Глава 1. История шахматной культуры

Классическая история шахмат представляет собой вертикаль, включающую в себя путь миграции шахматной игры, начинающийся в Древней Индии, продолжающийся в Персии, а затем – в Арабских и Европейских странах. Для того, чтобы выявить смыслообразующие доминаты в истории шахматной культуры и определить место шахмат в игровой концепции культуры, начнем исследование с рассмотрения феномена игры.

1.1 Феномен игры. Отличительные признаки

Человек бывает вполне человеком лишь тогда, когда играет.

Фридрих Шиллер

Системное изучение игры начинается с XIX в., но основы теоретического осмысления сферы игрового закладываются уже в Древней Греции [8]. Одни из первых размышлений об игре содержатся у Платона, в его диалогах «Законы» и «Политик», у Аристотеля – в трудах «Политика» и «Риторика». Размышляя о важных сферах человеческой жизни (искусство, смысл жизни и природа, государство и идеальные законы), Платон проводил параллели с игровым началом [90, 91, 92, 93].

В «Политике» Аристотель говорит о феномене игры в педагогическом контексте. Философ обращает внимание на то, что до 5-ти летнего возраста ребенку нельзя находиться в неподвижности, его активность должна соответствовать его детской потребности. Самым хорошим подспорьем в этом деле являются подвижные игры. При этом мыслитель проявляет заботу не только о том, чтобы игры были неутомительными, но и о том, чтобы характер игр соответствовал достоинству и социальному статусу свободнорождённого человека. В связи с тем, что игровая детская деятельность выступает подготовкой к взрослой деятельности, то она должна имитировать и моделировать профессиональные занятия [4, с. 624-625]. Также о занятии в свободное время: «игра и существует ради отдохновения» от всякого рода деятельности, связанной с напряжённым трудом. В труде «Риторика» Аристотель сравнивает деятельность оратора с игрой актера [5, с. 114].

Среди современных исследователей тема игры выделена в философско-культурологических (Й. Хёйзинга, Э. Финк, Г. Гадамер, Ф. Шеллинг, Ф. Шиллер, Р. Кайуа), логико-психологических (Е.В. Шикин, А.Г. Чхартишвили, Э. Берн, С. Миллер, Д. Дьюи), лингвистическо-литературоведческих (Л. Витгенштейн, М.М. Бахтин) работах [38]. Лейтмотивом всех этих исследований является установка, что лишь только тогда, когда человек играет, он чувствует себя вполне человеком.

Существует множество подходов к интерпретации понятия игры.

Нидерландский ученый Йохан Хёйзинга в работе «Homo Ludens» впервые систематически исследовал феномен игры с целью осмыслить его связь и воздействия на культуру. Игровое начало для культуры, по мнению ученого, представляет собой организующую основу: «человеческая культура возникает и развивается в игре, как игра» [113, с. 4]. Философия, политика, наука, искусство, по его мнению, пронизаны игровым началом. Поэтому Й. Хёйзинга был твердо уверен, что «игра старше культуры» [113, с. 9].

Прежде чем согласиться или опровергнуть данное утверждение необходимо хотя бы в первом приближении определить феномен культуры. Сущностная многомерность культуры предполагает широкий спектр интерпретаций. Автор разделяет идеи В.С. Степина [100, 101, 102] о том, что культура есть «сложноорганизованная система надбиологических программ человеческой жизнедеятельности (деятельности, поведения и общения людей) [100, с. 5]. В исторической динамике сумма этих социальных программ, которая включает в себя ценности, идеалы, умения, нравственные нормы, эстетические оценки, эталоны деятельности, традиции и другие элементы, продолжает постоянно обогащаться повседневным опытом. Таким образом, есть основания не воспринимать догматически вышеупомянутое предположение Й. Хёйзинги о том, что «игра старше культуры».

Чем отличается игра от других явлений? Однозначно объяснить это непросто. Одни ученые считают, что игра есть что-то несерьезное, другие ассоциируют игру с легкостью, непринуждением. Среди массы определений, отличающихся многообразием интерпретаций игры, более близка трактовка, указывающая, что игра представляет собой свободную деятельность, осуществляемую по обязательным, но добровольно принимаемым правилам. Игровые занятия протекают в четко установленных границах и имеют временной регламент. Благодаря полной вовлеченности сознания игроков в процесс игры, у участников возникает ощущение «иного бытия» отличного от «обычной жизни» [113, c. 41].

А.Б. Демидов в работе «Феномены человеческого бытия» [41, с. 14] выделил следующие отличительные черты игры: свободная деятельность, выход за рамки обыденности, пространственно-временная замкнутость игры, структурная упорядоченность игры, повторимость и вариативность, «одушевленность» игровых предметов, переживания напряжения и воодушевления в игре, возможности и риск. Развивая эти идеи, можно дать более современную интерпретацию вышеперечисленным чертам игры.

Свобода может рассматриваться и пониматься здесь в разных аспектах. Во-первых, игроку никто не должен приказывать, диктовать что-либо. По мнению Й. Хёйзинга, «игра по принуждению – это уже не просто игра, она может быть репродукцией игры, имитацией» [113, с. 42].

Во-вторых, во время игры участники не должны испытывать внешнего принуждения, а вести себя естественно и непринужденно, чувствовать себя свободно. Было бы ошибочно полагать, что свобода всем дается по умолчанию по факту рождения, и не связана с формированием у младенцев наглядно-действенного мышления, и тем более у детенышей животных. В связи с тем, что их поведение почти всецело подчиняется природным инстинктам, они не играют до момента, пока не сформируется их сознание и избирательные качества. Играть младенцы начинают с того момента, когда они веселятся, получают удовольствие от предметной деятельности. Игра ради радости, игра ради самой себя фиксирует момент рождения свободы, способности человека к бескорыстной деятельности [104].

В-третьих, свобода трактуется как способность человека начинать причинный ряд от себя, быть выше утилитарных, корыстных мотивов. По мнению Э. Финка, «игра не диктуется физической необходимостью или моральной обязанностью. Она является чем-то лишним, без чего можно обойтись» [41, с. 10]. Игровое начало выходит за рамки утилитарного: значение и ценность игры теряется, как только на горизонте начинает маячить выгода. Игровое счастье рождается в случае, когда игра становится самодостаточной, у игроков отсутствуют неигровые жизненные устремления, происходит абстрагирование от окружающего мира и самозабвенное погружение в мир игры.

Люди, вовлеченные в игровой процесс, оказываются в некотором отношении больше, чем просто рациональные субъекты, поскольку игра содержит в себе иррациональные моменты, а их поведение подчиняется не только разуму.

В процессе игры человек бытийствует в «сказочном» измерении, временно проникающим в обыденную жизнь. Игра находится в двух плоскостях: реальной и выдуманной. Даже ребенок понимает, где игра, а где реальность [88]. Он знает, что игра – это как будто по-настоящему [96]. Как показывает практика, игроки серьезно относятся к игре, хотя их никто не контролирует. Игра может даже возвышаться до вершин священного. Несерьезное отношение к правилам игры, деформирует игру, превращает ее в пародию.

Й. Хёйзинга размышлял о таком психологическом состоянии как «пуэрилизм», которое означает наивность и ребячество. Это состояние внутреннего мира незрелого юноши, который не связан традицией и воспитанием. Настоящая игра, по мнению Й. Хёйзинги, не ребячлива. Если ребёнок кривляется, то он не имеет представления об игре или не имеет желания во что-либо играть. Игра в классическом понимании требует вдохновения и самоотдачи.

Еще одним признаком игры является наличие так называемого «игрового мира», который ограничивает действительность определенным пространством и временем [48]. Игровыми пространствами являются магический круг, арена цирка, кинозал, место священнодействия, сцена, шахматная доска, на которых действуют особые правила.

Игра всегда предполагает наличие правил. Игра скрашивает тяготы бытия. Своенравие играющих ограничивает не природная необходимость, не межличностная враждебность. Ограничения и рамки устанавливает сама игра. Даже незначительные вариации в правилах разрушают ее.

Для любой подлинной игры характерны повторимость и вариативность. Наличие фиксированной системы правил дает возможность воспроизводить всю игру много раз (стихосложение, шахматные комбинации, музыкальные композиции), воспроизводить как культурную ценность, перезагружая игру, подчиняясь традиции. Изменчивость способствует развитию у игроков чувства свободы, творческого духа, без которых игра превратилась бы в скучную, монотонную, однообразную деятельность.

Реальность игровых предметов по своей природе двойственна, утверждал Э. Финк. В игровом процессе они видоизменяются, становятся не тождественными самим себе. Их природа видоизменяется благодаря некоего духа, существование которого очевидно лишь только для участников игры, либо ее заинтересованных наблюдателей. В свое время подобные явления греческая мифология отразила в мифе о Пигмалионе и сотворенной им Галатее [99].

Особо следует подчеркнуть, что Г. Гадамер делал еще более смелый вывод, когда доказывал тезис: «субъектом игры является не тот, кто играет, а сама игра» [25]. В аспекте данного размышления закономерно возникает вопрос: а существуют ли кто-то или что-то кроме игры, влияющее на поведение игрока, когда игрок играет в одиночку? Данный вопрос является риторическим. Мобильность, воодушевление, напряжение, активность, энергетика игры исходят от человека. Однако конкретную форму проявления человеческой энергии придает содержание и структура игры.

Напряжение игроков достигает высшей ступени во время азартных игр, что глубоко показал Ф.М. Достоевский в произведении «Игрок» [45]. Азартная «игра, – писал И. Кант, – есть состояние беспрерывной смены страха и надежды» [49, с. 474]. Играющие, которые должны держаться в рамках дозволенного, подвергаются физическим и психологическим испытаниям. Напряжение игры существенно отличается от трудностей и невзгод, c которыми приходится сталкиваться в повседневной реальности. В потоке будничных дней люди гонятся за эвдемоническим идеалом, который словно линия горизонта, постоянно ускользает. «Игровое эвдемоническое начало» находится в самой игре, в достижении цели, обусловленной правилами, поэтому игроки получают наслаждение «здесь и сейчас» [127].

Упорядоченность игры и жесткие правила позволяют большинству совершить «бегство от свободы» (Э. Фромм), преодолеть тревожность, довлеющую над ним. Игра воодушевляет и дает облегчение, которое можно выразить через категорию «катарсис» (очищение души от несущественного и второстепенного), впервые исследованным еще в древнегреческой эстетике [17]. Катарсистное воздействие на зрителей шедевров искусства, обнаруженное древнегреческими философами, присуще любой игре без исключения.

Если конечный итог игры точно известен, то это не игра. Она существует тогда, когда есть риск. Именно риск придает игре очарование даже тем, кто «в одиночку» играет с компьютером, пишет картины, стихи. А вдруг что-то пойдет не так? Отсюда – азарт, увлечение, надежда на успех.

Все вышеперечисленные признаки игры несомненно присутствуют в шахматах. Но в них, кроме всего прочего, есть благородство, которое не в каждой игре присутствует. Приведем близкое нам высказывание из газеты за 1904 г. «Русское слово»: «Благородная игра – шахматы. Благородная необыкновенной, философской стройностью. Ее глубины открываются только для посвященных…» [цитата по: 6]. Только на труд и рост шахматиста они открывают свои тайны. Романтизируя данную тему, автор статьи не только соотносит шахматы с другими культурными феноменами, например, с бездонным богатством поэзии и математики, но и сравнивает их с природными явлениями, отмечая, что, подобно шекспировским драмам, шахматы управляются теми же законами, что и Солнце, рост деревьев, пенье птиц. Они самодостаточны.

Благородность шахмат основана на философской стройности игры, исключительной по своему изяществу, качествам и ценностям. Сложность и глубина не позволяют каждому понять ее в полной мере. В дебюте определяющую роль играет энциклопедическое знание вариантов, в миттельшпиле – знание типовых позиций, в эндшпиле – математический расчет и понимание геометрии доски. А вместе с этим, красивая шахматная комбинация вызывает эстетическое удовольствие, сопоставимое с созерцанием произведения искусства.

К высшим достижениям шахматного искусства по праву приложимы эстетические категории: соразмерность, гармоничность, пропорциональность, целесообразность. Эстетика противоборства шахматных идей и замыслов дарит состояние катарсиса стороннему наблюдателю, для которого шахматная игра лишается какого-либо утилитарного интереса [129], но способствует его интеллектуальному росту, организует досуг и предстает в буквальном смысле как благо.

Несмотря на то, что дать строгое определение термину «благо» достаточно сложно, поскольку оно многогранно и неоднозначно, автор во многом разделяет платоновскую трактовку этой идеи. В диалоге «Законы» Платон писал: «Первое же и главенствующее из божественных благ – это разумение; второе – сопутствующее разуму здравое состояние души; из их смешения с мужеством возникает третье благо – справедливость; четвертое благо – мужество» [93, с. 78]. Переосмысливая этот тезис, можно утверждать, что выделенные Платоном виды блага (разумение, здравое состояние души, справедливость, мужество) присуще и шахматному миру. Причем, в отличие от целого ряда азартных игр, игр с элементом случайности, шахматы обогащают культуру, облагораживают внутренний мир игроков.

Характеристика человека как умеющего хорошо играть в шахматы сразу же выделяет его из массы, описанной Х. Ортега-и-Гассетом [87]. Ведь составляющие массу индивиды лишены самостоятельного мышления и чужды благородства. Высокоинтеллектуальная игра же указывает на наличие способности обдумывать свои действия, просчитывать их на несколько ходов вперед, ставить себя на место своего оппонента, смотреть на ситуацию с позиции другого. Это воспитывает благообразный характер личности, развивает благообразное мышление и культуру поведения, которые, в конечном счете, делают окружающий мир благообразным.

История свидетельствует, что за XV веков своего существования благодаря благородному началу (благу) шахматы избавились от нечистоплотности, лжи и лицемерия.

Й. Хёйзинга относил шахматы к группе неатлетических игр, основанных на умственном расчете. В шахматах есть агональное начало. «Чистейший пример триумфа, который проявляется не в чем-то зримом или доставляющем наслаждение, но в публичной демонстрации самой победы, способны принести шахматы» [113, с. 61]. Таким образом, шахматы полностью подпадают под дефиницию игры. Но в культурном плане дал негативную оценку: «Шахматы приковывают внимание собравшихся наблюдателей, хотя занятие это остается с точки зрения культуры бесплодным и при этом не содержит никаких зримых признаков красоты» [113, с. 61]. В качестве контраргументов здесь можно указать целый ряд тезисов.

Шахматы – уникальное явление духовной жизни. Шахматы – это игра, которая вышла за рамки нашего представления об игре. Миллионы людей любят шахматы за способность дарить радость интеллектуального общения. Шахматы представляют собой культурный артефакт, мир придуманной сложности, насыщенный переживаниями, эмоциями и надеждой на победу, игру, которая несет в себе высокое социальное, нравственно-эстетическое и культурное назначение [15]. Утверждение о том, что шахматы являются артефактом, распространяется не только на шахматную игру, происходящую по особым правилам, имеющую многовековую историю и сложившиеся традиции, но и на отдельные материальные элементы: фигуры, бланк записанной партии, шахматные часы и т.д. Артефактом выступает сама игра и любая ее часть.

Поскольку сущность того или иного явления лучше всего раскрывается в сравнении, то представляет интерес компаративистский анализ двух популярных игр (см.: Таблица 1).

Таблица 1

Сравнительная характеристика шахмат и шашек

В таблице представлен сравнительный анализ по 5 основным критериям: сходство игр, комбинаторика, особенности правил, возникновение игры, культурное значение. Даже этот неполный перечень позволяет делать вывод, о том, что шахматы являются артефактом культуры, поскольку помимо физических характеристик, обладают более ярко выраженным (в сравнении с шашками) метафорическим и символическим содержанием. Об этой игре написаны пьесы, созданы фильмы, выпускаются книги о шахматах (третья книга в мире, напечатанная на английском языке, была посвящена шахматам: William Caxton «The Game and Playe of the Chesse» (1474)), шахматистах, о турнирах и матчах. В том, что шахматы принадлежат к видам «возвышенной деятельности» ничуть не сомневались организаторы культурной революции в России во 2-ой половине 1920-х гг. Н.В. Крыленко утверждал: «И как орудие культуры, и как могучее средство воспитания лучших качеств человека, и как средство развития эстетических, интеллектуальных, художественных и волевых качеств в человеке, − шахматы представляют собой такое могучее средство именно культурного воспитания и перевоспитания людей…» [1, c. 19]. А отрицание ценности данной игры или пренебрежительное отношение к ней свидетельствует о культурной ограниченности и интеллектуальной слабости критиков.

На родине Й. Хёйзинги, в Голландии, традиционно ежегодно в период 1977-1998 гг. проводился турнир в городе Тилбург с участием топ-шахматистов мира, в Вейк-ан-Зее – даже c 1938 г. по настоящее время. И хотя турнир начал проводится еще при жизни Й. Хёйзинги, он был далек от шахматного окружения, а поэтому не оценил игру должным образом в культурном плане, и не увидел в ней потенциала в будущем.

На 2020 г. Международная шахматная федерация (ФИДЕ) объединяет 190 национальных федераций. Все члены ФИДЕ пользуются равными правами. Основополагающие принципы, регламентирующие работу федерации, направлены на то, чтобы содействовать гармоничному развитию шахматной культуры, популяризации истории и знаний о шахматах. Они учитывают современный уровень политико-экономического развития стран, отстаивают демократические и гуманистические идеалы, выступают за равенство по половым, расовым, социальным признакам.

В мире сейчас играют в шахматы сотни миллионов людей (только на одном международном сайте Chess.com на июль 2018 г. было зарегистрировано 23 млн. шахматистов, а в октябре 2020 г. – уже 43 млн.).

В настоящее время шахматы – не просто игра, основанная на умственном расчете. Она представляет собой культурный артефакт. Но, к сожалению, сущность этого артефакта остается пока одной из малоизученных тем.