– Присаживайся, Ром. Отмылся? Поел?

– Да, спасибо. – чувства всё ещё клокотали, неизвестность пугала. Но, хоть что-то сейчас должно проясниться.

– Давай, для начала, просто поговорим. Что ты помнишь последним?

А действительно? Вроде и не торопимся, а мысли скачут и не получается спокойно подумать. Так, надо начать с начала. Я – Денис. Я точно Денис, а не Ром, как меня называет доктор. Стоп! Но на Рома я тоже как-то спокойно реагирую. В смысле – вроде как понимаю, что это ко-мне обращаются. Так я кто? Дениска, как дед называл или Ром, как … как братья … стоп! Я – Денис Ткач. Мне сороковник. Я холостяк, люблю женщин и море. Я работаю доставалой на стройках века у моего обожаемого шефа – Карапета Израилевича. Могу достать всё, что нужно и в срок! Как я тут оказался? Море! Точно, я был в заслуженном отпуске на море. Вторая неделя активного отдыха. Брюнетка лед тридцати, жена профессора каких-то там наук, который выпил цистерну креплёного и планировал ещё столько же выпить. Потащила меня на пляж, смотреть на шторм после того, как я помог затащить её мужа в номер гостиницы и выложить на кровать. Шторм был сильный. С сеткой молний на всё небо и громом, похожим на взрыв в карьере. Потом мы в кабинку для переодевания забежали, хотя на пляже были вполне себе нормальные лежаки, даже пара полотенец кто-то забыл. Помню, как они меня прижимала к стенке кабины всей своей неизрасходованной страстью и вздрагивала от каждого раската грома. А потом я вышел на пляж в чём мать родила, раскинул руки, вдохнул полной грудью и … точно! Вот тут в меня молния то и шарахнула!

– Ром! Рооом! Ты меня слышишь?

Доктор тряс меня за плечо, а я пытался понять, кто он и куда делась молния? А, да, точно. Сигизмунд Фрейд. Нет, Байт. Нет! Бит. Точно! Сигизмунд Бит.

– Молния.

– Что – молния?

– Последнее, что я помню – в меня попала молния.

– Хм. Оригинально. И где это было?

– На пляже.

– А что было до молнии, помнишь?

– Ну, расплывчато. – я решил не уточнять про пляжные забавы. Не то, что я был уверен, в том, что доктор был знаком с рогатым профессором, но чем чёрт не шутит. Может это розыгрыш по заявкам оскорблённого мужа? Бред, но кто поручится? Или я за соломинку хватаюсь?

– Похоже, у тебя случилась не типичная реакция на отравление. Случается.

– Отравление? – вот это новость! Я тем вечером, конечно, перекусить успел, но ресторанчик на набережной был приличным, и я там был не первый раз. Даже изжоги небыло, а уж отравления и подавно. Не сходится.

– Да. Ты, в развалинах, наткнулся на корпус химической бомбы с VK и нюхнул остатки газа. И сразу впал в безумие. Тебя притащили твои друзья. Не припоминаешь?

Захотелось спросить, что за газ такой. Про VX я слыхал в армии на занятиях по химзащите, редкостная гадость, но с него даже кони дохнут. А тут … и тут я понял, что знаю, что это за дрянь. И запах. Точнее, клубничный аромат с горчинкой. Я его вздохнул и мир сразу стал раскрашен такими противно – токсичными красками. Да, это я вспомнил, как будто я когда-то это подсмотрел, где – то. Бред?

– Вспомнил. Клубничный аромат. С горчинкой. Я его вдохнул и меня накрыло!

– Ну, примерно так. Тут интересный момент. – вот сразу видно интеллигентного человека, принявшегося читать лекцию очередному остолопку – Каждый чувствует свой запах. Кто ягодный, кто травяной или ещё какой естественный. Похоже, воздействие на центр ассоциаций происходит, и каждый представляет любимый запах, с которым какие-то приятные ассоциации связанны. Что-то меня занесло. – доктор даже как будто смутился – В общем каждый чувствует свой личный, приятный запах. Но, всегда с горчинкой.

– Ага. Понятно. – нифига не понятно. Но пока просто посмотреть будем.

– Надо сказать, ты очень занятный случай. Не типичный. Я, это, кажется, уже говорил. – доктор с сомнением взглянул сквозь пенсне.

– Почему?

– Реакция странная. Не типичная реакция на отравление. – доктор, похоже, ещё сомневался во-мне.

– И что не так?

– После того, как тебе ввели… хм… лекарство, ты должен был… уснуть. А потом либо проснуться выздоровевшим, либо окончательно… стать психом, если тебе так понятнее. На всё отводится неделя, максимум десять дней. И ни разу небыло по-другому. А ты у нас тут гостишь уже третий месяц. Да и реакция на комплекс пошла не стандартная. Уснуть ты уснул. Так и не мудрено – лошадиная доза морфина усыпит даже кита. А вот проснулся ты через сутки, но не выздоровел. Странно!

– А что делал?

– А вот тут атипичность проявилась. Ты пел.

– Что пел?

– Песни. Ты пел странные песни. Раз в неделю ты начинал петь, а потом почти на сутки засыпал. Такого раньше я не наблюдал. А наблюдал я очень многих, уж поверь. За столько-то лет. Разных, так что данных набралось у меня много.

– Про что хоть пел?

– Про что? О, у тебя широкий репертуар. Тут даже санитары за возможность подежурить с тобой интриги плести стали. Ты пел про оранжевое настроение. Про героя, но почему-то последнего. Про корабли, которые жгут в небесах. Про… – доктор заглянул в блокнот, который держал под рукой – … огромную страну, которая должна встать и насмерть биться с какой-то проклятую ордой. Некоторые твои песни на столько странные, что больше похожи на случайный набор слов, но с каким-то странным ритмом. Что значит – мимо белого яблока луны? Мнда. И так три месяца подряд. Санитары говорили, что ты не повторялся. Это было мощно, не типично и … я не могу этого объяснить. Есть у тебя что сказать?

– Не помню. – на всякий случай решил наврать. Понятно, что после той молнии я в не я был. Тут, получается, «Я бывают разные», согласно изречению мудрого кролика.

– Ну да ладно. Санитары не всё понимали, пел ты так себе. Кстати, рифма хромает на обе ноги. Но ритм и экспрессия поражают. В опере тебе не выступать. – усмехнулся доктор – Но вот то, что ты в этом цикле прожил три месяца, а потом как будто проснулся, вот это точно странная реакция. Тебя было очень сложно кормить, ты отбивался как будто тебя убивали. Обычно, к еде относятся спокойно. Она такую ярость не вызывает. Всё же базовые инстинкты … мнда. Еда не должна вызывать ярость.

– Каша.

– Что каша?

– Ненавижу кашу! – даже затошнило, как представил, что три месяца в меня пихали кашу.

– Вот оно что. Глубинные рефлексы. Это многое объясняет. Чёрный цвет тоже не любишь?

– Да в принципе, цвет как цвет. А что?

– Постоянно плевался в халаты санитаров. Им не нравилось.

– Прошу прощения. – стало жутко неудобно.

– Судя по всему, социальные рефлексы у тебя нормализуются. Денёк ещё поживёшь тут, а потом отпущу. Случай, конечно, интересный. Но держать тебя тут долго возможности нет. Тяжёлые времена. Но, я буду благодарен, если будешь иногда заглядывать. Иди, тебя проводят.

– Доктор, а можно вопрос?

– Спрашивай.

– Почему двое санитаров со мной ходят? Одного мало?

– Ну да, ты же не помнишь, как дужку бронзовую от кровати оторвал и узлом завязал. В палец толщиной, кстати. Вот и страхуются.

– Ясно. Не ожидал от cебя.

– Санитары тоже. – хохотнул доктор. Вот только глаза не смеялись. У меня от него мурашки.

Те же оба – двое отвели в палату, где из четырёх кроватей была занята одна, да и на той был привязанный мужик.

– Это он чего?

– Так отходняк у него. Поисковик. Повезло ему, сразу отошёл. Второй раз к нам заглядывает. Прошлый раз буянил, а теперь вот тихий. Но, говорит, хочется повеситься. Так что попросил привязать до утра. Бывает.

– Не развяжется?

– Шутишь? У нас тут никто не развязывается. Боцман такие узлы вяжет – залюбуешься. Утром сами будем минут пять отвязывать.

Кровать – так себе. В бытовках у строителей и то удобнее. Сосед моча лежал, уставившись в потолок. Завтра отсюда выставят, а у меня даже плана нет. Надо подумать. Надо крепко-крепко подумать и решить, что завтра нужно сделать. Встать, умыться, поесть плотнее, чтоб надолго хватило и с этой светлой мыслью я уснул. Спал крепко и снилось мне, что я Ром. Пятнадцатилетний пацан с улиц Отросо – Изольдо. Во сне прошла целая ретроспектива событий. Вот мне четыре, и я в каком-то госпитале. Много кроватей, раненые, покалеченные. Женщина, которую я называю мама, ухаживает за мужчиной, у которого перебинтовано всё лицо и сквозь бинты не первой свежесть проступает что-то жёлтое. Вот я чуть старше и бегу куда-то по улице. На мне зимняя одежда, рукав порван и торчит материя. Но не белая, а в крови. Очень даже может быть и моей. Когда мылся – видел шрам. Вот я у костра с другими детьми. Погодки или чуть старше. Нас с десяток и рядом трое парней и девушка лет шестнадцати и взрослый мужик лет тридцати пяти. Дети его просят: «Дяденька резец, а расскажите ещё про новогодние чудеса». Я вроде как сыт и даже не боюсь. Вот я уже сильно старше. Мне лет десять. Ухо болит – Ал ударил за то, что я разбил манометр, который надо было аккуратно скрутить, но он прикипел и я сильно дёрнул. Корпус пошёл спиралью, стекло треснуло. Вот мне пятнадцать. Мой день рождения отмечают вместе с ещё семью пацанами и тремя девчонками. Это день нашего вступления в шайку. Мне тогда объяснили, что шайк – название молодёжной бригады в цеху. А сейчас мне пятнадцать. В шайке я уже десять лет. Я рулю командой разведчиков-искателей. Меня целует Розалин – самая красивая девушка шайки, как я думаю. Она старше на год, но кого это волнует? Просыпаюсь от того, что меня трясут за плечо.

– А? Что?

– Проснись уже, давай, приходи в себя.

– Что, утро?

– Какое утро? Ночь на дворе. Хватит уже народ будить. Сосед твой орёт на весь госпиталь и требует или бабу, или тебя убрать отсюда. Да я сам до утра теперь не усну. Тебе что снилось, ты так стонал?

– Розалин.

– Ясно! Тогда так. Я тебе сейчас таблетку дам. Она слабая, так, слегка успокоиться. Заснёшь без снов. Утром всё нормально будет.

– Спасибо.

– А мне? – раздался бас соседа по палате.

– Вешаться передумал?

– Иди ты! Мне бы до утра продержаться, а потом только вы меня и видели. Сразу в бардак двину. Сразу пару баб закажу!

– А ты парень хорошо от депрессии помогаешь. – хохотнул санитар, но соседу таблетку всё же выдал.

Не знаю, как на соседа, но на меня таблетка не сильно подействовала. Сны продолжились. Правда без эротического подтекста. Ром, видать, девственником был, так что у него даже на ручку женского туалета всё восставало и трепетало. Есть ощущение, что сам Ром встречу с газом не перенёс, уж и не знаю, почему. Жаль паренька. Непонятно, как я оказался в его теле, но тут, похоже, и не узнать никогда. Мне досталась его память, тело, может связи какие, шайка его опять же. Что дальше делать? Ну так жить, раз уж так сложилось. Всякие цели, ради чего жить и к чему стремиться – это всё для заумников. Мне для того, чтоб жить особых причин не нужно. А вот как сделать так, чтоб жить хорошо, с комфортом, я обязательно придумаю. Время у меня есть, а вот как живут коммуной в шайке мне не понравилось. Я так не могу, хотя и понимаю, что у них то особого выбора небыло. Выживать можно только в коллективе, это понятно, и они молодцы, что такую структуру создали. Но тут проблема уже во-мне. Я жуткий индивидуалист и если уж я в команде, то я её строго возглавляю. Даже мой шеф это понимал и не руководил мной, а исключительно ставил задачи и выдавал мотивационный пендель, и не лазил в процесс. Я не урод моральный, добро помню и помогать этой общине буду, но, на моих условиях. В общем, надо будет это как-то оформить. Кстати, сам Ром тоже планировал такой вариант как один из возможных. Не всё там идеально в их общине, видать.

Утро тут начинается рано. А я не выспался. Длинное кино, в котором я увидел десять лет жизни Рома, вымотало все нервы. Тётка Абигэль выдала плошку каши, которая вызвала подкативший к горлу комок тошноты, но, после снятия пробы оказалась вполне съедобной и даже вкусной. Не гречневая, но какой-то близкий вкус. Сладковатая, с вареньем каким – то. Даже память Рома не могла подсказать. По всему видать – деликатесом побаловала на дорожку добрая тётка.

Форму коричневую, с лампасами, как оказалось, мне отдали насовсем. Армейские склады с формой никому особо небыли нужны и госпиталю достался большой пакгауз драгунской униформы. Это мне рассказала всё та же энергичная королева кухни, когда летала вокруг меня. Оказывается, я тут считаюсь сиротой натуральным. Обычно, шайки за своих подкидывают в госпиталь денег или там ещё каких ништяков. А мои просто скинули тело и пропали. Интересно, почему так? Память тела молчит и скорее даже удивляется.

Перед выпиской ещё раз отвели к доктору Биту. Балдею я от его пенсне. Он меня осмотрел, прослушал. Занятная у него трубочка, старинная. Хотя, тут это может быть даже самый технологический писк сезона. Тут, в принципе, все не как я привык. Лампы, которые мне казались черным светят – так и были с угольным стержнем. В воздухе пахнет сгоревшим углём, так на нём тут всё и работает. Никаких тебе природного газа и мазута. Газ, который есть – это от переработки угля, а другого местные и не знают, и знать не хотят, похоже. Керосин вот ещё знают и бензин. Память мне подсказали, что ДВС уже тут строят. Но предпочитают пользовать паровики – с поставками нефти проблемы тут. Они, в смысле проблемы, после этой их мировой войны в основном везде и у всех.

Ассистировала доктору очень симпатичная медсестра. В моём вкусе, волевая, крепкая. Ну, я так предположил, потому что в этом белом одеянии от горла до пяток мало что можно рассмотреть. Но как двигалась! Ощущение, что она и тётка Абигэль с разных планет. Глаза серые и усталые. Небось с доктором спит, и я доктора понимаю. И молчаливая. Прям – мечта!

– Могу отметить, что признаков расстройства нет совсем. Мнда, совсем. Вот только это ночное представление с толку сбивает. С другой стороны – что бы не случилось, всё к лучшему. Пациента от депрессии избавили, да. Он, такой избавленный, как только одежду свою получил, даже одевался уже на бегу. Ну да это мелочь. Причин задерживать тебя у меня нет, удачи тебе Ром. Заглядывай.

Взмахом руки отпустил меня, за дверью сопровождающий отсутствовал. Так что, я, полагаю, свободен как вольный ветер. Немного страшно в этот почти незнакомый мир выходить, ну да ладно.

На миру было холодно и ветрено. А ещё сыро и пахло солью и гнилыми водорослями. Память владельца тела подсказывала, что недалеко море и порт, да и такая погода зимой вполне удачной может считаться. Всё же ни снега, ни льда. К ботинкам из заветного мешка завхоз выдал мою же куртку, тонкую и явно не по погоде и рюкзак, который больше был похож на ранец из брезента и кусков кожи с обитыми бронзой углами. На вид – самопал. Память тут же подсказала, что так и есть. Содержимое ранца порадовало. Пара сухих как камень лепёшек. Местный вариант сухпая. Их надо в воде мочить и потом грызть. Фляга для воды из толстой, голубой жести, на вид литровая с деревянной пробкой. Вода протухла, и я её сразу вылил. Потом отмою. В кожаном пенале нашёлся набор инструментов. Десяток бронзовых гаечных ключей под странный стандарт, три напильника, клещи, шило, ещё какая – то мелочь. Отдельно – молоток килограмма на три. Мини-кувалда, практически. С короткой ручкой. Молот, вот это что. Перчатки из толстенной кожи. Скорее такие прихватки, чем одежда. Ещё там был фонарь. Судя по запаху – керосиновый. Но, какой – то хитрый. Герметичный, ибо внутри булькает, но не подтекает. Нашлась зажигалка. Тоже не привычная. Без колёсика, зато с кресалом. Я такие только в музее раз видел. Ещё нашёлся ножик в ножнах. Не раскладной, а вполне себе обоюдоострый кинжал, лезвие длиной с ладонь. И сталь с отливом ледяным. Мне он понравился. Скорее всего, предыдущему владельцу он тоже нравился. А больше ничего. Ни денег, ни ценностей. Хотя, старая память мне подсказывала, что набор инструментов хорош и имеет ценность приличную.

Закинув ранец за спину, я направился к воротам. Хотел было добавить «решительно», но вот решительности как раз и не наблюдалось. Было откровенно страшно. Улица встретила серостью, мусором, который гонял пронзительный ветер и какой-то обречённостью, что – ли. В общем, на позитив обстановка не настраивала. Ну и ладно, прорвусь. Не впервой. Ноги целы, руки целы. Голова не болит. Язык работает.

***

Полуразрушенное здание с обвалившимся углом и выбитыми провалами окон, которое облюбовал себе кот имело большое преимущество. Когда-то толстая стена из бурого кирпича была пробита почти под крышей глупыми железками человеков. Дыру не заделали и туда можно было пробраться со-стороны крыши. Сидя в дыре, можно было хорошо рассмотреть почти всю улицу и дома на ней, а сам наблюдатель оставался незаметен. В самом большом доме напротив жило много человеков. Большинство из которых болели. Этот запах коту не нравился. Так же пахли крысы, которые коту не нравились. Зато там жила очень большая человечка. От неё очень вкусно пахло, и она часто подкармливала кота, когда он гулял в этой части города. Правда, она думала, что кормит пару местных кошек и смешно кричала «кыс-кыс-кыс». Но глупые кошки не ходили к миске, когда рядом гулял кот и всё доставалось ему. Вот и сейчас кот, сыто отрыгнув, спрятался в любимой дыре от противного ветра, после которого приходилось подолгу вылизывать шерсть. Большая калитка открылась и человек прошёл мимо большой и громкой штуки, куда иногда колотили. Коту не нравился этот звук, от него шерсть дыбом вставала и приходилось вылизываться, чтоб она опять улеглась.

Кот встрепенулся. Ба, да это же тот человеческий котёныш, что надышался гадости тогда, рядом с его лежбищем. Надо же, выжил. Как интересно. Прошло много времени, как он видел этого малыша. Видать, он живучий, раз смог спастись. Кот с любопытством наблюдал за знакомым человеком. Он не мог его обнюхать, расстояние до него было велико, а ветер дул в противоположную сторону. Но в человеке были заметны изменения. Он как будто изменился. Чуть-чуть, но везде. Походка, повороты головы, как держит руки, как двигаются глаза. Как интересно! За человеческим котёнышем надо присмотреть. Кот принял решение и продолжил вылизывать шерсть.