Глава 3

Это был мой первый визит в квартиру номер тринадцать – и далеко не последний.

Меня потрясло, что ремонт смог преобразить квартиру с такой же как у нас планировкой в просторные светлые апартаменты. Удивила и тетя Анжела, ставившая ударение в своем имени на первом слоге – на вид ей было не больше двадцати пяти.

А дальше потрясения посыпались как из рога изобилия: комната Вики, увешанная плакатами, коллекция Барби на полках, сувениры, открытки и фотографии со всего света, груда яркой одежды на кровати, Jane Air^[1], орущие из телика свой хит «Hello»…

С тех пор мы постоянно тусовались вместе – я почти не застала мамин запой, потому что каждый день после школы мчалась в квартиру этажом выше.

Ви обожала канал А-One, а у меня не было кабельного. Она сооружала немыслимые прически, а мой «горшок» не позволял этого сделать. Ви была очень яркой – я же носила уродливые вещи брата.

Однажды Ви накрасила меня и подвела к зеркалу, и я задохнулась от восторга, неверия и растерянности. Но вовремя поняла, что рядом с Ви даже я могу стать красивой.

С ней всегда было весело: я никогда не знала, что меня ожидает вечером. Будем ли мы красить ногти черным лаком и примерять у зеркала ее вещи, или она сотворит что-то мегакрутое из старых вещей тети Анжелы и использует меня в качестве модели? Или, выпив вишневого «Блейзера», станет царапать в ванной руки тупым лезвием и плакать – или же мы сорвем голоса, завывая «сентябрь горит»^[2] и заливаясь хохотом…

Однажды Ви вручила мне ножницы и велела укоротить волосы на ее голубой макушке. Немного фантазии – и, к моему удивлению, вышла прикольная прическа. Так Ви предопределила мою судьбу на ближайший год: после девятого класса, несмотря на отличные результаты ГИА, я подала документы в профлицей, где отучилась уже целый курс на стилиста-парикмахера.

Ви мечтала о необычном, она витала там, откуда ко мне прилетали стихи. В ней всегда было что-то непостижимое, неуловимое – то, что притягивало и одновременно резало, как острое лезвие.

Отсутствие родительской любви сблизило нас: однажды Ви призналась, что после развода отец не интересуется ее жизнью. Эта боль не отпускала ее, я видела – и страдала вместе с ней.

Без Ви я бы не стала такой, какая есть.

Разве могло быть иначе? Ведь она – настоящее Солнце.

* * *

Хлопнув трухлявой грязной дверью, шаркаю по лестнице наверх, попутно обнюхивая рукав черного платья Ви, которое идеально мне подошло. На мгновение моя вечная блаженная улыбка слетела с лица – впитавшиеся в ткань запахи алкоголя ударили в нос.

Ви встречает меня бурным, свойственным только ей восторгом, хватает за руку и тащит за собой в комнату – я едва успеваю поздороваться с тетей Анжелой, склонившейся над модным журналом.

Ви теперь не носит яркий макияж, а синяя краска давно смылась с золотых локонов. Ее огромные карие глаза сияют так, что впору зажмуриться – и вот я уже снова улыбаюсь.

– Что за вопли? Увидела живьем кого-то из этих? – Я указываю на оклеенные плакатами стены. – Или во всем виноват твой Че?

– Господи, Темка тут вообще ни при чем! – Ви картинно вздыхает. – Радость меня переполняет оттого, что мама наконец разрешила мне уехать из этой грязной дыры!

– Что?

Ноги слабеют. Я осторожно опускаюсь на край кровати.

– Ты же помнишь, я отправила документы в несколько универов? Так вот, меня приняли на дизайн, и завтра я уезжаю.

– Но это же в тысячах километров отсюда! – На моих глазах идеальный мир теряет позолоту, тускнеет и съеживается. – Как ты будешь там жить?

– У папы сейчас бизнес в этом городе.

Ви осекается, резко поворачивается к шкафу и раскрывает зеркальные створки. Она хватает платья, юбки, блузки и сваливает их горой на кровать.

Мой талисман, моя удача, проводница в сказку – и уезжает. Она бросает меня. Я и предположить не могла, что это так скоро случится.

– Ви, а как же я? – шепчу онемевшими губами.

Чертов мир разрушается по кирпичику, но Ви будто не слышит и опустошает шкаф.

– Ви! – ору я. – А как же Че?!

И тут же затыкаюсь – я не должна повышать на нее голос.

Она поворачивается ко мне и на секунду застывает, делает шаг навстречу, прикладывает к моим плечам очередное красивое платье и вдруг улыбается:

– Вот. Это тебе. Это все – тебе. – Она кивает на гору одежды, выросшую на кровати.

Мы смотрим друг на друга. Солнце и луна, свет и тьма, сила и слабость.

Я отвожу глаза первой и отступаю.

– Да не надо мне этого, Ви. Я пойду.

– Забирай! Тебе это нужно! – настаивает она, голос звенит.

– Обойдусь без твоего тряпья! Отвали! – рявкаю я и выбегаю из комнаты.

– Нет, ты его заберешь! – визжит Ви мне вслед.

Мир рухнул, пыль взвилась в воздух и оседает мне на плечи, лицо, забивается в легкие…

Я грохочу по гулким ступеням, пинаю дверь, пролетаю мимо напуганного Вали в комнату и закрываюсь на шпингалет.

– Вот ты снова на своем месте, Танька. – Залезаю на подоконник и прижимаюсь лбом к прохладному стеклу. – Как ты там говорила? В твоей жизни все скоро наладится? Найдется и еще кто-то хороший? Обломись! Ты потеряешь всех!

Глава 4

Мы всегда жили бедно, но весело: почти каждый вечер отец, вернувшись со смены, зазывал в гости дружков со всех окрестностей, и мать до глубокой ночи громко смеялась, мешая нам с братом спать.

Брат был на десять лет старше. Он собирался и уходил, иногда неделями не появлялся дома. Он хорошо учился, но школу так и не окончил – не успел: за два месяца до выпускных экзаменов попал под машину, когда бежал на тренировку по футболу. Я уже почти не помню его лица, но брат был хорошим.

Через полгода, в ноябре, на пустыре насмерть замерз отец.

Только я прижилась здесь, как сорняк, и, чтобы не замечать паутину в углах, пожелтевшие столетние обои, облезшую краску на подоконнике, нищету и беспросветность, витаю в воображаемых мирах.

Все уходят и бросают меня. Даже Ви. Если я поддамся этой боли, меня разорвет. Выпятив вечно обкусанную, окровавленную губу, я часто дышу и всматриваюсь сквозь стекло во двор.

В окне четвертого этажа панельной пятиэтажки зацвел кактус. На подоконнике третьего появилась новая ваза. На втором этаже деревянную раму сменили на пластиковую.

Кто-то настойчиво стучит по входной двери, Валя бубнит под нос проклятия и шаркает в прихожую.

– Валентин Петрович! Добрый день! Таня где? – раздается спокойный и приятный голос тети Анжелы, как только щелкает старый замок.

– Да дома вон! – шамкает Валька и недовольно продолжает: – Танька, Танька… как же надоели…

Я слетаю с подоконника, гремлю шпингалетом и нос к носу сталкиваюсь с Ви – она виновато топчется в проеме, из-за ее плеча выглядывает миниатюрная тетя Анжела.

– Девочки! – Она подталкивает Ви в спину и проходит следом. – Пора мириться!

Вместе с ними в комнату вплывает шлейф умопомрачительного нежного парфюма, с грохотом вкатываются чемоданы, материализуется пакет со съестным в белом контейнере из пенопласта.

– Так, здесь вам покушать. – Тетя Анжела оставляет пакет на полированном столе, если верить наклейке снизу – семидесятого года сборки, и приказывает: – Вика, что ты мнешься, а ну, садись!

Ви послушно опускается на скрипнувший пружинами диван, я молча сажусь рядом.

– Такой дружбой нужно дорожить, глупые дети! Миритесь сейчас же! – Тетя Анжела выходит из комнаты, но оборачивается на пороге: – Не теряйте времени, сходите сегодня куда-нибудь. После отъезда Вики вам еще нескоро представится такая возможность!

* * *

Спустя двадцать минут роллы из контейнера съедены, дежурные извинения, которых для Ви оказалось достаточно, сказаны – и она извлекла из чемоданов свои лучшие наряды и складывает их в мой шкаф без одной дверки.

– Солнышко, как ни прискорбно осознавать, но на тебе все эти вещи смотрятся гораздо круче! – Ви заправляет за уши светлые локоны. – Поэтому я от всего сердца… от всего сердца, поняла? Дарю их тебе. Я все равно не увезу с собой все это.

С дивана наблюдаю за Ви. Скоро видеть ее каждый день, выпадая из неприглядной реальности, я и вправду уже не смогу. Она останется лишь в памяти, откуда через годы будет возвращаться ко мне ярким, как солнечный луч, воспоминанием о юности, забытыми мечтами. А прямо сейчас я глотаю слезы.

– Прости меня, Ви, – говорю глухо. – Прости, что разоралась. Я так не хочу, чтобы ты уезжала. Я так боюсь…

Новенькие синие джинсы с биркой выпали у нее из рук – Ви прыгает на диван и бросается ко мне с объятиями. Истерим мы долго: она – во весь голос, я – молча, – до тех пор, пока мобильник Ви не испускает звонкую трель.

– Это Че… – виновато шепчет Ви и шмыгает носом. – Он тоже хотел провести этот вечер со мной. Может, потусуемся вместе?

Глава 5

Однажды, еще до моего рождения, мама выиграла в мгновенную лотерею шикарную книгу со сказками братьев Гримм, и до пяти лет брат каждый вечер читал для меня волшебные истории, которые я завороженно слушала.

Я довольно долго любила сказку про Золушку. У нас много общего: нищета, отсутствие перспектив, грязь, с которой приходится бороться с помощью веника и швабры, умение из ничего приготовить обед, чтобы не упасть в голодный обморок, привычка витать в облаках.

Однако лет в тринадцать я вдруг поняла, в чем подвох: в реальности принц никогда бы не заметил Золушку, какой бы красивой она ни была – если, конечно, он в ладах с головой.

В мире все справедливо: деньги тянутся к деньгам, красота – к красоте, удача – к удаче.

Примерно через год после того, как Ви спасла меня от участи, постигшей моего отца, с ней произошла разительная перемена: она перестала сочувствовать эмарям и густо краситься, вернула волосам натуральный оттенок и раскрутила тетю Анжелу на покупку новых стильных шмоток. Ви похудела и побледнела, часто вздыхала и каждый вечер, чем бы мы ни занимались, ровно в 22:00 включала телик, где по областному каналу шла молодежная музыкальная программа.

Подперев ладонью щеку, Ви выпадала из мира на целый час. И все это время, в перерывах между клипами, на экране напропалую звездил виджей^[3] Че: его знала в лицо каждая собака в нашей и соседних областях, и глупенькие девочки из моей школы были поголовно в него влюблены. Че также вел официальные молодежные мероприятия и летние опен-эйры^[4], что изредка проходили в окрестностях города, писал статейки о неформалах для местных газет. Самое удивительное, что при всем этом он был учеником десятого класса гимназии, где училась Ви.

И ее тоже угораздило в него влюбиться.

– Ты испортилась, от тебя начинает вонять! – Тормошила я Ви, когда она впадала в глубокую хандру. – Поднимай задницу, давай на набережную сходим?

Но Ви не шла – и это была самая тухлая зима в моей жизни.

На школьном вечере в честь Восьмого марта Че наконец подкатил к моей подруге – так началась большая любовь. Моя теория сработала: их просто не могло не притянуть друг к другу. Без шуток. На этих двоих было больно смотреть – больно от зависти и восхищения. Я даже не пыталась ревновать и, когда Ви уходила с ним гулять, смиренно поднималась к себе и забывалась сном.

Слишком уж высоко они летали: букеты из сто одной розы, поцелуи у подъезда, романтические вечера на холме за городом, горящие глаза и пылающие щеки – все это было настолько из другой, чужой и красивой жизни, что даже не трогало.

А сейчас Ви, задержав дыхание, рисует на моих зеленых, как у кошки, глазах идеальные стрелки: в последний ее вечер в городе мне все же предстоит попытаться взлететь до ее уровня – и не пасть с позором.

– Вау! – восхитилась она и закрыла тюбик с подводкой. – Я бы умерла за такую внешность!

Этот комплимент я слышала от нее миллион раз и теперь изо всех сил сдерживаю слезы, чтобы не испортить макияж – вряд ли я услышу подобное от кого-то еще. От нее уж точно сто лет не услышу.

– Не прибедняйся! – смущенно буркнув, встаю с дивана и поправляю ворот изумрудно-зеленого свитера, пахнущего Викиным парфюмом. – Слушай, зачем ты позвала меня на свое свидание? Нужна я вам там, как рыбе зонтик!

– Нужна-нужна, Солнышко! – широко и странно улыбается Ви. – Будешь прикрывать!

* * *

Конечно же, Ви тащит меня на излюбленное место тусовки всей здешней молодежи, гордо именуемое Кошатником. Кошатник расположен за главной площадью города, Октябрьской, и представляет собой смотровую площадку на возвышении с черным каменным ограждением. Вдоль него то тут, то там стоят группки ребят, пьют пиво или что покрепче, курят, обнимаются, шумят и хохочут. С Кошатника открывается живописный вид на бюсты видных деятелей прошлого, заросший кустами лягушатник речки, давшей название нашему городу, и другой берег, застроенный новыми микрорайонами.

Несмотря на ползущие вдалеке машины, уши закладывает странная тишина – сейчас то особенное время суток, когда мир под рыжим, полинявшим по краям вечерним небом похож на сказку. И я вижу темный, четко прорисованный силуэт Че – облокотившись на ограждение, парень моей подруги задумчиво смотрит вдаль. Пытаюсь проследить за его взглядом, но отвлекаюсь – под ногами начинаются ступени.

Че обнимает Вику, целую вечность прижимает к себе, целует в макушку. Она отстраняется. Че достает из рюкзака пиво, и Ви забирает бутылку. Я краснею и отступаю: прежде мне не доводилось так разглядывать этих двоих. Я старалась вообще на них не смотреть.

Кто-то трогает меня за плечо. Резко поднимаю голову и вижу идеально правильное лицо, профессионально широкую улыбку и отражение закатного неба в зеленых глазах, на которые падает русая челка.

– Ты Таня, да? – усмехается Че, и я киваю. – Прикольно! Держи.

Он вручает мне пиво и, снова загадочно усмехнувшись, возвращается к Ви.

А сегодня душно. До дурноты.

Прислонившись к черному мрамору, отпиваю пиво, коротаю вечер, вполуха слушая шутки незнакомых ребят неподалеку. Иногда наблюдаю за Ви – она напряжена до предела, но на ее парня я больше не рискую смотреть: замечаю лишь, как забитая татуировкой рука слетает с плеча Ви, когда та резко им поводит.

Становится прохладно, начинают донимать комары.

Ви звонко ставит на асфальт пустую бутылку, что-то говорит Че и подходит ко мне: