Федя посмотрел по сторонам, будто бы в поисках ответа на этот вопрос, потом полез в карман безразмерных брезентовых штанов и вытащил телефон.

– Одиннадцать тридцать три!.. Но заметьте! Я-то на ногах уже давно! И весь в трудах, аки пчела!.. Я сгонял в магазин и купил ледянку! Я попытался съехать с горки, но с этой стороны не подойти, надо из парка!.. Я угостил какую-то постороннюю собаку тремя свиными котлетами из кулинарии!

– Напрасно я вчера тебя из подвала выпустил.

– Послушайте, как это напрасно!.. Если б не вы, пришлось бы мне торчать там до сих пор, а я вместо этого сделал кучу полезных дел!

Озеров ушел в ванную и пустил в душе воду.

Когда он вернулся, Федя по-прежнему сидел на ковре, скинув с плеч куртку.

– Есть ли у нас план? – спросил он, едва увидев шефа. – Есть у нас план по установлению истины? Что происходит в этом самом театре драмы?! Что за черная тень скрывается за всеми чудовищными происшествиями последнего времени? Агата Кристи утверждала, что недостаток воображения предрасполагает к преступлению. У кого из наших новых знакомцев не хватает воображения настолько, что он решился на преступление?

Озеров быстро одевался.

– Куда вы спешите? Завтрак давно закончился! Я даже не получил свою заветную кружку чая!

– Заветную кружку чая ты можешь получить в любом кафе, – сказал Озеров.

– Почему-то это не пришло мне в голову, – заявил Федя. – Как любой житель мегаполиса, я уверен, что только в мегаполисе к услугам клиентов есть круглосуточные бары и рестораны, а также прочие увеселения в виде чашки чая и бутерброда с сыром, которые…

За шиворот Озеров поднял Федю с пола – тот легко встал, выхватив из-под задницы ледянку, – и вывел его в коридор.

– Нам правда надо поговорить, Федя. И позавтракать!

– А с горки? – немедленно осведомился Величковский. – Что, не будем кататься с горки?!

На улице Рождественской было пустовато. Редкие прохожие прятали носы в воротники и придерживали на шее капюшоны – мело по-прежнему сильно.

– Перееду сюда жить, – разглагольствовал Федя, отворачиваясь от колкого снега, летевшего в лицо. – Что мы маемся в этой Москве?! Вы посмотрите, какая кругом красота, Максим Викторович! Между прочим, Петр Вайль писал, что именно здесь лучший, может быть, городской вид во всей России! Перепады рельефа, башни, стены, луковки храмов…

– Может, сюда?

– На той стороне, видите, в окнах самовары и бублики. Давайте лучше туда!

Они перешли дорогу между приткнутыми к тротуару машинами. Какая-то девушка, сосредоточенно глядя под ноги, чтобы не наступить в ледяное болото, посторонилась, пропуская их.

– Кузина Бетси! – радостно закричал Федя Величковский. – Вы ли это?

Девушка изумленно оглянулась и, узнав его, улыбнулась. Озеров невольно заулыбался в ответ. Очень хорошо она улыбалась.

– Федя, здравствуйте.

– Здравствуйте, Вася. Максим Викторович, вы же узнали? Это Вася. Мы вместе подверглись заточению в подвале!

– А я на работу бегу, – сообщила Вася радостно. – Хотя Юрий Иванович сказал, что в костюмерный цех заходить нельзя, что-то там должны искать, какие-то улики. Но все равно…

– Выпейте с нами чаю, – предложил Озеров. – Раз уж в костюмерный цех вас все равно не пустят.

– Вот прекрасная мысль! – встрял Величковский. – А потом можно покататься с горки. У нас есть совершенно новая ледянка.

И он опять потряс пластмассовой штуковиной, на этот раз перед Василисой.

В ресторанчике не было ни души, и официантка в русском переднике, похоже, страшно удивилась, увидев такую компанию.

– Нам чаю, – начал Федя, – и к нему чего-нибудь. Побольше! А что есть?

Официантка положила перед ним увесистую папку с меню. Кузина Бетси аккуратно присела с краю, пристроила сумку, видно было, что ей неловко.

– Может быть, завтрак? У нас отличные завтраки, посмотрите, – предложила официантка.

– Завтрак! Конечно! Я мечтал о завтраке со вчерашнего дня. Значит, мне яичницу с грудинкой и сосисками, кашу овсяную, блины с клубничным вареньем, а еще сыру. Какой у вас сыр?

– Лопнешь.

– Максим Викторович, вы плохо меня знаете.

Озеров понял, что в данный момент Федор кривляется не просто так, а специально для девушки, смотревшей в скатерть, и не стал ему мешать.

Оказалось, правильно сделал! Кузина Бетси сказала, что ничего не хочет, она уже завтракала, Федя велел принести ей чашку и приборы просто так, на всякий случай, и как-то так получилось, что девушка, освоившись, разделила с ними и кашу, и яичницу, и блины. Величковский заказал еще малины, и когда ее принесли – в высокой вазочке ягоды лежали одна к одной, плотные, крупные, – у Василисы стало восторженное лицо.

– Можно? – спросила она на всякий случай, и Озерову опять очень понравилось, что она спросила.

…Или, как житель мегаполиса, он отвык от того, что девушки умеют стесняться?.. В мегаполисе все девушки уверенные в себе, нахрапистые, тертые, бывалые или, наоборот, уж такие кривляки и настурции, что воды в чашку налить не умеют, и даже представить себе невозможно, что они могут прийти в восторг при виде малины!..

– Хочешь варенья из белой черешни? Моя мамаша утверждает, что нет ничего лучше к чаю, чем варенье из белой черешни. Ее в Баку научили, когда она там работала.

– Нет, все, я больше не могу.

Василиса вздохнула и огляделась по сторонам. В зале было красиво, богато и пахло вкусной едой. Жалко, что бабушка не видит. Нет, она, конечно, все ей расскажет, но лучше бы бабушка своими глазами увидела, как внучка сидит в таком прекрасном и роскошном ресторане с деловыми и умными людьми из Москвы, и ее угощают и ухаживают за ней – уважительно и ненавязчиво, словно в старой пьесе!..

– Это знаменитое место, – сообщила Василиса. Ей хотелось как-то их отблагодарить за приглашение и за малину. – И дом знаменитый! Здесь до революции жил купец Пяткин, очень богатый. Между прочим, меценат, давал деньги на театр. Всех москвичей, которые к нам приезжают, всегда водят в этот ресторан.

– Когда в окнах самовары с бубликами, – вставил Федя с набитым ртом, – это верный знак того, что ресторан неплох.

– Как вы думаете, Василиса, кто и зачем вас вчера запер в подвале?

– Ума не приложу, – быстро ответила она, и стало понятно, что она много об этом думала и ничего не придумала.

– Как зачем? – удивился Федя Величковский. – Понятно зачем! Чтобы пошуровать в костюмерном цехе. Вчера из костюмеров на работе была только Вася, Софочка не выходила, ибо страдала дома.

– Федя, – перебил Озеров, – я же не тебя спрашиваю.

– Ах да, пардон.

– Я не знаю, – повторила Василиса. – В костюмерном цехе кроме нас редко кто бывает. Ну, директор иногда забежит, если гости к нему приезжают, и он им театр показывает. Юрий Иванович любит театр показывать. Он вообще наш театр очень любит.

– Но там что-то искали, правильно?..

Василиса повозила ложкой по скатерти.

– Да что там у нас можно найти, Максим Викторович? Обрывки, кусочки, лоскуты. В прошлом году одной артистке накладной живот делали, она во втором акте выходит беременная. Она живот принесла недавно, чтоб мы поправили, его на одну сторону скособочило, а у нее по роли движений много, может отвалиться.

– Живот может отвалиться? – живо спросил Федя.

Василиса покивала.

– Но он на месте? Не украли его?

– Федь, отстань. Вот попей лучше, – Озеров долил из чайника остывшего чаю. Величковский сразу глотнул – он очень любил чай, хоть бы и остывший! – Но ведь кто-то забрался в костюмерную, а вас запер в подвале, чтобы вы не могли неожиданно вернуться. Забрался и устроил там разгром. Зачем?..

– Совершенно точно что-то искали, – сказал Федя. – Но здесь моя теория дает сбой. Мы видим не финал события, а нечто промежуточное! Именно поэтому мы не можем восстановить, что было вначале.

– Мы видим вообще непонятно что. – Озеров задумчиво покачался на стуле туда-сюда. – Подряд происходит несколько событий, и все, похоже, криминальные, на первый взгляд друг с другом никак не связанные.

– Подождите, Максим Викторович. – Федя вдруг стал серьезен, подобрал под стулом длинные ноги и сел прямо. – Режиссера отравили – когда? Во время спектакля или до? На самом деле это очень важно! Во время спектакля все артисты были на сцене, и никто из них не мог ничего ему подлить или подсыпать в коньяк.

– Почему в коньяк?

Величковский отмахнулся:

– Да это так, ради англоманства! В английских детективах чаще всего подсыпают мышьяк в коньяк! И пустая бутылка на столе была именно из-под коньяка.

– Вот как.

– Экспертиза установит время смерти, и станет понятно, причастен ли кто-то из служителей Мельпомены или как ее зовут… Терпсихоры?.. к отравлению! Вполне возможно, что не причастен, и тогда…

– Вряд ли нам с тобой сообщат результаты экспертизы, Федя.

– Еще отравили Валерию Дорожкину непонятно зачем, заодно, что ли?! И как-то странно, не до конца. То есть слегка, чуть-чуть. В английских детективах чаще всего так делает преступник, чтобы отвлечь от себя подозрения. Он принимает вид жертвы, мимикрирует. Значит, Дорожкина подозреваемая номер один. Она могла сама себя слегка отравить. Ее муж, между прочим, прямо сказал, что она жива-здорова и прекрасно себя чувствует, и в отравление он не верит. Кстати, странная пара, да? Театральная прима и декоратор.

Василиса пожала плечами.

– Он интересный мужчина, – сказала она и покраснела, уж больно избито прозвучал этот «интересный мужчина», – а она человек сложный. Она то такая, то другая… ее не поймешь. И он ее любит, по-моему.

– А по-моему, не очень, – протянул Федька задумчиво.

Некоторое время они молчали, потом он объявил:

– Подозреваемый номер два – директор.

– Этого не может быть, – заволновалась Кузина Бетси. – Юрий Иванович ни за что на свете не стал бы!..

– Подожди, – велел Федя. – Он вполне подходящий кандидат, потому что деньги пропали именно из его сейфа и именно в тот момент, когда был отравлен главный режиссер! Возможно, Верховенцев увидел что-то, чего не должен был видеть.

– Например, как директор театра, воровски оглядываясь по сторонам, рассовывает пачки денег по карманам, – предположил Максим.

– Возможно, – согласился Федя, не принимая иронии. – Или прячет их в костюмерной. А?.. Чем не версия? Он прячет деньги в костюмерной, чтобы забрать их после спектакля, но они оттуда пропадают! Исчезают, дематериализуются! Он должен их найти! Но ему мешает Василиса, которая может нагрянуть в любую минуту. Он запирает нас в подвале и устраивает в костюмерной разгром…

– Ты сейчас о ком говоришь? – на всякий случай уточнил Озеров. – Если о Юрии Ивановиче, то он весь день просидел у себя в кабинете. Сначала с нами. Потом мы ушли, ты отправился путешествовать по театру, а я вернулся с Подберезовым, вторым режиссером, и Лялей. Потом мы снова перешли к Ляле, а директор остался в кабинете. В приемной, между прочим, сидела секретарша.

– Ну и что? Он мог как-то… выскочить ненадолго. Нет, как хотите, а я считаю, что все произошло из-за денег.

– В твоих построениях есть существенный изъян, – возразил Максим серьезно. – Деньги лежали в сейфе у директора с середины сентября, и ничто не мешало ему просто взять их, а через неделю или две поднять шум. О том, что в сейфе полмиллиона, знал весь театр. Их мог вытащить кто угодно.

– Но ни у кого не было ключей!

Тут Федя Величковский как будто споткнулся, сбился, взял себя всей пятерней за растрепанные волосы и задумался.

– Поехали в театр, – Максим достал кошелек и помахал официантке. – Мы сегодня «Дуэль» по ролям читаем. Заодно Москвитин голоса послушает, чтобы уровни на сцене выставить. Да и я тоже… послушаю. Поехали.

– Вот вы говорите, у вас вера, – отчетливо и с выражением декламировал молодой длинноволосый артист по фамилии Есаулов. – Какая это вера? А вот у меня есть дядька-поп, так тот так верит, что когда идет в засуху в поле дождя просить, то берет с собой дождевой зонтик и кожаное пальто, чтоб на обратном пути дождик не промочил.

Озеров смотрел в окно, выходившее на старые липы, и слушал внимательно.

– Вера без дела мертва, – продолжал стараться артист Есаулов, – а дело без веры еще хуже, одна только трата времени, и больше ничего.

– Ты, надеюсь, поедешь с нами? – вступил Роман Земсков. Он выговаривал слова очень четко, с правильной вопросительной интонацией, и Озеров читку остановил.

– Давайте все чаю попьем, – предложил он.

– Перерыв? – осведомилась бледная и очень красивая Валерия Дорожкина.

– Нет, никакого перерыва, – ответил Озеров. – Просто чай согреем.

Все зашевелились и переложили на столе листки, по которым читали, хотя роли свои знали наизусть, «Дуэль» шла в театре третий сезон.

– Зачем ты интонируешь? – подсев с другого края стола к Есаулову, спросил Озеров. – Ты играй, как на сцене, ты же играл уже!

Длинноволосый парень улыбнулся и покрутил головой:

– Мне так непривычно.

– Нужно попробовать привыкнуть, – сказал Озеров жестко. – У нас всего один день.

– А я думала, это такая пустяшная работа, – задумчиво произнесла Алина Лукина, игравшая Катю, дочку чиновника. – Чего особенного, взял и прочитал!..

– Да в том-то и дело, что это, во-первых, сложная работа, – с некоторой досадой возразил Озеров, – а во-вторых, совершенно другая, непривычная. И вы… тоже, – обратился он к Роману, внезапно позабыв, как его зовут. – Не нужно так стараться, вы же не новости читаете!.. Фон Корен у вас говорит в точности как диктор, а он человек с эмоциями, я бы даже сказал, со страстями!.. Лаевского убить собирается, чтобы улучшить человеческую породу!..

– Я знаю, зачем он собирается убить Лаевского! – огрызнулся Роман.

– Хорошо, хоть сами знаете, – сказал столичный режиссер, – только нам никак не показываете. Мы не понимаем, кто такой ваш фон Корен.

– Лялечка, давай я тебе помогу, – предложила артистка Никифорова заведующей литературной частью, которая доставала из шкафа чашки.

Вид у заведующей был как с похмелья – глаза красные, губы сухие, и руки дрожали так, что чашки стукались о блюдца, все слышали. Она никакого участия в репетиции не принимала, сидела с краю и писала что-то длинное, как будто повесть. Этим писанием она была так увлечена, что не сразу понимала, когда к ней обращались.

Когда объявили перерыв, она собрала свою писанину и убрала на полку возле двери.

– У меня есть имбирь, – заявила Ляля и облизнула сухие губы. – Никто не возражает, если я его в чай добавлю?

– Это прекрасно! – сказал из угла Федя Величковский. Он всю репетицию просидел тихо как мышь, даже не шевелился, только блестел глазами. – И с лимоном!

– Я не буду с имбирем, – объявил Роман Земсков.

– Тогда… для вас… отдельно, – прошелестела Ляля.

Утром они с Ромкой столкнулись у лестницы. Он сбегал сверху, легкий, как перышко, а она тяжело, как больная, поднималась снизу. Он налетел на нее так, что она покачнулась и уронила сумку. Он поддержал ее под локоть, поднял сумку и извинился.

Он сказал: «Прошу прощения, Ольга Михайловна!»

Вот как он сказал.

Ляля писала и думала, что он назвал ее Ольгой Михайловной, и нет и не могло быть в ее жизни ничего худшего, чем эта самая Ольга Михайловна!..

– Раз, два, три, четыре, – считала Никифорова. – Лялечка, чашек не хватает!

– Там, внизу, еще есть. Их только ополоснуть надо…

Никифорова присела и распахнула нижнюю створку старинного буфета. Створка скрипнула. Снег продолжал валить, и Озеров заметил, как Валерия быстро и незаметно зевнула в кулачок – словно кошка.

Зря он назначил эту читку. Нужно было репетировать прямо на сцене, как обычно. Сцена артистам привычнее, роднее. С другой стороны, их обязательно нужно чем-то занять, отвлечь – натуры тонкие, а завтра похороны…

Что-то звякнуло, брякнулось, Марина Никифорова ойкнула, и все оглянулись на нее.

– Ляля, там в чашке ключи какие-то…

Марина поднялась с корточек и аккуратно положила на стол рядом с чашками большую связку ключей.

Ляля взглянула и отвернулась – она наливала в чайник кипяток.

– Подождите, это же… Это же Виталия Васильевича ключи! Верховенцева!..

Озеров оглянулся, а Федя Величковский выскочил из своего угла.

– Ну да, – сказала Валерия громко, встала и подошла. – И брелок его, он из Мюнхена привез, всем нам эти пивные кружки дурацкие дарил! Ну?! Это же его ключи!

– Точно, его, – пробормотал Ваня Есаулов. – Я помню.

– Как они здесь оказались?! Ляля, он что, давал тебе свои ключи?

– Кто?

– Верховенцев!

– Нет, – сказала Ляля удивленно. – Конечно, нет!..

Алина выхватила из кармана телефон и нажала кнопку.

– Папа, – скороговоркой выпалила она. – Подойди к нам сюда, в литературную часть. Прямо сейчас!..

– Но они в чашке лежали! – продолжала Марина Никифорова. – Я взяла чашку, а там… Они вывалились на пол, ну, вы видели!..

Роман Земсков взглянул на связку и отвернулся.

– Я не знаю, – растерянно сказала Ляля, – он мне никогда своих ключей не давал… И я никогда…

– Да, но они – вот! Как они сюда попали?

– Хорошего всем дня, – из дверного проема провозгласил Юрий Иванович. Он тяжело дышал и был бледен нездоровой бледностью, но бодрился и потирал руки, как будто в предвкушении чего-то приятного. – Что тут у нас такое?

– Нашлись ключи Верховенцева, – равнодушно сообщила Лера Дорожкина. – Вот они. У Ольги Михайловны в чашке были припрятаны.

– Как?!

– Я не прятала никаких ключей! Я не знаю, откуда они взялись!