Глава 4. Золотой век феодализма (996—1270)

Ленное владение и военная служба. Феодальный замок. Непослушные крупные вассалы. Первые короли из рода Капетингов. Войны Людовика VI. Роль Франции в Крестовых походах. Филипп и Ричард Львиное Сердце. Триумфальный въезд короля в Париж. Людовик VIII. Крестовый поход Людовика Святого в Палестину. Расширение территории Франции

Когда Гуго Капет стал королем, феодальный строй уже вполне сформировался и жил здоровой жизнью, а это было опасно для власти королей. Термин «эпоха феодализма» слишком часто используют как синоним слов «Средние века». На самом же деле эта эпоха охватывает лишь время примерно с 900 по 1300 г., когда авторитет короля и «народа» был слаб, а те, кого мы называем «феодальной знатью», были сильны. После этого феодализм заметно слабел или его жизнь продлевали искусственно главным образом ради заманчивых социальных привилегий, а королевская власть постоянно набирала силу и одерживала над ним верх. В дни своего процветания феодализм существовал не только во Франции: этот строй испытали на себе Германия, Италия, Испания, а после Нормандского завоевания (1066 г.) и Англия. Но он получил самое полное развитие и проявил самые характерные свои особенности во Франции, и, когда мы пользуемся словом «феодализм», мы инстинктивно описываем этот строй французскими терминами, так же как в философии и искусстве человек всегда склонен обращаться к греческим школам, типам или образцам.

Истоки феодализма можно обнаружить в древних римском и германском обществах еще в эпоху до великих вторжений. Во времена Карла Великого было уже много признаков «феодального строя». Но настоящий феодальный строй возник при очень неудачливых преемниках этого великого императора, когда правительство слабело. С ужасом наблюдая за тем, как оно теряет силу, люди ощущали острую необходимость в общественном порядке – любом порядке, лишь бы он оберегал их от худших разновидностей безвластия.

Примерно к 900 г. власть королей, которые унаследовали обломки империи франков, свелась почти к нулю. Даже если бы эти короли были мудрыми и сильными монархами, сам дух времени ослаблял бы их власть. Многие причины, действуя в течение долгого времени, разрушали то, что мы можем назвать нормальным политическим обществом, в котором все люди – члены одного большого народа, и заменяли этот порядок другим, новым. Этот новый порядок, то есть феодализм, очень трудно описать в немногих словах. Возможно, правильно будет сказать, что это строй, при котором власть основана не на верности всех центральному «правительству», а на множестве отдельных соглашений, каждое из которых заключалось между двумя людьми. По такому соглашению более крупный феодал сдавал землю на условиях, похожих на аренду, менее крупному феодалу, который становился его вассалом, и одновременно делался старшим над ним и его главой во время войны. В феодальную эпоху спрашивали не «Из какого вы народа?» а «От кого вы держите свои земли?». Ответ на этот вопрос определял место человека в обществе и в политической жизни.

Из всех причин, которые вызывали развитие феодализма, самой широко распространенной была сдача королями и другими крупнейшими землевладельцами своих земель в аренду в обмен на военную службу^[13]. Сначала этот «лизинг» (так это назвали бы современные люди) был лишь временным и прекращался, если арендатор не платил должным образом свою ренту (состоявшую из военной службы и финансовой помощи) и всегда прекращался в случае смерти арендодателя (сюзерена) или арендатора (вассала). Но когда власть королей ослабла и к тому же каждый арендатор, долго занимавший свой лен или феод (так называлось феодальное владение), со временем начинал чувствовать, что владеет этой землей по праву, а не пользуется ею с чьего-то разрешения, вассальные отношения становились все более длительными и все больше приближались к постоянным. Теперь король мог забрать лен у вассала только в крайнем случае. Кроме того, король был обязан оставить лен за сыном или сыновьями умершего вассала, а если у покойного не было сыновей, передать лен в держание его дочери или даже наследникам по боковой линии. К 900 г. крупнейшие в королевствах вассалы выполняли только формальные обязательства по отношению к тому, кто числился их повелителем. Не называясь независимыми правителями, они фактически стали независимы, и очень редко их «сюзерен-король» имел власть и силу, чтобы принудить их к чему-то.

Однако крупные вассалы, в свою очередь, были вынуждены делить свои владения между более мелкими «князьками». Те могли иметь великое множество зависимых от них мелких дворян, каждый из которых, возможно, имел только укрепленную башню и несколько акров голой земли. Феодальная система опутала своими щупальцами практически все общественное устройство Франции. Епископы и аббаты церкви тоже часто были феодальными землевладельцами и в этом случае имели все политические и военные права, которыми пользовался дворянин-мирянин (кроме права лично сражаться мечом)^[14]. Считается, что от пятой части до четверти территории Франции составляли земли, принадлежавшие этим богатым священнослужителям, иногда жившим очень по-мирски.

Вполне естественно, что несчастные низы общества, которые находились в различных видах зависимости в римскую и франкскую эпохи, были включены в феодальную систему как всего лишь крестьяне своих господ (крепостные или чуть выше крепостных), смиренные и необходимые сторонники господствующей знати. Их положение определилось точнее и стало более ясным немного позже.

В основе этого феодального режима не было определенного порядка или системы. Теоретически каждый дворянин^[15] был обязан хранить верность своему сюзерену, а тот – своему, и т. д. вверх до короля. На самом же деле в вассальных отношениях царила полная неразбериха. Один ученый в отчаянии справедливо назвал феодализм «организованной анархией». Однако в этой путанице есть несколько разделительных линий, которые облегчают понимание некоторых феодальных учреждений и условностей. Вот несколько полезных пояс нений:

1. Дворяне-феодалы самого низкого уровня, как правило, назывались просто «сеньор» или «сир» (что значит «господин») и владели маленьким замком. Над ними стояли по порядку (от низшего звания к высшему) бароны, виконты, графы, маркизы и герцоги, а во главе всех стоял король. Великий аббат церкви мог быть равен по рангу виконту, князь-епископ равен графу или стоял даже выше. Однако строго зафиксированных правил не было. Во Франции некоторые графы были совершенно равны по могуществу некоторым герцогам^[16], а другие графы могли по некоторым из своих земель быть вассалами виконта или даже барона. Были и дворяне, которые официально считались еще ниже по званию, но гордо равняли себя со знатнейшими в сословии. Например, владелец большого замка в Пикардии (знаменитые развалины этого замка без всякой причины были уничтожены немцами в 1917 г.) хвастливо заявлял в девизе своей семьи: «Я не король, не принц, не герцог, не граф, я только сир де Куси».

2. В этом пункте мы рассмотрим обычные обязательства дворянина перед его сюзереном. Прежде всего, он был обязан «оказывать почтение» сюзерену, то есть опускаться перед сюзереном на колени в требовавших этого случаях, и дать клятву, что будет исполнять феодальные обязанности, а также не станет причинять сюзерену вреда. Главной из обязанностей, которые полагалось исполнять, была, конечно, обязанность сражаться против врагов сюзерена, давать ему хорошие советы, в особенности помогать ему в присуждении наград и осуществлении правосудия, а в некоторых, достаточно редких случаях (выкуп из плена, приданое для старшей дочери и т. п.) снабжать сюзерена деньгами. За это сюзерен предоставлял вассалу военную защиту против его, вассала, врагов и честное поведение при рассмотрении любого дела в суде, а также должен был позаботиться о том, чтобы детей вассала не лишили обманом отцовского наследства.

3. И наконец, отметим, что, как правило, в феодальную эпоху центром всей жизни и всей деятельности был замок дворянина. В каждом полноценном ленном владении был хотя бы один замок; иногда это была сложно устроенная крепость, иногда всего лишь маленькая башня^[17]. Но захват даже самого маленького замка (до изобретения пороха) был медленным и кровопролитным. Даже очень слабый барон за своими прочными стенами мог с несколькими верными слугами, имея хороший запас хлеба и пива, отстоять свои права против своего сюзерена. Эти замки стали начали строить в большом количестве главным образом для того, чтобы остановить норманнов и других налетчиков, но они выросли повсюду и стали центрами политической дезинтеграции. Как правило, обезвредить их было можно только с помощью утомительной блокады, заставив защитников голодать. Их хозяева вели себя как маленькие короли. Они имели право «тюрьмы и виселицы», то есть могли карать своих крестьян смертью; они чеканили собственные деньги и вели кровопролитные войны против соседей из ближайших замков или против князя-аббата соседнего монастыря. Примитивное чувство чести обычно заставляло их исполнять обещания, которые они давали своему сюзерену, в первую очередь находиться в течение оговоренного количества дней на военной службе. Но если сюзерен был мудрым человеком, он не вмешивался ни в то, как его вассалы управляют своими ленами, ни в ссоры между вассалами. Власть же сюзерена над теми, кто зависел от его собственных ленников, была в лучшем случае непрочной. Существовала старинная поговорка: «Вассал моего вассала – не мой вассал». Если низшие дворяне выполняли свои клятвенные обязательства перед своим господином и не втягивали его в войну с его соседями, этого было достаточно. А их господин (если не был королем), в свою очередь, вероятно, не доверял своему сюзерену.

Таким образом, средневековое французское общество было устроено так: масса крестьян, не имевших ни политических прав, ни положения в обществе, трудились; высокомерные одетые в доспехи бароны грубо командовали этой лишенной привилегий невооруженной толпой, а ослабший король часто дрожал от страха перед своими «вассалами». Эти феодальные дворяне всерьез боялись только громогласных угроз церкви.

Через двести лет после того, как архиепископ Реймсский (глава духовенства страны) надел корону на голову Гуго Капета, молодое королевство Франция находилось в бедственном положении.

Самому ее существованию часто угрожала опасность. Должно быть, часто корона ее короля казалась людям маскарадной короной из мишуры. Чтобы купить поддержку дворян, согласившихся на его коронацию, Гуго Капет был вынужден уступить им так много земель и власти, что почти разорился. Наверное, нигде «организованная анархия» феодализма не торжествовала так, как во Франции перед наступлением 1000 г. Теоретически Гуго Капет получил ту огромную власть, которую имел Карл Великий, за исключением лишь императорского титула. На самом же деле он лишь получал наибольшие почести среди нескольких сотен баронов, каждый из которых называл его «добрый господин» потому, что желал использовать его как узду для своих недружелюбных соседей, но не потому, что хотел иметь над собой короля, действительно обладающего властью.

Гуго имел какую-то власть лишь над своим прежним «герцогством Французским», то есть над окрестностями Парижа и землями к югу от Парижа до Орлеана на Луаре. Этот край обычно называли «королевским доменом», то есть «личными владениями короля». Они были не больше, чем маленький американский штат Массачусетс. И даже внутри этого домена многие мелкопоместные бароны неохотно подчинялись королю, если подчинялись вообще. За пределами этой провинции король не имел почти никакой власти. Великие герцоги Нормандии, Бургундии и Бретани и равные им по надменности графы Фландрии, Шампани и Вермандуа могли каждый вывести в поле столько же вооруженных слуг, сколько имел король, и без колебаний начинали войну против него каждый раз, когда им подсказывали это обида или честолюбие. На юге королевства, правителем которого назывался Гуго, герцог Аквитании и граф Тулузы делили между собой власть над народом, который отличался по языку и обычаям от своих северных соседей. Оба они обычно не слишком утруждали себя даже внешними формами почтения к своему королю. Эти южные земли (Midi) так сильно отличались от Северной Франции, что их жители были почти отдельным народом. Южане говорили на мелодичном лангедокском языке, а на землях вокруг Парижа был в употреблении лангедольский язык, звучавший грубее и резче. У южан было больше роскоши в быту и больше следов прежней галло-римской культуры в обычаях. Северофранцузские монахи сердито заявляли, что в моральном отношении люди за Луарой гораздо более распущены^[18]. В любом случае слияние «Франции» и «Юга» в единое счастливое государство сделалось одной из великих задач для будущих поколений, и эта задача должна была стать тяжелой, даже если бы повсеместная феодальная анархия не делала ее намного труднее.

Кроме всех только что упомянутых знатнейших феодалов было множество менее значительных графов, виконтов и баронов, которые правили своими владениями «по милости Божь ей» (то есть не подчиняясь никакому сюзерену), чеканили собственные деньги, ссорились и заключали мир по собственному желанию и тиранили своих подданных. Короче говоря, они делали все, что полагается делать правителю маленького государства, проявляя лишь необходимый минимум уважения к своему «повелителю-королю», жившему в Париже. При таких обстоятельствах настоящим чудом было то, что династия Капета вообще смогла создать жизнеспособное королевство. И все же это было сделано. Из феодального хаоса начала рождаться величественная французская монархия.

Эта монархия набирала силу, а силы баронов убывали. Это происходило в результате совместного влияния многих причин. Вот некоторые из них.

Многочисленные дворяне королевства постоянно сопротивлялись королю, но эти «государи своих поместий» были рассеяны по всей стране и жестоко враждовали один с другим. Они редко были способны настолько забыть о своих разногласиях, чтобы объединиться против короля, и почти в каждой войне некоторые вассалы поддерживали его.

Королям из рода Капетингов везло в одном: очень долго, до 1328 г. в их семье всегда был наследник по прямой линии. Правящий король всегда мог предъявить сына, которого знать могла избрать и короновать младшим королем еще при жизни отца. Долгое время сан короля, по крайней мере теоретически, был выборным, и монарха избирали знатнейшие люди страны. Но примерно к 1200 г. стало совершенно ясно, что Капетингу может наследовать только другой Капетинг, и выборы превратились в пустую формальность. Постепенно их заменила передача королевского сана по наследству. Между членами королевской семьи не было споров о наследовании престола и почти не было войн, которые могли бы еще больше ослабить королевскую власть.

Люди привыкли к мысли, что правителем Франции может быть только Капетинг. К тому же, хотя некоторые из этих королей-Капетингов были заурядными людьми, среди них не было ни одного совершенно недостойного править. А некоторые (причем те, кто был на престоле в самые критические периоды) были явно талантливыми правителями. Так что, если бы пришлось вычислять, пригоден ли кто-то из них для управления страной, величина «личные особенности» в таком уравнении в большинстве случаев была бы со знаком «плюс».