Выведение колонии в Антий (1). Война Фабия с эквами; ценз (2–3). Восстание эцетрийских вольсков и измена антийцев; неудача Фурия; помощь латинов и герников (4–5). Нападение эквов и вольсков на латинов и герников и движение к Риму (6). Беспомощное положение государства; умилостивление богов (7). Избиение вольсков (8). Попытка ограничить власть консулов (9). Внутренние раздоры (10–11). Занятие Капитолия изгнанниками и рабами; трибунские интриги (15–17). Помощь из Тускула (18). Протест Квинкция против трибунов (19–21). Война с вольсками (22). Захват эквами тускуланской крепости и возвращение ее (23). Суд над Вольсцием (24). Восстание эквов (25). Нападение сабинян; Цинциннат избран диктатором (26). Поражение эквов и сабинян (27–29). Новое нападение эквов и сабинян; увеличение числа народных трибунов (30). Внутренние смуты; решено издать законы (31). Выбор децемвиров (32–33). Издание законов десяти таблиц; новый выбор децемвиров (34–35). Террор (36–37). Протест сената (38–39). Прения (40–41). Военные неудачи (42). Убийство Сикция (43). Гибель Вергинии (44–48). Восстание в Риме и в лагере (49–50). Выбор военных трибунов (50–51). Переход плебеев с Авентина на Священную гору; смятение сената (52). Переговоры с плебеями (53). Децемвиры слагают власть; возвращение плебеев и избрание народных трибунов (54). Законы, обеспечивающие свободу (55). Суд над Аппием (56–57). Самоубийство Аппия; суд над Оппием и Марком Клавдием (58). Прекращение казней (59). Победа над эквами и вольсками (60–61). Победа над сабинянами; триумф консулов (62–63). Выборы новых магистратов на 306 год от основания Рима [448 г. до н. э.] (64). Вражда патрициев и плебеев (65). Нападение эквов и вольсков и победа над ними (66–70). Решение спора между арицийцами и ардеянами (71–72).
1. По взятии Антия консулами стали Тит Эмилий и Квинт Фабий [467 г.]. Это был тот Фабий, который один пережил истребление своего рода при Кремере. Эмилий же еще в первое консульство стоял за раздачу плебеям земли, вследствие этого и во второе его консульство в сторонниках раздела полей возникла надежда добиться аграрного закона, и трибуны снова принимаются за это дело, которое они неоднократно затевали вопреки консулам, рассчитывая, что они достигнут успеха, когда один консул во всяком случае будет на их стороне. И консул оставался верен себе. Напротив, владельцы земли – бóльшая часть патрициев – жаловались, что глава государства забавляется делами, приличными трибунам, и щедростью за чужой счет добивается популярности; таким образом, всю ненависть за это дело они с трибунов обратили на консула. Предстояла жестокая борьба, но Фабий разрешил спор советом, который не обидел ни той ни другой партии. «Есть, – говорил он, – много земли, отнятой у вольсков в прошлом году под личным предводительством и главным начальством[233] Тита Квинкция; можно вывести колонии в Антий, город соседний, удобный и притом приморский; таким образом, не обижая землевладельцев, плебеи получат поля, а согласие в государстве не будет нарушено». Это мнение было принято. Триумвирами для раздачи полей[234] он выбирает Тита Квинкция, Авла Вергиния, Публия Фурия. Отдано было приказание, чтобы желающие получить землю записывались. Но, по обыкновению, изобилие сейчас же привело к пресыщению, и записалось до того немного, что для пополнения числа прибавлены были колонисты из вольсков; остальные предпочли требовать полей, оставаясь в Риме, чем получить их в другом месте. Эквы просили мира у Фабия, который явился туда с войском, но сами нарушили его, сделав внезапное нападение на латинские поля.
2. На следующий год [466 г.] Квинт Сервилий, бывший консулом со Спурием Постумием, послан был в землю эквов и расположился лагерем в латинской области. В войске развилась повальная болезнь, и оно бездействовало. Война затянулась на третий год, когда консулами были Квинт Фабий и Тит Квинкций [465 г.]. Она была поручена Квинту Фабию вне порядка[235], так как он победил эквов и даровал им мир. Отправившись с непоколебимой уверенностью, что слава его имени усмирит эквов, он послал на собрание этого племени послов, приказав им объявить: консул-де Квинт Фабий говорит, что он из земли эквов принес в Рим мир, а из Рима несет к эквам войну, взяв оружие в ту же десницу, которую раньше он протягивал им в знак мира. Чье вероломство и клятвопреступление виною тому, об этом теперь знают боги, которые вскоре явятся мстителями. Но, как бы то ни было, он и теперь предпочитает, чтобы эквы добровольно раскаялись, чем стали врагами. Если они повинятся, то найдут прибежище в известном им милосердии, если же им приятно нарушение клятвы, то они будут воевать не столько с неприятелями, сколько с разгневанными богами. Речь эта не только не произвела никакого впечатления, но даже послы едва не были растерзаны, и против римлян отправлено было войско на Альгид[236]. Когда весть об этом дошла до Рима, то и другой консул двинулся из города, побуждаемый не столько грозившей опасностью, сколько возмутительностью поступка. Так два войска, предводимые консулами, приблизились к врагу, выстроившись, чтобы немедленно сразиться. Но так как оставалась лишь небольшая часть дня, то один воин с неприятельской стоянки закричал: «Это, римляне, значит пугать войной, а не вести войну: на ночь глядя вы строите войско!
Для предстоящего боя нам нужен очень длинный день. Завтра с восходом солнца вернитесь в строй, и можно будет сразиться, не бойтесь!»
Раздраженные этими словами, воины отведены были назад в лагерь до следующего дня, негодуя, что наступает длинная ночь, оттягивающая сражение. Подкрепившись пищею и сном, на следующий день с рассветом римское войско выстроилось значительно раньше врага; наконец выступили и эквы. Началась с обеих сторон ожесточенная битва, так как римляне дрались под влиянием раздражения и ненависти, а эквов вынуждало к отчаянной храбрости и крайним мерам сознание опасности, навлеченной их собственной виной, и отчаяние, что им уже больше не поверят. Но не выдержали эквы натиска римского войска и были прогнаны; вернувшись в свои пределы, ожесточенная толпа, не более прежнего склонная к миру, начала бранить вождей, что они рискнули сразиться, тогда как римляне превосходят их военным искусством; для эквов-де удобнее опустошения и набеги, и рассеянные повсюду многочисленные отряды с большей надеждой на удачу ведут войну, чем хоть и многолюдная, но одна армия.
3. Итак, оставив отряд на защиту лагеря, они выступили и столь грозно напали на римские пределы, что паника распространилась до самого города. Неожиданность еще увеличивала страх, так как меньше всего можно было бояться опустошений со стороны побежденного и почти осажденного в собственном лагере врага, а испуганные поселяне, вбегая в ворота, говорили не об опустошении и не о небольших отрядах грабителей, а, преувеличивая все под влиянием пустого страха, кричали, что близка армия, состоящая из легионов врагов, и что они несутся к городу колоннами, готовыми к нападению. Эти неверные слухи в еще более искаженном виде передавались другим. Беготня и крики призывавших к оружию очень походили на панику в захваченном врагами городе. В это время случайно вернулся в Рим с Альгида консул Квинкций. Прибытие его успокоило страх; когда волнение улеглось, он, порицая за робость перед побежденными врагами, расставил караулы у ворот. Затем созван был сенат; объявив с одобрения отцов суды закрытыми[237] и оставив префектом в городе Квинта Сервилия, он выступил для охраны пределов, но не нашел врага в полях. Другой консул вел дело блистательно: зная, где пойдет неприятель, он напал на него, обремененного добычей и потому двигавшегося медленно, и сделал грабеж гибельным для него. Немногие враги избежали засады; вся добыча была отобрана. Так, с возвращением консула Квинкция в город, окончилось закрытие судов, продолжавшееся четыре дня.
Затем Квинкций произвел ценз[238] и принес очистительную жертву. Говорят, что насчитано было сто четыре тысячи семьсот четырнадцать граждан, кроме сирот и вдов. В стране эквов не совершилось затем ничего достойного внимания. Они удалились в свои города, не оказав сопротивления сожжению и разграблению своего имущества. Консул, пройдя с целью опустошения несколько раз по всей неприятельской стране с войском, готовым к нападению, вернулся в Рим с огромной славой и добычей.
4. Затем консулами были Авл Постумий Альб и Спурий Фурий Фуз [464 г.]. Имя Фуриев некоторые пишут как Фузии; я напоминаю об этом, чтобы кто-нибудь это изменение имени не принял за наименование двух разных лиц. Не подлежало сомнению, что один из консулов будет вести войну с эквами. И вот они обратились за помощью к эцетрийским вольскам, и когда она была оказана с полной готовностью, – до такой степени эти народы соперничали между собою в непримиримой ненависти к римлянам! – начались усиленные приготовления к войне. Герники узнают об этом и предупреждают римлян об отпадении эцетрийской общины к эквам. Возбуждала подозрение и колония Антий, потому что по взятии города оттуда бежало большое количество народа к эквам; и действительно, во время войны с эквами это были самые свирепые воины. Когда затем эквы были разбиты и загнаны в крепости, эта шайка распалась и вернулась в Антий, она возбудила против римлян колонистов[239], которые и сами по себе уже не отличались верностью. И когда, еще до полной организации этого дела, сенату было доложено, что готовится отпадение, то консулам дано было поручение, вызвав в Рим главных лиц колонии, допросить их, чтó там затевается. Прибыв немедленно, они представлены были консулами в сенат и на предложенные вопросы дали такие ответы, что, уходя, возбудили еще большее подозрение, чем когда пришли.
С этого времени война считалась вне сомнения. Один из консулов, Спурий Фурий, на долю которого выпало это дело, отправившись против эквов, нашел в земле герников врагов, производивших опустошение, и, не зная об их многочисленности, так как они нигде не показывались все вместе, безрассудно пустил в бой неравное по силам войско. Отраженный при первой же стычке, он удалился в лагерь. Но это не был конец опасности: и в ближайшую ночь, и в следующий день лагерь был осаждаем и штурмуем с такою силой, что нельзя было даже вестника послать оттуда в Рим. Герники сообщили о неудачной битве и об осаде консула с войском и так напугали сенаторов, что другому консулу, Спурию Постумию, было предписано озаботиться, как бы государство не понесло какого-либо ущерба, каковая форма сенатского постановления всегда считалась признаком критического положения[240]. Признано было за лучшее, чтобы сам консул оставался в Риме вербовать всех способных носить оружие, а на помощь лагерю был послан с союзным войском Тит Квинкций, как заместитель консула[241]. Для пополнения же армии приказано было латинам, герникам и колонистам Антия дать Квинкцию наскоро набранных воинов[242] – так назывались тогда внезапно требуемые вспомогательные войска.
5. В течение тех дней много происходило передвижений и приступов с разных сторон, так как враги, пользуясь численным превосходством, решились всячески тревожить римские силы, рассчитывая, что их не хватит на все. Одновременно штурмовали лагерь, часть же войска отправили опустошать римские поля, а если представится удобный случай, то попробовать напасть и на сам город. Луций Валерий был оставлен на защиту города, а консул Постумий отправлен остановить опустошение страны. И нигде не сделано было никаких упущений по части бдительности или усердия: в городе были расставлены караулы, перед воротами патрули, а на стенах сторожевые посты, вместе с тем на несколько дней закрыты суды, что было неизбежно ввиду такого великого смятения. Тем временем консул Фурий, сперва спокойно переносивший осаду в лагере, сделал вылазку через задние ворота против неосторожного врага[243], и хотя имел возможность преследовать его, но остановился, опасаясь нападения на лагерь с какой-нибудь другой стороны.
Легат Фурий, брат консула, зашел слишком далеко; увлекаемый желанием преследовать, он не заметил удаления своих и нападения врагов с тыла. Отрезанный таким образом, после многих неудачных попыток проложить себе путь к лагерю, он пал, храбро сражаясь. Равным образом консул, получив известие, что брат его окружен, вернулся в бой и, врезавшись безрассудно в гущу врагов вопреки требованию осторожности, был ранен и едва вырван окружающими; это смутило его воинов и увеличило храбрость врагов: смерть легата и рана консула воспламенила их, а затем уже никакая сила не могла сдержать их, тогда как римляне, уступая уверенностью и силами, были загнаны в лагерь и осаждены; дело дошло бы до крайней опасности, если бы не явился на выручку Тит Квинкций с чужеземными силами – войском, состоявшим из латинов и герников. Напав с тыла на эквов, обративших все свое внимание на римский лагерь и яростно показывавших голову легата, он окружил огромные полчища врагов, а вместе с тем по данному издали сигналу сделана была вылазка и из лагеря. Избиение эквов на римской земле было менее значительно, но бегство более беспорядочно. Когда они, блуждая врассыпную, гнали добычу, то Постумий сделал на них нападение в нескольких местах, где целесообразно были расположены отряды. Бежав в беспорядке, они наткнулись на победителя Квинкция, возвращавшегося с раненым консулом. Тогда консульское войско в блистательном сражении отомстило за рану консула, смерть легата и избиение когорт. Много в те дни и с той и с другой стороны было причинено и принесено потерь; соблюдая достоверность, трудно в таком древнем событии с точностью обозначить, сколько народу принимало участие в боях или пало; но Валерий Антиат решается подвести итог: римлян пало в земле герников 5800, а консул Авл Постумий убил 2400 грабителей из эквов, которые бродили по римским полям с целью производить опустошения; гораздо больший урон понесли остальные полчища, гнавшие добычу и наткнувшиеся на Квинкция, – он утверждает, что на основании точных исследований число убитых простиралось до 4230 человек[244].
По возвращении в Рим суды были открыты. Казалось, что небо на широком пространстве пылает; являлись перед глазами или представлялись напуганному воображению и другие знамения. Для предотвращения этих ужасов назначено было трехдневное празднество, во время которого толпы мужчин и женщин наполняли храмы богов, испрашивая у них милости. Затем сенат распустил по домам когорты латинов и герников, выразив им признательность за усердную службу, тысяча же воинов антийцев, явившихся на помощь слишком поздно, уже после сражения, были отосланы почти с позором.
6. Затем созваны были комиции; консулами были выбраны Луций Эбуций и Публий Сервилий [463 г.]. В консульство они вступили в секстильские календы, с которых тогда начинался год[245]. Время года было вообще тяжелое, а в тот год еще распространилась моровая язва в городе и по деревням, на людей и на скот; болезнь усилилась вследствие того, что из боязни опустошений были приняты в город скот и поселяне. Это скопление всякого рода живых существ стесняло и горожан, так как распространялось необычное зловоние, и поселян, которые, будучи согнаны в тесные жилища, страдали от жара и бессонницы; а взаимные услуги и просто общение вело к распространению болезни. С трудом можно было переносить эти несчастия, как вдруг послы герников приносят весть, что соединенные силы эквов и вольсков расположились лагерем на их земле и оттуда огромное войско опустошает их пределы. Уже сама малочисленность сената показывала союзникам, что государство находится в стесненном положении вследствие моровой язвы, а кроме того, им дан был печальный ответ, чтобы герники с латинами собственными силами защищали свое достояние: внезапно обрушившийся гнев богов губит Рим болезнью; если эта беда хоть сколько-нибудь ослабеет, как год назад тому, то они помогут союзникам, как это делали и в других случаях. Союзники удалились, неся домой на печальную весть еще более печальный ответ, так как им самим приходилось выдерживать войну, которую они с трудом выдержали бы даже при содействии римских сил. Но враг не особенно долго оставался в земле герников; оттуда он направляется в римские поля, опустошенные и без бедствий войны. Не встречая никого даже безоружного и проходя по местам не только незащищенным, но и необработанным, они дошли до третьего камня по дороге, ведущей от Рима в Габии.
Римский консул Эбуций умер; товарищ его Сервилий был еще жив, но подавал мало надежды на выздоровление. Поражены были болезнью бóльшая часть лиц, стоящих во главе государства, большая часть сенаторов, почти все лица призывного возраста, так что не только для похода, как того требовали тогдашние обстоятельства, но даже для караулов на месте едва хватало сил. Обязанности караульных исполняли даже сенаторы, которым позволяли года и состояние здоровья; плебейские эдилы[246] обходили караулы и заботились о размещении их; к ним перешли высшее управление государством и верховная власть, принадлежавшая консулам.
7. Покинутое, лишенное главы и сил государство защищали боги-хранители и покровительница города Фортуна, вложив вольскам и эквам мысль быть более грабителями, чем врагами: в их сердцах не возникло надежды не только овладеть стенами Рима, но даже подойти к ним, и, увидав издали город и высокие холмы, они не захотели занять их; напротив того, по всему лагерю поднялся шум: зачем без дела тратить время в запустелых и покинутых полях среди гниющих трупов животных и людей, не получая добычи, когда можно идти в нетронутые опустошением места, в богатые тускуланские поля? И вот, внезапно схватив знамена, они перешли поперечными дорогами через лабиканские поля на Тускуланские холмы. Туда обратилась вся сила и все невзгоды войны. Между тем герники и латины, побуждаемые не только состраданием, но и стыдом, если они не задержат общего врага, двигающегося на Рим и готового к нападению, и не подадут никакой помощи осажденным союзникам, соединенными силами направляются к Риму. Не найдя там врага, они, руководясь слухами и следами, повстречали его, когда он шел с Тускуланских холмов в Альбанскую долину. Тут произошел далеко не равный бой, и верность союзников в данный момент принесла им несчастье.
Болезнь в Риме произвела не меньшее опустошение, чем оружие в рядах союзников. Остававшийся в живых единственный консул умер; умерли и другие славные мужи – авгуры Маний Валерий и Тит Вергиний Рутил и старший курион[247] Сервий Сульпиций; сильное опустошение производила болезнь и среди малоизвестных лиц. Не находя помощи у людей, сенат направил народные молитвы к богам; отдано было приказание отправиться на молитву с женами и детьми и испрашивать милости богов. Так как каждого побуждала к этому своя беда, то, получив распоряжение со стороны властей, они наполняют все капища. Распростертые всюду матроны, отирающие своими волосами храмы, испрашивают у разгневанных небожителей милость и прекращение мора.
8. Затем пострадавшие от болезни начали мало-помалу поправляться, потому ли, что испрошена была милость богов, или потому, что уже прошло тяжелое время года. Когда умы обратились уже к заботе о государственных делах, после нескольких междуцарствий[248] Публий Валерий Публикола, на третий день по вступлении в звание междуцаря, провозглашает консулами[249]
О проекте
О подписке