Восстание и время

Нас различает не только отношение ко времени. Раз я являюсь человеческим существом только по наименованию, то узы, меня связующие, по своей природе отличны от ваших. Нынче люди вроде вас посвящают время родителям, близким, отчим домам, системам правления, работе, деньгам и тому подобному. С такого рода вещами вы, люди, связываете свою жизнь.

Что же до меня, я к подобному не привязана. Мое время куда свободнее, дольше. Моя жизнь связана с природой, с горами и джунглями. И в том главное различие между нами. Вы покинули джунгли, чтобы создавать поселения, придумали правила, которым надо следовать, и законы, которые надо чтить. Ваши идеи определили иной поток времени. Вы покинули джунгли давным-давно, и частенько туда возвращались, чтобы вторгнуться в них и завоевать. Так, вы изменили время джунглей – первобытное Время, – дабы не отставать от собственного его ощущения. Ваши предки неустанно срывали и искажали присущее миру ощущение времени. Если я правильно помню, король Прасат Тхонг^[36] королевства Аютия изобрел собственную хронологию, хотя ему не нравилось, что в соседних королевствах монов и бирманцев отказались ее признать, не говоря уж о том, чтобы жить по ней.

Возможно, вам будет легче понять, если я скажу, что мое время колеблется между двух пространств – города и леса, – что движутся в весьма разном темпе. Вы заметили, как летит время, когда вы в городе с родителями, как стремительно все происходит? Но когда вы здесь, со мной, за городом, вы про себя думаете: ну почему время тут еле тянется? Вот как оно ощущается: это чувство тягучести, эти едва осязаемые крупицы прошлого.

Я рассказываю вам все это, потому что дни и ночи, проведенные мной в джунглях, ничем не напоминали мне дни и ночи, проведенные мной в городе. Одна ночь в джунглях могла ощущаться годом в городе, но эту разницу тяжело почувствовать, особенно когда полностью отдаешься пространству одному или другому. Прошло много всего, прежде чем я смогла подсчитать, что для людей, живших вне джунглей, миновало 150 лет. Королевство Аютия превратилось в Тхонбури и наконец настала эпоха Раттанакосин, в коей мы сейчас и живем.

Какие же перемены произошли за те 150 лет и как я была в них вовлечена? Позвольте я вам расскажу.

Сбежав от Буна, я направилась к реке Пасак. Как только я там оказалась, внезапно случилось оглушительное землетрясение: «Знамение богов, подумалось мне, приказывающих мне остановиться на привал прямо здесь». Там я выстроила себе небольшую хижину на берегу реки и выживала, питаясь дарами воды.

Однажды днем из джунглей донеслись топот марширующих ног, громыхание щитов и удары гонга. Желая узнать, что происходит, я вышла из хижины и увидела армию мужчин – их были тысячи и тысячи – и они шагали прямо на меня. Вместе с ними шел слон с многоярусным троном на спине, а изысканный зонтик укрывал от солнца величественно восседавшую под ним фигуру. Я никогда еще не видывала подобного зрелища и подумала, что сидевший на слоне мужчина, должно быть, какой-то святой, а возможно, король. Тем не менее было нечто необычное в том, как к марширующей толпе начали сгонять жителей деревни, которые бросили все дела и присоединялись к пришедшим, вооружаясь серпами, мечами и пиками. Кое-кто прибегал с голыми руками. Толпа шла и шла, и какие-то люди поманили меня, приглашая встать в их ряды. Смутившись, я спросила их, куда они идут.

– Мы идем требовать, чтобы вернули нашу землю.

– И у кого вы будете это требовать? – спросила я.

– У нынешнего короля, – ответили они, словно это было самоочевидно. – Присоединяйся к нашему восстанию, мать, и ты будешь вознаграждена лучшей жизнью, когда все закончится.

Я спросила их о человеке, восседавшем на слоне, и они сказали, что это принц Пхра Кхван, который едет вернуть свое законное место на троне.

– У принца много заслуг, – сообщил один из них, когда они зазывали меня к себе. – Вступай в наши ряды, и мы расскажем тебе невероятные истории о принце Пхра Кхване.

Вот так я примкнула к их маршу на столицу.

Они поведали мне, что принц Пхра Кхван был сыном покойного короля.

Его рождение было оглашено свирепым землетрясением, от которого по всему дворцу прокатилась волна слухов о том, что настанет день, и он унаследует трон, и эти слухи с самого начала сделали его уважаемым человеком в королевстве. Когда Пхра тяо пхэндин был при смерти, его вице-король придумал план узурпации трона, согласно которому принца обманом должны были оставить наедине с ним, и тот смог бы забить его до смерти поленом сандалового дерева. Так вице-король стал бы королем. Однако, благодаря своим достоинствам, принц Пхра Кхван чудесным образом избежал смерти, его забрали к себе боги, воспитали и обучили невероятным чарам. Принц быстро созвал наместников прежнего короля, убедил их стать его союзниками и собрал жителей деревень вроде нас, чтобы вместе пойти маршем на столицу, чтобы вернуть трон.

Вот что произошло. Я примкнула к восставшим, мы двигались ко дворцу. Всего нас было около двух тысяч человек – из Накхон Ратчасимы, Накхон Найока, Лопбури и Сарабури. Мы шли днем и ночью, слушая не только истории о принце Пхра Кхване, но и истории о нынешнем короле, которого, как мне сказали, звали король Сыа. Коварный и отчаянный, под стать своему имени, которое означало «тигр», король Сыа был известен своей силой и харизмой. Согласно этим историям, он был бастардом покойного короля Нарая и, как и его отец, знал толк в магии и был способен летать по воздуху и укрощать различных диких зверей. Он был распутником, который любил держать акул в неволе и скармливать им еще шевелящиеся тела неугодных ему людей. Говорили также, что в молодости он осмелился ударить Чао Пхрайя Вичайена – западного придворного и фаворита короля Нарая, также известного под именем Константин Фалькон^[37], – ногой прямо в голову. Впоследствии этого иноземца уличили в государственной измене: и тогда удар короля Сыа был истолкован как предупреждение будущих проступков этого придворного. К концу правления короля Нарайа наплыв посланцев с Запада вызвал широко распространившиеся страхи, что буддистское королевство Сиам будет обращено в христианство. В связи с чем король Петрача^[38], преемник короля Нарая, изгнал из королевства всех западных посланцев. Однако когда король Петрача заболел, его вице-король, некто иной, как король Сыа, воспользовался этой благоприятной возможностью и сверг принца Пхра Кхвана.

Тесно сбившись вместе, мы слушали эти истории, завороженные ими от начала до конца. Мы все ощущали пыл и гнев, клокотавшие, охватывавшие нас изнутри, и вдохновлялись делом, благодаря которому мы ощущали себя единой плотью и кровью. И на следующее утро мы, обуянные ярой решимостью, вошли в столицу Аютии.

Вскоре мы достигли моста, ведущего прямиком ко входу во дворец. В городе стояла невозмутимая тишина, словно никто и не знал, что надвигается восстание. Принц Пхра Кхван остановил слона и наскоро посоветовался с приближенными, прежде чем отдать приказ о штурме. Мы ринулись через мост, к дворцу. Вдруг мы услыхали гром пушечного выстрела со стороны форта над городской стеной, и принц Пхра Кхван, уже мертвый, низвергся со своего слона. На мгновение мы опешили. А потом наши ряды охватила паника. Те, кто маршировал к вратам дворца, не сбились с шага, те же, кто еще не пересек мост, оцепенели.

Кое-кто лишился рассудка вместе с тем, как принц Пхра Кхван лишился жизни. И тут же охранявшие дворец солдаты бросились в атаку и захватили наших слонов и оставшихся командиров наших войск. Жители деревни, поднявшие свои мечи, чтобы сражаться, были убиты; прочие же бросили оружие в знак поражения.

Я находилась в гуще толпы и еще не перешла через мост, когда до нас дошла весть о смерти принца Пхра Кхвана^[39]. Как только стоявшие рядом со мной люди увидали выбежавших из дворца солдат, они тотчас удрали. Сначала я была обескуражена, но потом решила бежать следом за ними.

Я вернулась в джунгли, где мое сердце вновь обрело покой. Привычный мир перевернулся. Я мельком увидала столицу и была заворожена красотой ее храмов и дворцов, но ужаснулась при виде солдат, разверзнувшегося хаоса и окружившей меня смерти. В тот миг мои волосы полностью побелели. Вы можете в такое поверить? Потом я вернулась в свою хижину на берегу реки, где жила до попытки восстания. Много времени прошло, покуда мои волосы вновь не обрели свой обычный цвет. Я все еще помню тот день, когда они опять почернели. Это случилось, когда небеса на западе побагровели, будто день вдруг сменился ночью. Небо обрело призрачный, зловеще-кровавый цвет, словно солнце воспламенило землю и взметнулось искрами в небесную высь. А вскоре после этого джунгли наполнились людьми, бежавшими из окрестных деревень, схватив с собой детей и пожитки.

Беженцы кричали и посылали проклятья небу, горюя, что земля ополчилась против них. Они оплакивали ущерб, причиненный следу ноги Будды на горе Суваннабанпхот, виня во всем китайцев из деревни Кхлонг Суанпхлу. Они утверждали, что 300 китайских воров соскоблили серебряную обшивку с основания отпечатка ноги Будды и золотую обшивку с мондопа, а потом устроили в святилище пожар. После такого кощунственного акта неминуемо должен был настать конец буддизму, возмущались они.

– Где же были власти, когда это случилось? – спросила я.

– Их всех вызвали сражаться с бирманцами, – ответили мне. – Король умер, столица разрушена. И наше королевство было сожжено дотла бирманской армией. Ты что, не видишь? Небо на западе все покраснело. Королевство Аютия потонуло в море огня.

На моих глазах эти жители деревень превратились в сбегающих от войны несчастных, и мое сердце отяжелело от горьких чувств. Когда-то у них были дома, которые они называли родными, а теперь у них не осталось ничего. Их мирные жизни обратились невзгодами. Мужчин – глав семьи – призвали в королевскую армию, и они погибли в сражениях. И теперь простому народу предстояло вынести все ужасные последствия войны, объявленной во имя королевства, потому что именно простой народ является основой любой армии. Когда приходит победа, люди славят своего короля, которого им предстоит молить о священной защите. Но когда король умирает, людям суждено стать жертвой нескончаемого хаоса.

Вскоре беженцы покинули джунгли и вернулись в город. Говорили, будто новый правитель разгромил бирманскую армию и заставил неприятеля вывести войска обратно в Бирму. Покуда Сиам постепенно залечивал раны, оставшиеся после войны, новый король выстроил другую столицу, расположив ее много южнее столицы прежней, и люди нарекли ее Тхонбури.

Огромная сиамская армия в конце концов снова вторглась в Сарабури, ознаменовав одно из наиболее знаменательных событий в истории этого города – событие, навсегда изменившее судьбу Сарабури. Возглавляемая двумя братьями, принцем Касатсыком и принцем Сураси, армия отправилась на войну с Вьентьяном. Они вернулись с победой, захватив в плен лаосских лидеров и их подданных, которых пригнали с собой. Они также привезли множество похищенных ими драгоценных предметов, в том числе и Изумрудного Будду, и Пхра Банг^[40]. Сиамский король принудил многие лаосские семейства из Вьентьяна поселиться в Сарабури. В конце концов община лао стала одной из наиболее многочисленных и многоликих этнических групп в стране. Здесь стали процветать общины Лао Пхунг Дам, Лао Виенг, Лао Пхуан, Лао Нгэу и Лао Яй. После каждой новой победы Сиама против Лаоса и кхмеров беженцы-лао отправлялись в Сарабури. Позднее некоторые из этих беженцев были назначены наместниками и получили повышение, заняв различные высокие должности в Сарабури.

Говорят, король Таксин^[41] был большим поклонником Изумрудного Будды, потому как одно его присутствие оказывало королевству большую честь. К концу его правления весть о том, что король запланировал пышное празднество в честь Изумрудного Будды, долетела до людей в Сарабури, и они начали жаловаться на то, что король Таксин о них забыл. Король Таксин ни разу не приезжал в Сарабури, дабы воздать дань уважения следу ноги Будды, как это делали его предшественники. После опустошительного пожара в мондопе король ничего не сделал, ну, разве что отдал распоряжение установить новую крышу.

Услыхав очередную историю о отпечатке стопы Будды, я не могла не задуматься о том, почему жители деревни никогда не вспоминали о другом следе – том, что находился рядом с отпечатком тени Будды. Представьте, сколь безмятежным должно быть место, которому не грозит разрушение, ведь большинство людей не знает о его местонахождении. Я подумала об архате, с которым беседовала, и мне захотелось вернуться туда и воздать дань уважения и ему, и пещере Бодхисатвы. С тех пор, как я превратилась в человека, меня не покидало чувство, будто я, вовлекшись в борьбу за простое существование, отдавшись бурлившим в сердце желаниям и страстям, отдалилась от предначертанной мне судьбы. Я поняла, что они гораздо более важны для меня-человека, что они порождали во мне странные чувства, неведомые в мою бытность животным.

Возможно, из-за разразившегося вокруг моей хижины хаоса сердце так сильно забилось при мысли об этих святынях. Дело в том, что подле моей хижины начали селиться люди. Несколько новых построек образовали общину, и меня обуревали беспокойство и даже страх в связи с перспективой встретиться с ними – даже вне зависимости от их этнической принадлежности. Ибо мой страх перед людьми никуда не делся. Я все еще не умела разгадывать их мысли, так что лучше всего мне было держаться от них подальше. Однажды я сказала себе, довольно. Я не буду это терпеть. И жить здесь не буду. Мне хотелось оказаться где-то в более спокойном и тихом месте. Я снова подумала о горе Паттхави, о том, чтобы исполнить свое желание вернуться туда и воздать дань уважения святыне, а уже потом найти себе новое местожительство. Так я решила отправиться в путешествие.

Чтобы дойти до горы Паттхави, я направилась на юг и шла два дня и две ночи. Однако, когда я, уже подобравшись совсем близко, пробиралась сквозь джунгли в Кхаоной, кое-что привлекло мое внимание. Я заметила семерых или восьмерых мужчин – это были не простые сельчане, а облеченные властью люди, со слонами и лошадьми. Большинство из них походили на рядовых солдат, но среди них были двое явно высокого звания. Один из них был похож на командира, а остальные называли его принц Чуй^[42] и выказывали ему почтение. Наблюдая за ними издалека, я начала гадать, уж не замышляют ли они государственную измену. Мой опыт с принцем Пхра Кхваном, глубоко отпечатавшийся в моей памяти, еще не забылся и напоминал мне держаться как можно дальше от этих королевских интриг. Я решила не вмешиваться в дела людей и продолжила свой путь.

Архат больше не жил на горе Паттхави. Но я все равно смогла отдать дань почтения и тени Будды, и отпечатку его ноги, что вновь наполнило радостью мое сердце. Спустившись с горы, я отправилась в обратный путь.

Приблизившись к месту, где я видела принца Чуя и его армию, я поняла, что дорогу мне преградили тысячи солдат, окружившие лес своими слонами и лошадьми. Я невольно смутилась при виде вооруженных до зубов мужчин. Один из них знаком поманил меня и приказал немедленно покинуть это место, потому что вице-король отдал приказ взять в плен принца Чуя и его людей. Я тотчас поспешила прочь. На этот раз королю не пришлось дожидаться, когда заговорщики приблизятся к нему; все произошло с точностью наоборот. И я подумала, что, похоже, никому никогда не удастся избежать последствий своей кармы.