^[292] младшие сенаторы с приказанием децемвирам принять все меры, чтобы не допустить воинов до мятежа. Между тем Вергиний поднял там более сильное волнение, чем в Риме: видели его окруженным толпою почти в четыреста человек; все они последовали за ним из города под впечатлением возмутительного дела; кроме того, внимание всего лагеря было также обращено на обнаженный меч и брызги крови, покрывавшие его самого. Да и появление того в разных местах лагеря значительно увеличивало размеры толпы граждан сравнительно с тем, какова она была на самом деле. На вопрос, в чем дело, слезы долго не давали ему отвечать; наконец, когда уже собралась толпа и молчание сменило шум, он изложил по порядку все, как было. Затем, простирая руки к товарищам, он просил их не возлагать на него вину Аппия и не отворачиваться от него как детоубийцы; жизнь дочери была бы ему дороже его жизни, если бы она могла оставаться свободной и целомудренной; но, видя, что ее под предлогом рабства влекут для позора, он решил, что лучше гибнуть детям от смерти, чем от бесчестия, и, желая быть сострадательным, впал в кажущуюся жестокость. Он не пережил бы дочери, если бы не надеялся при помощи товарищей отомстить за смерть ее. И у них есть дочери, сестры и жены, и похоть Аппия Клавдия не угасла вместе с его дочерью, но безнаказанность увеличит только его необузданность. Чужое несчастье дает им пример остерегаться подобной же несправедливости. Что касается до него, то судьба похитила у него жену, а дочь, не имея долее возможности оставаться целомудренной, погибла горестной, но честной смертью. В его доме уже нет места для похоти Аппия, а от иных его жестокостей он сумеет защитить себя с таким же мужеством, с каким защитил дочь; прочие должны подумать о себе и своих детях.

Так взывал Вергиний, и толпа дружно отвечала ему, что она отомстит за его несчастье и защитит свою свободу. Смешавшиеся с толпой воинов граждане высказывали те же жалобы и заявляли, что видеть это было гораздо возмутительнее, чем слышать, и вместе с тем сообщали, что в Риме зло уже почти уничтожено; прибывшие вновь из города утверждали, что Аппий едва живой удалился в изгнание; все это привело к тому, что раздался призыв к оружию; схватив знамена, толпа двинулась к Риму. Децемвиры, потрясенные тем, что видели, и слухами о происшедшем в Риме, разбегаются по разным концам лагеря, чтобы подавить движение. Где они действовали кротко, там им не отвечали; но если кто прибегал к власти, то тем отвечали, что против них есть сила и оружие. Стройно направляются воины к городу и занимают Авентин, склоняя попадавшихся навстречу плебеев вернуть свободу и выбрать народных трибунов. Других речей, указывавших на ожесточение, не было слышно. Под председательством Спурия Оппия происходит заседание сената. Решено было не принимать никаких суровых мер, так как они сами подали повод к мятежу. Отправляют послами трех бывших консулов, Спурия Тарпея, Гая Юлия и Публия Сульпиция, спросить от имени сената, по чьему приказанию они оставили лагерь, или ради чего они заняли с оружием в руках Авентин и силою захватили родную землю, бросив войну с врагами. Отвечать было что, но не было человека, который бы отвечал, так как определенного вождя еще не оказалось, а отдельные лица не решались возбуждать против себя ненависть. Толпа заявила одно: чтобы им выслали Луция Валерия и Марка Горация; им они дадут ответ.

51. Когда послы были отпущены, Вергиний напоминает воинам, что в не особенно важном деле обнаружилось колебание, потому что у толпы не было руководителя; поэтому ответ дан был хотя и целесообразный, но более основанный на случайном согласии, чем на общем решении. Он предлагает избрать десять руководителей общего дела и соответственно их воинскому званию наименовать их военными трибунами. Когда ему самому первому предложена была эта почетная должность, он ответил: «Это суждение обо мне оставьте до того времени, когда и ваше, и мое положение улучшится; то обстоятельство, что моя дочь не отомщена, отравляет мне удовольствие, сопряженное с почетной должностью, и нехорошо, чтобы при смутном положении государства руководителями вашими являлись лица, наиболее заинтересованные. Если я могу принести какую пользу, то я принесу ее, хотя и останусь частным лицом». Таким образом, они выбирают десять военных трибунов.

Не было спокойно войско и в сабинской земле. И там, по совету Ицилия и Нумитория, отложились от децемвиров, так как умы столько же были взволнованы воспоминанием об убийстве Сикция, сколько новым рассказом о таком гнусном желании опозорить девушку. Ицилий, услыхав об избрании на Авентин военных трибунов и опасаясь, как бы городские комиции, следуя примеру военных, не избрали тех же лиц в народные трибуны, перед отправлением в город озаботился, чтобы и его войско избрало столько же трибунов с такой же властью; так хорошо он понимал, как надо действовать с народом, и так добивался он звания трибуна! Через Коллинские ворота вступили они со знаменами в город и стройно прошли посередине города на Авентин. Соединившись тут с другим войском, они поручили двадцати военным трибунам выбрать двух, которые бы руководили всем делом. Избраны были Марк Оппий и Секст Манилий.

Озабоченные положением государства, сенаторы, несмотря на ежедневные собрания, проводили время больше в препирательствах, чем в совещаниях. Децемвирам ставили в упрек убийство Сикция, похотливость Аппия, военное бесчестие. Высказывались за отправление на Авентин Валерия и Горация. Те соглашались идти только под тем условием, если децемвиры сложат знаки своей должности, срок которой истек уже с концом прошедшего года. Децемвиры, жалуясь, что им мешают пользоваться их властью, говорили, что они не сложат ее, пока не проведут законов, ради чего они и избраны.

52. Плебеи, извещенные бывшим народным трибуном Марком Дуиллием, что беспрерывные споры мешают прийти к какому-нибудь решению, переходят с Авентина на Священную гору. Они верили Дуиллию, что сенаторы только тогда призадумаются, когда увидят, что город покинут; Священная гора напомнит им о стойкости плебеев, они поймут, как мало можно надеяться на восстановление согласии в государстве, если не будет восстановлена трибунская власть. Отправившись по Номентанской дороге, которая ныне зовется Фикулейской, они расположились лагерем на Священной горе, ничего не трогая и таким образом подражая скромности своих отцов. За войском последовали плебеи, и никто из тех, которым возраст позволял идти, не отказывался. Их сопровождали жены и дети, жалобно спрашивая, на кого их покидают в этом городе, где не свято ни целомудрие, ни свобода.

Когда необычная малолюдность в Риме производила тяжелое впечатление пустыни и на форуме не было никого, кроме немногих стариков, а собиравшиеся в курии сенаторы видели совсем покинутый форум, уже не одни Гораций и Валерий кричали: «Чего вы еще ждете, сенаторы? Если децемвиры не полагают конца своему упорству, то неужели вы готовы допустить всеобщее разрушение и истребление? И что это за власть, децемвиры, за которую вы так крепко держитесь? Вы собираетесь творить суд над кровлями и стенами? Не стыдно ли вам, что на форуме чуть ли не больше видно ваших ликторов, чем иных, мирных граждан? Что станете вы делать, если враги подойдут к городу? Что, если плебеи, видя наше равнодушие к их удалению, вскоре явятся с оружием в руках? Или вы хотите сложить свою власть только тогда, когда город погибнет? Ведь мы должны или потерять плебеев, или назначить народных трибунов. Скорее мы можем обойтись без патрицианских магистратов, чем они без плебейских. Не зная и не испытав этой власти, они исторгли ее у наших отцов; а теперь, вкусив сладость ее, они, конечно, не захотят лишиться ее, особенно ввиду того, что мы не знаем меры в пользовании властью, освобождая их таким образом от необходимости искать защиты? Слыша отовсюду такие речи и уступая единогласному мнению сенаторов, децемвиры заявили, что, ввиду такого решения, они подчинятся власти сената. Они просят лишь об одном, чтобы их оградили от народного негодования, и убеждают не показывать плебеям их кровь и не приучать их, таким образом, казнить патрициев.

53. Тогда отправлены были Валерий и Гораций, чтобы вернуть плебеев на условиях, какие они признают нужными, и устроить соглашение, озаботившись вместе с тем ограждением децемвиров от нападения раздраженной толпы. С большой радостью плебеи встретили их в лагере, так как считали их и на основании начала движения, и на основании результата его несомненными освободителями. За это при прибытии им выражена была благодарность. От лица всех говорил Ицилий. Когда зашла речь об условиях, то на вопрос послов, чего хотят плебеи, он же, на основании соглашения, состоявшегося еще до прибытия послов, предъявил требования, свидетельствовавшие, что они более полагаются на их справедливость, чем на силу оружия. Плебеи требовали восстановления власти трибунов и права апелляции к народу, каковыми средствами защиты они пользовались до избрания децемвиров; вместе с тем они настаивали, чтобы не подвергался преследованиям никто из лиц, побудивших воинов и плебеев удалиться и требовать этим путем обратно свободу. Жестоко было лишь требование казни децемвиров: они считали правильным, чтобы те были выданы, и грозились сжечь их живыми. Послы на это отвечали: «Спокойно обдуманные требования ваши были до того справедливы, что вам следовало предложить желаемое даже без вашей просьбы: вы требуете средств защищать свободу, а не произвола нападать на других. Но раздражение ваше заслуживает скорее извинения, чем поощрения, так как, возмущенные жестокостью, вы впадаете в жестокость же и, не добившись еще свободы для себя, хотите уже быть господами над своими противниками. Ужели в нашем государстве никогда не прекратятся казни, совершаемые или патрициями над римскими плебеями, или плебеями над патрициями? Вам нужен щит, а не меч. Довольно принижен тот, кто сравнялся в правах с другими гражданами и, не подвергаясь обидам, лишен возможности и сам наносить их. Впрочем, если когда-нибудь вы захотите заставить бояться себя, то, получив обратно своих магистратов и законы, а вместе с тем право произносить приговоры над жизнью и имуществом нашим, тогда уже вы будете постановлять решения, соответствующие каждому отдельному случаю. Теперь же следует удовольствоваться возвращением свободы».

54. Когда все предоставляли послам действовать по их усмотрению, они объявили, что, окончив переговоры, немедленно возвратятся. Отправившись, они изложили сенату требования плебеев; тогда все децемвиры, не слыша, сверх ожидания, ничего о казни их, были согласны на все условия; только Аппий, человек сурового характера и ненавистный более всех других, измеряя вражду к нему других по мере собственной ненависти, сказал: «Я хорошо знаю, какая судьба ждет меня. Я вижу, что нападение на нас отстрочено до того времени, пока противникам будет передано оружие. Кровь должна быть принесена в жертву ненависти. Тем не менее и я немедленно слагаю звание децемвира». Состоялось сенатское постановление, чтобы децемвиры немедленно сложили свои полномочия, чтобы Квинт Фурий, верховный понтифик, избрал народных трибунов и чтобы никто не подвергался преследованию за удаление воинов и плебеев.

Постановив эти решения, сенаторы разошлись, а децемвиры явились в народное собрание и сложили свои полномочия к величайшей радости народа.

Известие об этом сообщено было плебеям. Все остававшиеся в городе последовали за послами. К ним вышла навстречу из лагеря другая радостная толпа. Поздравляют друг друга с восстановлением свободы и согласия в государстве. Послы перед собранием держали такую речь: «Да послужит сие на благо, счастье и благополучие вам и государству, возвращайтесь в отечество к своим пенатам, женам и детям; но принесите с собой в город ту же скромность, какую вы сохраняли здесь, не тронув ничьего поля, несмотря на крайнюю нужду в средствах для продовольствия такой массы народа. Идите же на Авентин, откуда вы ушли; там, на этом счастливом месте, где вы положили начало восстановления своей свободы, вы выберете народных трибунов. Там будет верховный понтифик, который будет председательствовать в комициях». Велика была радость и единодушно выражалось одобрение. Затем они хватают знамена и, отправившись в Рим, выражают восторг наперебой с встречающими. Вооруженные тихо идут через город на Авентин.

Здесь под председательством верховного понтифика немедленно состоялись комиции, и были избраны народные трибуны: прежде всех – Луций Вергиний, затем – Луций Ицилий и Публий Нумиторий, дядя Вергиния – все советовавшие удалиться, потом – Гай Сициний, потомок того Сициния, который, по преданию, был выбран на Священной горе первым народным трибуном, и Марк Дуиллий, знаменитый своим трибунатом, предшествовавшим избранию децемвиров, не покинувший плебеев и в борьбе с ними. Затем, не столько по заслугам, сколько в надежде на них, были выбраны Марк Титиний, Марк Помпоний, Гай Апроний, Аппий Виллий, Гай Оппий. Вступив в трибунат, Луций Ицилий немедленно внес предложение, и народ согласился с ним, чтобы никто не был преследуем за измену децемвирам. Вслед за тем Марк Дуиллий провел предложение об избрании консулов с правом апелляции на их решения. Все эти постановления сделаны были собранием плебеев на Фламиниевом лугу, именуемом теперь Фламиниевым цирком^[293].

55. Затем междуцарь произвел выборы консулов; избранные Луций Валерий и Марк Гораций немедленно вступили в должность. Их приятное народу управление хотя и не сопровождалось обидами по отношению к патрициям, но все же возбуждало недовольство последних, ибо всякую меру, служившую к ограждению свободы плебеев, они считали умалением своего могущества. Прежде всего, ввиду того, что представлялось спорным, обязательны ли для патрициев решения плебеев, они провели в центуриатных комициях закон, в силу которого решения трибутных комиции должны были быть обязательны для всего народа. Этот закон открыл трибунам широкую возможность вредить своими предложениями. Затем другой консульский закон о праве апелляции, этом единственном в своем роде средстве защищать свободу, уничтоженный децемвирами, они не только восстанавливают, но и закрепляют на будущее время, санкционируя новый закон, чтобы не были выбираемы магистраты без права апелляции на них, а кто внесет такое предложение, то чтобы того можно было убить и чтобы это убийство не считалось уголовным преступлением. Обеспечив достаточно плебеев и правом апелляции, и защитой трибунов, они восстановили и почти уже забытую неприкосновенность самих трибунов, возобновив после долгого промежутка некоторые церемонии; достигли они этого столько же религиозным путем^[294], сколько установив закон, в силу которого оскорбивший народного трибуна, эдила или судью из коллегии десяти считался посвященным Юпитеру, а его имущество продавалось у храма Цереры, Либера и Либеры^[295]. Законоведы объясняют, что на основании этого закона никто не признается неприкосновенным, а только кто причинит вред кому-нибудь из упомянутых лиц, голова того посвящается Юпитеру; итак, высшие магистраты подвергают аресту эдила; хотя этот факт и представляется противозаконным – так как вред причиняется лицу, которому в силу этого закона нельзя причинять его, – но он служит доказательством того, что эдил не признается неприкосновенным^[296]; напротив, трибуны неприкосновенны на основании древней клятвы, произнесенной плебеями при самом избрании их^[297]. Некоторые объясняли, что тот же самый Горациев закон ограждает и консулов, и преторов, избираемых при одних и тех же ауспициях, как и консулы, ибо консул именуется судьею^[298]. Но это толкование опровергается тем, что в то время было еще обычай именовать консула не судьею, а претором. Таковы были законы, предложенные консулами Валерием и Горацием.

Они же постановили препровождать плебейским эдилам сенатские решения в храм Цереры^[299], тогда как прежде они были утаиваемы и подделываемы по произволу консулов. Затем народный трибун Га й Дуиллий вошел к плебеям с предложением, которое они и утвердили, чтобы всякий, оставивший плебеев без трибунов и избравший магистрата без права апелляции, подвергался наказанию розгами и казни. Все эти законы были проведены хотя и против воли патрициев, но все-таки без противодействия с их стороны, так как отдельные лица еще не подвергались нападениям.

56. Когда власть трибунов и свобода плебеев были обеспечены, тогда трибуны, решив, что уже безопасно и благовременно преследовать отдельных лиц, избрали первым обвинителем Вергиния, а обвиняемым Аппия. Когда Вергиний назначил Аппию день явки в суд и он явился на форум в сопровождении патрицианских юношей, сразу при виде его и его пособников ожило у всех воспоминание о его гнусной власти. Тогда Вергиний сказал: «Красноречие изобретено для темных дел; ввиду этого и я не стану терять времени, обвиняя перед вами человека, от жестокости которого вы сами защищались оружием, и ему не позволю к прочим своим преступлениям присоединить еще бессовестную защиту себя. Итак, я прощаю тебе, Аппий Клавдий, все те безбожные и преступные дела, которые ты в течение двух лет дерзко совершал одно за другим; но если по одному пункту обвинения ты не докажешь перед судьею, что ты не постановил, вопреки законам, решения против свободы и в пользу рабства, то я прикажу заключить тебя в оковы».