– Сидеть! – приказал он. И, поставив перед ними котелок, сказал: – Нате, жрите.

С голодухи (не ели-то уже больше суток), накинулись на котелок, застучали ложками.

«Ну вот и все, – подумал он, поднимаясь наверх, – это дело сделано». Правда, теперь придется в одиночку уволакивать эти мешки с деньгами, но к этому он был готов. Переложил все пачки денег в один огромный ранец, специально на такой случай припасенный, легко надел его на плечи, рассовал по карманам свои немногие причиндалы и быстро вышел.

Конечно, жаль было, что девку ту не пристрелил, да остальных вместе с генералом – тоже, но ждать, когда те выйдут (а выйти моги и к завтрему), было слишком опасно. Да в сущности, и нужды в том особой теперь не было: генерал-то – бывший сотрудник Лубянки, он его сразу узнал; стало быть, там, в конторе, и так уже знают, что он жив, так что класть тех, из Нахаловки, – лишнее художество. Определенную опасность представляла только девка, ибо могла знать его в лицо.

Впрочем, какое лицо она могла тогда, по ночам, разглядеть? А днями если и видела его на свету, то совсем издали, так что вряд ли сумеет его опознать. Да если б даже и сумела – где, где она теперь увидит его? Скоро, совсем уже скоро он будет там со своим золотишком и брюликами. Поскорей бы туда…

Поначалу думал пробраться туда во время войны, при всеобщей неразберихе, – в том, что война будет, и будет скоро, он, несмотря ни на какие пакты, совершенно не сомневался, как и большинство здесь живущих, – но иди знай в точности, когда начнется эта война, может, через пару месяцев, а может, и через год. И недавно он решил, что подкопив еще немного деньжат и прикупив на них все что надо, – а произойдет это через два месяца, как он для себя постановил, – он независимо ни от чего свалит туда.

В мирное время тут, правда, граница на замке, но не придумали еще нигде в мире такого замка, чтобы его удержать.

Уйдет! Да т?к уйдет, что и там об этом услышат! Этот уход станет как бы верительной грамотой, грамотой настоящего сверхчеловека!

Ну а сейчас… Дороги они, вишь, перекрыли! Так он-то уж как-нибудь – лесом, лесом…

* * *

Когда на другой день стало известно, что при прочесывании города в подвале обгоревшего дома обнаружены трупы четырех малолеток, отравленных сильнодействующим ядом, и окончательно ясно сделалось, что Слепень ушел, настроение у Полины несколько улучшилось, однако целиком страх все еще не проходил – этот дьявол в любой миг мог и вернуться по ее душу. Еще долгое время ходила по улице с опаской, держа пистолет в муфточке. .

Лишь через два месяца, в апреле, Юрий Васильцев по делам техникума съездил в командировку в Москву, встречался там с генералом Николаевым и привез известия, прочитанные им в сов. секретных сводках. Как он рассказал, в одной из этих сводок говорилось, что в городе Бресте, который рядышком с западной границей, была известным способом ограблена сберкасса, а на другой день там же, в Бресте, в подвале заброшенного дома нашли четыре трупа детей, отравленных газом. В другой же сообщалось, что через день после ограбления кто-то перешел государственную границу, голыми руками убив при этом четырех вооруженных автоматами пограничников и трех обученных служебных собак.

Вот тогда только Полина уверовала, что Слепень не вернется уже сюда за ней, ибо оттуда, как известно, не возвращаются. К тому времени как раз весьма кстати и на муфточку вышел сезон.

Викентий, узнав о том от Юрия, был зол, все жалел, что теперь никогда не сможет поквитаться за нее со Слепнем, а она, Полина, была невероятно рада этому известию, означавшему, что она этого дьявола никогда больше не увидит.

Но только тут они оба, и она, и Викентий, сильно ошибались.

Четвертая глава

Без названия

Воскресным днем, когда Юрий и Катя возвращались домой с базара, из «тарелки» на городской площади донеслось: «Слушайте правительственное сообщение! Слушайте правительственное сообщение!..»

Сразу прихлынула большая толпа. Все молча выслушали выступление Молотова. А мальчишки уже бежали по улице и кричали:

– Война! Ура-а-а! Война!..

Они с Катей в этом государстве были изгоями, вынужденными жить под чужими именами, но сразу оба поняли, что эта война будет не во имя спасения власти «усатого пахана» и его камарильи, а во имя чего-то гораздо более дорогого, что они вслух не называли, поскольку оба не любили произносить высокопарные слова.

На другой день все четверо, и Юрий, и Катя, и Полина с Викентием уже стояли в длиннющей очереди перед военкоматом. Впрочем, он, Юрий, пошел туда, в общем-то, скорее за компанию – с его хромотой и со зрением минус шесть едва ли можно было на что-то рассчитывать.

Не призвали, однако, всех четверых – его, Юрия, по понятным причинам, Кате и Полине было сказано, что до женщин очередь еще не дошла, а у Викентия медкомиссия обнаружила нелады с легкими – напомнили о себе и беспризорное детство, и побег из пересыльного лагеря, когда он два месяца, голодая, пробирался через тайгу. Знали бы там, что они вчетвером стоят по меньшей мере взвода, а то и поболе бери.

Ну, правда, Полина и Викентий напоследок устроили им… Ах, дети, дети! Вначале хай подняли, а когда их попытались силой вывести из военкомата… Долго еще у военкоматовских синяки будут проходить, и мебель, наверно, новую приобретать придется, а двоих неотложка увезла – вправлять вывихнутые руки и челюсти. А когда милиция приехала, они выпрыгнули в окошко со второго этажа и были таковы.

Юрий думал: ну вот, сейчас приедут их арестовывать, адрес-то свой нахаловский они в военкомате засветили. Но то ли из-за всеобщей неразберихи, то ли по распоряжению полковника Ничипоренки никто этого, слава богу, делать не стал.

– Очередь, понимаешь, у них до женщин не дошла! – уже дома бурчала Полина. – Дойдет она у них, как же! Может, через полгода! К тому времени война уже давно кончится!

Ни Юрий, ни Катя не стали ей возражать, хотя оба душой чувствовали, что полугодом дело никак не обойдется.

* * *

Из документов первых дней войны14

Опыт первого дня войны показывает неорганизованность и беспечность многих командиров, в том числе больших начальников…

…Раненых с поля боя не эвакуируют, отдых бойцам и командирам не организуют, при отходе скот, продовольствие оставляют врагу. .

Из директивы Военного совета

Западного фронта от 23 июня 1941 г.

–

Командующему 10-й Армией.

Почему механизированный корпус не наступал, кто виноват? Надо бить врага организованно, а не бежать без управления.

…Найти, где 49-я и 113-я стрелковые дивизии, и вывести. Исправьте свои ошибки…

–

…Большинство военных было уже без оружия… Под вечер 24 июня уже встречались солдаты, переодетые в гражданскую форму…

–

…Вероятно, персонал, поспешно всё бросив, бежал, и поэтому из госпиталя к дороге двинулась колонна раненых, многие из которых были на костылях, двигались с трудом. Толпа перебинтованных и окровавленных людей остановилась на обочине дороги, многие из них стали умолять: «Братишки, не бросайте нас, заберите с собой».

Никто не отзывался на мольбы о помощи. Тогда группа раненых вышла на проезжую часть дороги, перегородив её своими телами. Несколько автомобилей с находящимися в них гражданскими людьми с разбегу врезались в толпу. Раздался треск костылей, хруст человеческих костей, образовалось кровавое месиво кричащих и стонущих людей, но на них никто внимания не обращал – машины спешили на восток…

–

Положение фронта.

8-я армия, понёсшая 40% и более потерь, отходит на северный берег Зап. Двина.

2-я танковая дивизия, видимо, погибла. Положение 5-й танковой дивизии и 84-й моторизованной дивизии не знаю.

11-я Армия как соединение не существует.

Положения 5, 33, 188, 128, 23 и 126-й стрелковых дивизий не знаю.