Глава 6

 
Пусть хмель и корица, и змей,
и лисица
На первой зарнице прославят
сестрицу —
Аллилуйя Огненной Деве!
 

«Ведьма», Мельница

Ратиславия

Месяц грудень

Есть одна ночь в году, что длиннее всех остальных, когда входят в силу нечистые духи и правят на земле Тень-сестра, холод и страх. Так люта́ эта ночь, что и духам становится не по себе, и люди стараются задобрить их и унять беспощадную ярость.

Загораются костры вокруг городов, сёл и деревень, и духи приходят на свет, пляшут, поют, и не отличить их от людей.

Народ верит, что те духи, которые хорошо повеселились у костра, оберегают землю весь следующий год, а обиженные дурным словом или бедным угощением возвращаются, чтобы отомстить.

Но много зим уже не зажигали костров вокруг городов, только в деревнях сохранилась верность обычаям предков.

Вячко вырос в Златоборске и потому следовал имперским обычаям. Отец требовал, чтобы в Ночь костров вся семья собиралась вместе: они посещали закатную службу, а после ужинали. Несколько раз даже Яропок и Мечислав приезжали на праздник вместе с жёнами и детьми.

Только однажды Вячко оказался далеко от храмов и молитв Пресветлых Братьев. Прошлой зимой вместе с несколькими дружинниками его отправили на поиски наёмников, которым заплатили за убийство лойтурского посла. Небабу и Синира Вячко послал за наёмниками, а сам вместе со Стрелой незаметно последовал за обозом посла. Отец настоял на том, что лойтурцы не должны были заподозрить о покушении, это могло испортить с ними отношения.

Вячко и Стрела держались в стороне от обоза посла. Костёр разжечь было нельзя, и они со Стрелой околели бы, если бы Горяй не дал им с собой противный до тошноты настой, который не позволял замёрзнуть, но и разум не мутил, в отличие от хмеля.

В Ночь костров они наблюдали издалека за дымом, поднимавшимся над стоянкой лойтурцев. Дальше, с другой стороны, скрывались Небаба и Синир. Наёмники будто почуяли засаду и не спешили показаться.

Холод стоял невыносимый, но Стрела не замолкал ни на мгновение и травил байки, они всегда давались ему легко. Больше всего Стреле нравились истории о нечистой силе. В деревне, где он вырос, любили пересказывать друг другу былички о злых духах, старых богах и чародеях.

– Была у нас в соседней деревне, в Колышках, девка одна, звали Людмилой.

– Погодь, это которую карлик бородатый унёс? – припомнил Вячко одну из старых сказок Стрелы.

– Да нет, ту звали Умила, она дядьки моего троюродного дочка.

Вячко поглядел на Стрелу с сомнением, точно так же, пожалуй, как и когда услышал эту историю в первый раз. Быличкам Стрелы мало кто верил, но всё равно с охотой слушали, уж больно горячо и увлекательно у него выходило описывать немыслимые чудеса и приключения.

– Твоего дядьки? Родственница твоя, получается?

– Зуб даю! – громче нужного сказал Стрела, за что и получил от Вячко по шапке. – Зуб даю, – повторил он уже шёпотом. – Я сам её встречал, когда мне лет пять было. Она из бороды этого карлика потом носки мужу связала.

– Ну-ну, – Вячко отвернулся, возвращаясь к наблюдению за стоянкой лойтурцев, но краем уха продолжил слушать. – Так что с этой девкой из Терешков?

– Из Колышков, – поправил Стрела. – Звали её Людмила. Хорошая была девка: красивая, словно лебёдушка белая, скромная, как голубица сизокрылая, голос звонкий, что ручей по весне, и работящая к тому же. И каждый парень в Колышках и нашей Дубравке за большую удачу считал взять её в жёны, но была у Людмилы дюже злая мачеха.

– Ясное дело, что злая, – невесело хмыкнул Вячко и натянул шапку на замерзающие уши, вспоминая надменное лицо княгини Фиофано. – И что, мачеха девку со свету сжила?

– Да что ж ты всё торопишься? – возмутился Стрела. – Раз всё лучше меня знаешь, то и рассказывать ничего не буду.

– Давай не ломайся, говори.

Товарищ ещё немного помолчал, но тишины выдержать всё-таки не смог.

– В общем, надумала мачеха падчерицу со свету сжить. Муженёк у неё так себе был, бесхребетный, вот она и велела ему отвезти родную дочь в лес и оставить на лютом морозе волкам и нечисти на съедение. А дело было как раз под ночь солнцеворота, то есть Ночь костров, как это здесь зовётся.

Вячко достал из сумы баклагу с настоем и сделал глоток, сдерживая рвущийся кашель. Стрела обречённо принял баклагу и тоже отпил. Когда они отдышались, то он продолжил:

– Долго ли, коротко, а вывезли Людмилу из Колышков прямо в лес и оставили под самой высокой елью на голом снегу ждать верной смерти.

– А чего она сама домой не пошла? – снова перебил Вячко.

– Так откуда глупой бабе знать, как дорогу найти? – рассердился Стрела, но на этот раз не закричал, а прошипел еле слышно.

Вячко едва сдержал смех. Рассказ Стрелы показался смешным, детским совсем, таким только ребятню малую пугать, но ночь была длинной, холодной, и разговор, пусть и глупый, скрашивал ожидание.

– И вообще, – ворчливо продолжил Стрела. – Людмила была не простой кметкой и с подругами по грибы, по ягоды не ходила. Отец её пусть и тряпка редкостная, а роду боярского, вот и сидела Людмила всю жизнь в светлице, мира почти и не видела.

Мороз крепчал, ворчал, кусал за щёки, а огонь вдалеке манил соблазнительным жаром. Вячко сжимал и разжимал пальцы в рукавицах, опасаясь, что руки потеряют чувствительность, задеревенеют от холода и в случае нападения он не сможет держать не то что лук и стрелы, но даже меч.

– Сидела Людмила под елью – вот прямо как мы с тобой, – ждала верной смерти, а между тем солнце красное спряталось за деревьями, и стало совсем темно. Дрожала бедняжка от страха, и ветер её пронизывал до самых костей. Завывали голодные волки вдалеке…

– А ты откуда знаешь, что волки голодные были?

– Ты можешь, ради Создателя, не перебивать?

Вячко провёл пальцами себе по губам, изображая, будто запер их на замок. Стрела устало покачал головой.

– Так вот. Сидела Людмила, слушала, как волки завывали всё ближе, и вдруг стало совсем тихо. Сидела она тише воды и шевельнуться боялась, как слышит… шаги позади.

Вячко пусть и не испугался рассказа, но всё равно прислушался, не ходил ли кто у них за спиной.

– И спросил её голос могучий и властный: тепло ли тебе, девица? Людмила со страху и сказала, что, мол, да, батюшка, тепло. А голос продолжил: почему не пригласишь к огню, почему не уважишь?

Вячко почти растерял терпение и хотел прямо спросить Стрелу, кто говорил с Людмилой и почему требовал у замерзающей девушки разжечь костёр, когда прямо над его ухом раздался незнакомый сердитый голос:

– Почему не пригласишь к огню? Почему не уважишь?

Вячко задубел от ужаса и даже повернуть головы не посмел, только скосил глаза в сторону, пытаясь что-нибудь разглядеть, а ему на плечо легла тяжёлая рука.

– Почему не пригласишь к огню? – сердито повторил голос.

Первым ожил Стрела. Хотя лицо его вытянулось от страха, он нашёл в себе силы приподняться и с почтением произнести:

– Ночи доброй, дорогой гость. Прости нас, мы не можем разжечь огонь, но готовы предложить тебе согреться вместе с нами и разделить ужин.

Медленно Вячко повернулся и встретился взглядом с невысоким мужичком в лисьей шубе и с надутыми, как у толстого младенца, щеками. Глаза его были скрыты под низко повязанным платком.

– А чего костров не жжёте? – допытывался мужичок. – Али не знаете, какая сегодня ночь?

– Знаем, дорогой гость, знаем, – закивал покорно Стрела. – Но не можем никак зажечь огонь и уважить тебя как положено. Мы выслеживаем душегубов, которые в твоём лесу хозяйничают и непорядок в священную ночь творят, а свет распугает их, и тогда они избегут наказания.

Щекастый надулся ещё сильнее, скривил губы, размышляя.

– Ладно, – махнул он рукой, – давайте своё угощение, а то я с осени одними грибами да орехами питаюсь.

Стрела поспешно полез в свой мешок, а гость присел рядом и повернулся к Вячко. Глаза незнакомца по-прежнему были скрыты, но княжич всё равно почувствовал его тяжёлый взгляд на себе. Как мог он видеть с завязанными глазами?

– И лица у вас неприкрытые, так не положено.

Стрела тут же повыше поднял ворот и шапку опустил на лоб так, что на виду у него остались только глаза. Вячко посмотрел на него в недоумении, но поспешил сделать так же. Пусть Стрела и был болтлив, словно баба, но всегда отличался сообразительностью и зря бы так себя не повёл.

Вячко нашёл в своей суме хлеб, вяленое мясо, сыр и пару луковиц, положил всё на платок, расстеленный расторопным Стрелой. Ночной гость угощение оценил, откусил прямо от ломтя сыра.

– А медовухи у вас нет? – спросил он.

– Только настойка на травах, – ответил Вячко. – Но она противная.

Щекастый не поверил, взял у Вячко баклагу, глотнул и тут же выплюнул в сторону.

– Вот вы паскуды! Ах, тьфу! Да я вас со свету сживу за такую дрянь! В священную ночь… мрази!

Вячко забрал баклагу из его рук.

– Не серчай, дорогой гость, но мы делимся с тобой всем, что у нас есть, другого не имеем. Приходи на следующий год, уважим по-княжески.

Мужичок повернул голову сначала к Стреле, потом к Вячко, хлопнул себя по коленям и с задором выкрикнул на всю округу:

– А приду! Приду на следующий год!

И пропал. Повисла тишина на короткое время. Вячко и Стрела вдохнуть не смели. И вдруг одновременно они схватились за головы. Крик гостя не могли не услышать наёмники.

– Всю засаду сорвал нам, паршивец…

Лойтурцы тоже всполошились от крика, немедленно послали людей проверить округу. Вячко и Стреле долго пришлось скрываться, ходить кругами, путая следы. Посол не должен был узнать ни о преследующих его убийцах, ни о ратиславской охране.

– Так кто это был? – после спросил Вячко у товарища. – Леший вроде зимой спит.

– Аука это был, – пояснил Стрела. – И хорошо, что он. Аука любит пошутить, но повстречайся нам леший, так не сносить нам с тобой головы за то, что не празднуем Ночь костров как полагается. Духи не прощают, если нарушают обычаи. Но Аука, слава Создателю, пожрать любит, да и зимой, наверное, заскучал в своём лесу от одиночества.

Ещё чуть позже Вячко вспомнил, что Стрела так и не закончил свой рассказ.

– А что с Людмилой? – спросил он. – Она тоже встретила Ауку и угостила его?

– Дак не было у неё с собой ничего, – выдавил Стрела. – И встретила она Морозко. Закоченела насмерть.

Наутро они наткнулись на стоянку наёмников. Все они были мертвы и раздеты догола. Кажется, они плясали в хороводе: снег вытоптали по кругу почти до самой земли, и даже после смерти наёмники держались за руки, точно продолжая танец.

Мертвецы улыбались блаженно. Костров минувшей ночью они тоже не жгли.

Ратиславия, Златоборск

– Чудной ты, огонёк, – не сводя с княжича глаз, загадочно улыбалась Неждана. Она смотрелась неказисто в овечьей шубке, вывернутой наизнанку, и с рожками, повязанными поверх пёстрого платка. Вытянутое веснушчатое лицо казалось совсем некрасивым, когда не видно было ярких волос, и только острый нос торчал, то и дело забавно морщась.

– Чудной? – недовольно переспросил Вячко.

– Такой угрюмый и задумчивый всё время, а как заговорит с тобой кто, так сразу улыбаешься, бодришься и весь из себя… княжич. Отвернётся человек, и ты снова мрачнее тучи.

– Ты не за мной смотри, а за собой, – огрызнулся Вячко. – И вовсе я не угрюмый.

– Угрюмый-угрюмый. Но если маску наденешь, то никто ничего и не заметит, – подсказала Неждана и сама надвинула на лицо берестяную маску козы, пряча за ней обиду. – Жаль только, что всегда её носить нельзя.

Вячко повертел в руках маску оленя, которую заставил его захватить с собой дядька. В остальном Вячко остался самим собой, да и ни к чему было рядиться, если каждый мог узнать княжича по одной только походке.

Костры в Златоборске горели ярко. Городские ворота закрыли, за ними было темно и тихо, а посад гудел, распаляясь медленно, но жарко. Столичный народ почти позабыл древний праздник и привык страшиться Ночи костров, проводить её в молитвах и остерегаться незнакомцев, прячущих лица, но Снежный князь нарушил сложившийся обычай, вернул в Златоборск яркие огни. По-разному встретили его решение. Больше всех возмутились служители Создателя. Пресветлый Отец и вовсе пригрозил, что покинет столицу, если хотя бы один костёр зажгут в её стенах. Часть бояр встала на его сторону.

– А с чего мы вообще подчиняемся Ярополку? – возмутился на совете боярин Торчин. – Разве не жена Великого князя должна быть его наместницей на время войны? Так почему мы должны слушаться язычника?

Ярополк велел посадить Торчина в острог, если тот ещё раз скажет слово против него, и напомнил, что язычником тот назвал потомка Константина-каменолома.

Костры всё равно зажгли вокруг города в ночь солнцеворота. И дудочки, и свирели, и барабаны, и трещотки задорно заиграли на берегах двух рек.

Всё вокруг сверкало яркими красками платков, огненных всполохов и разноцветных масок. В ушах звенело от смеха и гогота.

Вячко прошёлся по берегу, наблюдая за гулянием. В толпе мелькнула Неждана. Она держалась напряжённо. Большой город, кажется, пугал её, как пугала и лихая пляска вокруг костра, и горящие колёса, которые гнали по улице ряженые парни, изображавшие духов Нави.

Пышнотелая девушка в маске коровы подскочила к Вячко, поклонилась чуть ли не до самой земли и протянула миску с пирогами.

– Добро пожаловать, гость дорогой, – проговорила она скороговоркой. – Уважь нас, погрейся у огня, прими угощение.

Вячко легко поклонился в ответ, взял один пирог и приподнял маску, чтобы расцеловать девушку в благодарность. Она смущённо захихикала.

У костра собрались в основном молодые, несватанные девки и юноши. Напротив Вячко шептался с девицей скренорский воин. Пусть он тоже надел маску, да только оружие на его поясе и покрой одежды выдавали в нём северянина. Некогда ратиславцы и скренорцы молились одним богам. Кто-то даже верил, что сам князь Вышеслав был родом с островов. Удивительно, но в эту ночь почти забытое прошлое вдруг послужило на благо. Впервые со дня, когда скренорцы прибыли в Златоборск, между ними и местными жителями наступил лад.

По всему берегу пылали костры, и у каждого веселился народ. Немногие остались дома, даже тех, кто не сразу осмелился выйти, выманили на улицу запахи еды и весёлый смех. Почти каждый род, большой и малый, разжёг свой огонь, выставил угощения, кто на что был богат. У костра, к которому подошёл княжич, подавали пироги, пиво и сало с хлебом. У следующего костра угощали медовухой, жареными курами и соленьями. Лучше всех потчевали те бояре, что старались поддержать Ярополка, и сами князья.