Состав группы:

Кромлев Павел, позывной «Кром», командир группы «Сибирь», 38 лет, уроженец Новосибирска, проживает там же. Стаж работы в организации «Экстра» – три года, выполняет третий рейд. Образование высшее экономическое. Не женат, детей и близких родственников не имеет.

Потапов Иван, позывной «Фантомас», боец-оперативник, специализация – транспортное обеспечение. Уроженец Нижнего Новгорода, проживает в Красноярске. 31 год, стаж работы в организации «Экстра» – два года, выполняет второй рейд. Образование высшее техническое. Сирота, воспитывался в детдоме, родителей не знает. Не женат, детей и близких родственников не имеет.

Осипенко Михаил, позывной «Лаки», боец-оперативник, специализация – силовое обеспечение, уроженец Казани, проживает там же. Образование высшее юридическое, 28 лет, стаж работы в организации «Экстра» – один год, выполняет первый рейд. Не женат, детей и близких родственников не имеет.

Рассказывает Михаил Осипенко.

Глава первая
Прибытие

Самолёт крепко тряхнуло. И опять желудок взлетел под горло.

Тряхнуло ещё раз, с верхней полки свалилась в проход объёмистая чёрная сумка, возле иллюминатора что-то тихо треснуло и тоненько зазвенело. Протяжно так. Долетит эта развалина или нет?

В своей бескорыстной любви к авиации я, конечно, готов закрыть глаза на многое и летать на врождённом оптимизме. Но только до определенного предела. Он, предел, наступил почти сразу после взлёта, оттого и возникло лёгкое чувство тревоги. Потому что эксплуатация этого борта – неуважение к старости и преступление против права человека на жизнь. Чувствуется, что аэроплан нам достался, скажем так, весьма заслуженный. Однако жадные владельцы авиакомпании упрямо выжимают из него лётный ресурс, до последнего винтика и шпильки.

Куда ни посмотри, как ни повернись, везде что-то неприятно звенит, потрескивает и вибрирует. Спинка определенного билетом кресла категорически не хотела фиксироваться в любых положениях, отличных от вертикального. Мне повезло, одно место в ряду оказалось свободным, и я смог пересесть на соседнее кресло с исправно функционирующим механизмом.

Когда я в последний раз летал на Ту-154? Забыл уже. Много лет назад, в далёком счастливом детстве. Никаких подробностей толком не вспоминается о тех детских полётах, даже интерьеры забыл. И вот, ёлки, вспомнилось… Здесь – по мелочам и в целом, – всё отличается от ставших давно привычными салонов наших «сухих», МС-21, «арбузов» и «боингов».

Хороший самолёт, между прочим. Если он находится в отличном технически состоянии, конечно. Даже замечательный, пусть и безнадёжно устаревший. Лишь бы долетел.

Двигатели расположены в хвосте, шумят они не сильно, вполне можно разговаривать, не повышая голос. Звук у движков «тушки» специфический, свистящий, и воспринимается он гораздо приятней, нежели гудение двигателей «аэробусов». Характерно, что в салоне Ту-154 совсем не слышно шумов работающей гидравлики. В А-320, например, в отличие от машины Туполева, закрылки выдвигаются громко, словно расположены под сидением, а звуки выпускаемого шасси вообще заглушают движки.

За время полета лайнер если и попадал в зону турбулентности, то она совсем не ощущалась. Не трясло. Плавный взлёт, спокойное движение на эшелоне, дай бог, чтобы и посадка прошла ровно… Вот только взлетели не сразу. Пилоты запустили двигатели, и почти тут же почему-то отключили, снова запустили и снова отключили. Дальше – больше, к самолету подскочила техничка или аварийка, из которой выбрались несколько техников, началась непонятная суета. Народ плющил носы об иллюминаторы, смотрел на мастеровых и настороженно перешёптывался. Наконец возня у самолета закончилась, техничка неспешно отъехала, двигатели запустились, и мы наконец-то пошли на взлёт.

А вот на подлёте опять началось.

Да, сам аэроплан старенький, да, именно этот борт ещё и дряхленький, если мягко сказать. Без каких-либо современных наворотов. Нечего тут пассажиру ожидать в плане повышенного комфорта и качественного сервиса, зато не приходится и расстраиваться. Летишь, бывало, на «боинге», экраны есть, а фильмы не показывают. А вот ширина и шаг кресел в «тушке» меня совершено не устраивают, при моем-то росте в сто девяносто… Колени упираются. А ещё в салоне пахнет ядовитой химией дешёвого стирального порошка и табачным дымом, последнее обстоятельство повергало меня в шок. Чем дальше я пробирался по тесному проходу к туалетам в хвосте, тем сильней и паскудней воняло куревом.

Три последних ряда оказались свободными. Там, ближе к двигателям и туалетам, пассажиры обычно сидеть не хотят, при неполной загрузке самолёта пересаживаясь на другие места.

Во втором от хвоста ряду вольготно расположился единственный пассажир – рано постаревший мужчина с каким-то словно сжатым лицом землистого цвета и нездорово выглядевшими короткими волосами на маленькой голове, Известное дело, в местах заключения лишнего здоровья не наберёшься. Ширпотребовский костюмчик, белоснежная рубаха, расстёгнутая почти до пупа, и тяжеленная золотая цепура с распятием. С «гимнастом», как говаривают в определённых кругах. На двух откинутых столиках стояли две пустые бутылки из-под шампанского и чашка с чёрной икрой, больше никакой закуски не было.

Вряд ли это вор в законе. Их реально мало, и настолько вызывающе они себя вести не будут. Занятный персонаж, определенно не вор в законе, да и на положенца-смотрящего вряд ли потянет, фактура не та. Положенец, он кто – начальник криминального участка, особый человек, который должен представлять в конкретном месте интересы «законников» и следить, чтобы территориальные коммерсанты и бандиты исправно отчисляли деньги в общак. А этот персонаж больше похож на бывалого блатняка из пристяжи реальных криминальных авторитетов. Инструкторы «Экстры» подробно растолковывали об иерархии и прочих особенностях организации криминального мира – насущная необходимость для успешного выполнения служебных заданий.

Он и курил, подлец. В данный момент времени этот весьма примечательный человек не затягивался, но его сигарета демонстративно выпускала в искусственную атмосферу салона струйку вонючего дыма. Рядом гордо лежала красная пачка с надписью «Мальборо». Смотрите, мол, мне всё можно, вообще всё! Однако маленькие цепкие глаза, привыкшие коротко и ясно отдавать команды подчинённым, сейчас были несколько растеряны. Не своя хавира, не его это атмосфера, не понимает он её. Здесь гораздо шумней и воняет туалетом, но теперь это его временная зона, никто не подсядет. Тут тесно даже при пустом ряде кресел, а мимо постоянно снуют озабоченные хмурые люди, не по статусу высокие, опасно нависающие… Вот так, ещё и ботва шастает. Не помогает даже показная распонтовка – спинки кресел ряда, что перед ним, стоят вертикально, глухим тюремным забором, и никто не видит, как он здесь старательно жрёт чёрную икру, которую в этом мире могут себе позволить лишь немногие, и как залпом пьёт из обычного стакана дорогущее шампанское.

На меня уголовник глянул лишь мельком, без оценки. Уголовнику со стажем за время полёта всё надоело, он, как и остальные пассажиры, смертельно устал, и просто хотел как можно раньше оказаться в Домодедово.

– Зая, кудряшки поверни сюда! – громко крикнул он стюардессе, привставая и взмахивая десятидолларовой бумажкой. – Хлебца мне доставь, чёрного!

Туалеты были заняты, пришлось ждать рядом, стараясь не дышать глубоко. В закутке тоже курили, парочка мужиков устроилась прямо возле кабинок. Заодно эти двое пили тёплую водку из горла большой угловатой бутылки. Ну а что, заплатили девочкам, те глазки и прикрыли…

В толчке, другого слова не подберу, было ещё хуже, к тесноте добавилась хорошо видимая мерзкая грязь. Крышки отваливались, бумажных полотенец не было, вода текла еле-еле. С ненавистью заглянув в мутное зеркало, я сам себе посмотрел в глаза. Они у меня бесцветные, говорят, что радужка излишне светлая, поэтому многие находят мой взгляд пугающим, безжизненным. Глаза были явно недовольны. Что ж тут поделать, терпите, родные… Несколько раз пригладил мокрой рукой серый ёжик, энергично потряс головой, брезгливо открыл мизинцем дверь и вышел. И тут же услышал грубый голос уголовника.

– Чего-о? Рот закрой, морковка! Холодное неси, без балды, тёплое я тебе на башку вылью, кукла!

Отведя душу, мужчина, спокойно достав из внутреннего кармана пиджака нож с длинным клинком и наборной ручкой, принялся неспешно нарезать тонкие ломтики чёрного хлеба на ещё более мелкие кусочки. Рядом демонстративно выложена пачка долларов – рассчитываться будет. Глазам не могу поверить, ему ещё и «холодняк» разрешили на борт протащить, немыслимо! Прав Кромвель, такую Россию сложно исправить. Момент упущен. Да и исправлять никто не будет.

Отчаянно захотелось с короткого замаха вставить правой в эту рожу сжатый добела кулак с набитыми на макиварах косточками и сразу продолжить работу серией на убой, чтобы уже через секунды скотина перестала дышать – я это умею. Надо будет накрыть обмякшее тело уголовника тощим синим одеяльцем и сунуть все эти доллары стюардессам в лапу, чтобы отвели глаза до высадки. И ведь согласятся! Хотя нет, не прокатит. К ЧП со смотрящим они прикасаться не захотят. Это мне неизвестно, как выглядит пахан, крышующий Домодедовский район. Они многих в лицо знают, и хорошо представляют, какими последствиями подобное ЧП может обернуться.

– Как там, всё нормально? – лениво поинтересовался Кромвель, повернувшись от иллюминатора. – Что-то ты бледный какой-то.

– Ты урку в хвосте видел?

– Ну.

– Финкой хлеб режет. Ничего не боится.

– Да? Смело, это уже почти перебор, – вскинул чёрные брови командир группы. – Но это ведь не ствол. Ты ведь не удивляешься?

– Удивляюсь, – буркнул я.

– Ничего, главное в нашем деле это сдержанность, Михаил. Сдержанность и собранность. Волю себе не давай и меньше переживай, сгоришь. Это твой первый рейд, у меня поначалу так же было… Потом станет проще.

Старшего нашей группы зовут Павлом. Павел Кромлев, он же Кромвель, изредка Кром, для эфира. Это невысокий мужчина тридцати семи лет, спортивный, резкий, чуть полноватый, лишний вес выдает легко угадываемый под футболкой живот. Кромвель не любит короткие стрижки, следя за тем, чтобы его почти идеально чёрные волосы не были длиннее указательного пальца, ни больше, ни меньше. А вот позади длинные, иногда он собирает их в хвост. Лицо у Кромвеля чистое, нос не переломан, несмотря на многолетние занятия боксом и прочими единоборствами. Вид у группера обычно сонный, Паша действительно любит поспать. Глаза серые, лицо неброское. Такие люди и не должны выделяться. Говорят, что и я бы не особенно выделялся, если бы пореже смотрел людям в глаза. И если бы не рост.

Посмотрел на наручные часы – подходим, скоро посадка. Газеты и журналы на бюджетном рейсе не разносили, как и бортпитание, такое удовольствие доступно только за наличные. Кромвель не стал ничего заказывать, он вообще не хочет привлекать к группе внимания. Нигде и ни в чём.

Вздохнув, я высунулся в проход и обратил внимание на мужичка с напряжённой спиной, замершего в кресле через четыре ряда впереди. В ожидании прилёта он вытащил из-под ног и положил себе на колени блестящий серебристый кофр на замках. Такие чемоданчики с рифлёными стенками я только в кино видел. Однако же меня больше удивлял не излишне броский «дипломат», а хромированный наручник на правой руке, соединённый с чемоданчиком длинной цепочкой! Тихо присвистнув, я поманил Кромвеля пальцем и отстранился влево, позволяя выглянуть и ему.

Оценив увиденное, Паша резюмировал:

– Идиот. Мишень себе на груди нарисовал. Надо же, ведь никак не переведутся…

– Может, его тоже встречают? – неуверенно предположил я.

– Какая разница-то? Здесь человека заказать – десять тысяч баксов, если чисто и с гарантией. На тяп-ляп можно найти исполнителя и подешевле.

– А предупредить?

– Думаешь, ему не говорили? Ну-ну. Здесь никто не будет предупреждать, он уже чумной. Знаешь, сколько долларов стохами влезает в «дипломат»?

– Лимон? – взял я с запасом.

– Не… Сразу-то вам миллион подавай! Даже если это будут девственно новые банкноты в упаковке Центрального банка США, то всё равно миллион не поместится. Семьсот пятьдесят тысяч.

Уточнять, откуда Кромвель это знает, я не стал. Он не любит попусту сотрясать воздух, если говорит что-то, то знает точно.

– Мы же возим, – неожиданно брякнул он, заставив меня выпучить глаза.

– Чего-о?

– Не волнуйся, столько у меня нет, бухгалтерия «Экстры» не настолько щедра, как это может показаться новичку. Но есть… Так, значит, на выходе держимся от него подальше, такой идиот к успеху не придёт, – предупредил Павел.

– Принял.

Загорелось световое табло, сообщавшее, что жертвам рискованного перелёта пора пристёгивать ремни. По салону, даже не пытаясь выглядеть женственно, усталой коровой прошлась дородная стюардесса в синем. За ней через полминуты – вторая, худая и злая, как собака.

– Семь раз повторять? Убираем ребёнка от окна, мамаша! Не понимаем, что ли? Пристегнитесь, мужчина! – рявкнула она где-то позади.

Мы с Пашей – образцовые пассажиры. Дисциплинированно пристёгнуты, столики убраны под щеколду, спинки кресел приведены в вертикальное положение. Нам не вставили. Стюра удалилась, табло почему-то пару раз мигнуло, и почти сразу «тушку» сильно и долго затрясло. В салоне кто-то вскрикнул.

– Глотни, боец, чтобы довезли живьём! – группер протянул обтянутую чёрной кожей фляжку. Я пригубил и огляделся, не заметил ли кто.

Тряхнуло ещё раз. Заплакал ребёнок, речитативом запричитали женщины.

– Что там у стюр? – тихо спросил Паша, кивнув в сторону прохода.

– Сидят пристёгнутыми, морды каменные, ничего не выражают, – зябко пожал я плечами, оценив поведение стюардесс. Трансляция молчала, пассажирам, похоже, никто и ничего не собирался объявлять.

Тут нас крепко мотнуло в третий раз, нос самолёта пугающе опустился, раздался громкий треск и скрежетание. Салон хором охнул, взвизгнул и почти сразу заорал на голоса.

– Твою ты мать… – прошипел я сквозь зубы.

Кромвель, отвернувшись к иллюминатору, что-то внимательно разглядывал. Трясти наконец-то перестало, теперь самолёт шел ровно, с небольшим тангажом, характерным для глиссады. Салон быстро успокоился, чувствовалось, что народ в салоне собрался опытный, тёртый, привычный ко всему. И не такое доводилось пережить.

Нервы выматывал регулярный треск, мне казалось, что от несчастной потрёпанной «тушки» постоянно отваливаются лишние детали, к земле устремляются гайки и болты, куски дюралюминия и целые колёса с вылезшим кордом.

– Интересно, эта развалина всё-таки долетит? – хрипло поинтересовался я, бодрясь изо всех сил.

– Долети-ит, – совершенно спокойно протянул Кром. – Москва внизу распласталась, глянь сюда.

С высоты это Подмосковье ещё не знакомого мне мира на первый взгляд ничем не отличалось от нашего, по крайней мере, на ближних подходах к аэропорту «Домодедово». А присматриваться я не успевал, не хватало ракурсов и времени. Зараза, опять качели! И опять что-то отвалилось!

– Паша, а тут везде подобная рухлядь летает?

– Почему же? На коммерчески выгодных линиях используют вполне нормальные борта, приличненькие «боинги» и «аэробусы». На остальной «внутрянке» – такие. Это что, есть и похуже…

– Офигенно! А в загранку?

– В Евросоюз можно улететь только иностранными компаниями, российские борта туда не пускают под разными предлогами. Так что этот рынок полностью захвачен, в основном немцами. Ещё недавно российские чартеры летали в Турцию и Египет, но у египтян третий год идёт междоусобная война, если ты помнишь, а с турками, после того, как их спецназ появился на Северном Кавказе, дипотношения разорваны. В итоге все, кто может себе это позволить, в летний сезон летает на ЧПК – Черноморское побережье Кавказа. Я туда три раза летал, попадались нормальные машины. Правда, по здешним меркам дороговато.

– А поездом, не?

– Хрен ты в сезон достанешь билеты на южное направление, только загодя. Составов не хватает, скорость из-за износа путей маленькая.

– На авто?

– По этим дорогам? Только если на БТР, – усмехнулся он. – Знаешь, какое в сезон количество нападений на отпускников?

– И знать не хочу, – быстро ответив, я задал свой вопрос: – На Красноярск такие же летают?

– Такие же. Ещё есть убитые «боинги», если повезет, хотя, по-моему, они помнят ещё Олимпиаду-80… Миша, это же сверхбюджетные рейсы, чего ты хочешь? Из Волгограда на Москву почти никогда полный салон не набирается. Я вообще стараюсь такими рейсами без крайней нужды не летать.

Выслушав короткую лекцию, я примолк. Питание за отдельную плату, багаж по самому минимуму. Даже страховка добровольная! Скорее всего, мы с Кромом одни из немногих, включая уркагана в хвосте, кто всё-таки застраховался.

Машина качнулась, поправляя курс на глиссаде, и ускоренно пошла к полосе.

Ну, что ты будешь делать, опять трещит! Внезапно включилась радиотрансляция, и по душному салону поплыли звуки дурацкой и до невозможности прилипчивой чешской песенки «Йожин с бажен», я сразу же её вспомнил!

И мы, трясясь от страха в неисправном самолёте, с каким-то фатализмом шли на посадку под этот издевательский напев! Откидной столик передо мной сам собой упал на колени. Да что же такое творится-то, хоть колёса у этого воздушного корыта смогут выйти исправно? Господи, пронеси мимо ада!

– Слушай, Паша, так может, лучше на поезде в Красноярск маханём, а? Убьёмся ведь нафиг, не выполнив задания.

Теперь показалось, что затрещало левое крыло, а Кромвель, услышав очередной пугающий звук, ответил так: