Глава третья. Возлюбленный

Мы с Иваром выросли вместе и дружили чуть ли не с пелёнок. Нашей дружбе не могло помешать классовое различие и недовольство отца. Тот всегда считал, что мне не стоило так близко общаться с деревенскими ребятами. Я же Белфор.

О своём положении и великой фамилии я знала всегда. Отец рассказывал, как еще его прадед, пятый сын великого князя Белфор, самый младший отпрыск, пошел против воли отца и женился на обычной девушке. За что и был с позором изгнан из отчего дома и осел в небольшой деревушке. Денег у него было немного, но хватило, чтобы построить небольшой, но добротный домик в два этажа, завести небольшое поголовье длинношерстных яргов и прожить долгую счастливую жизнь, обзаведясь с возлюбленной троицей детишек. Мы с отцом были последними прямыми потомками того Белфора.

После смерти матери отец так и не женился, и на мне род должен был угаснуть.

Жили мы по деревенским меркам довольно неплохо, по городским – с трудом перебивались. Но меня всё устраивало. Наш дом был всё таким же большим и тёплым, суровые зимы были ему не страшны, и ветра не продували. Нам хватало дров и продуктов. Даже была пара слуг: старая кухарка и её муж, который помогал отцу в разведении яргов – убирал в хлеву, носил солому. Весной, если водились лишние деньги, папа нанимал рабочих из деревни для выпаса стада и размножения скота. Меня, естественно, к этим работам не допускали, и папа старался на месяц-два отправить к тёте Полин.

Ярги были нашим спасением. Из длинной шерсти (высоко ценились светлые оттенки) мы пряли нити, которые потом продавали на базаре. Мясо, молоко и жир не давали умереть с голода и были очень сытными. А весной яргов ставили в плуг и распахивали небольшие поля в надежде получить хоть какой-то урожай на обветренной земле, почти лишенной плодородного слоя.

Ивар был сыном местного кузнеца. Самый младший в семье, он был совсем не похож на своего отца, жилистого и могучего господина Жбана. Такой же высокий, но худощавый, с длинными руками и ногами, медного цвета волосами, веснушками на носу и щеках. Тёмно-карие глаза весело смотрели на мир, а с губ почти никогда не сходила улыбка. Он был так похож на солнышко, что к нему тянулись все. В том числе и я.

Моя первая и единственная любовь. Ивар был старше меня на два года и производил впечатление взрослого, умудрённого жизнью парня.

Мне было тринадцать, когда я узнала, что дочка мельника крутит перед ним хвостом и зовёт прогуляться ночью под ракитой. Ох, сколько слёз я пролила, обнимая подушку, как ревновала и злилась, мечтая вырвать девке все волосы. Куда мне было до румяной, сформировавшейся Мирты, на которую даже деревенские мужики заглядывались.

Я была поздней девушкой и сформировалась лишь к шестнадцати годам. Резко, в пару месяцев. Весной уехала к тёте щуплым, угловатым подростком с тоненькой косичкой, а вернулась совсем другой. Нам с тётей пришлось трижды перешивать гардероб, чтобы хоть как-то уместить в него начавшие расти грудь и бедра. Талия неожиданно стала тоньше на пару сантиметров. Волосы приобрели пшеничный оттенок, заблестели на солнце, став такими густыми, как никогда. Губы заалели, а ресницы и брови потемнели, делая лицо более выразительным.

– Ох, как на матушку похожа. Прям глаз не отвести, – шептала тётушка перед моим отъездом.

– Глупости, – недовольно ворчала и злилась Элодия, которую мои изменения выводили из себя. Она привыкла быть первой красавицей и не терпела конкурентов. – Как была деревенщиной, так и осталась.

Но обидеть кузина меня не могла. Я ежедневно видела результат в зеркале и едва не плясала от счастья, мечтая как можно быстрее вернуться домой.

Я помнила, как застыл папа, увидев меня в первый раз, как заблестели его глаза и задрожали губы.

– Ты выросла, – прошептал он, обнимая и прижимая меня к груди. – Стала совсем взрослой.

Я едва смогла дождаться следующего утра, почти всю ночь не спала, кружась с одного бока на другой. Встала на рассвете, встречая яркое солнышко.

Платье я выбирала тщательно. Достала нежно-голубое, с белыми цветами, которыми был расшит широкий подол. То самое, в котором лиф был таким плотным, что грудь едва не вываливалась, визуально становясь еще больше. Я могла даже посоревноваться с Миртой. Достала мамин кулон, который попадал прямо в ложбинку. Волосы распустила, заколов шпильками небольшие пряди на затылке.

– Ты куда? – отец поймал меня в дверях.

– В деревню, – запнувшись и едва успев затормозить, ответила я.

– Так рано?

– Мне надо ленты купить. Тётя денег дала. Немного. Хочу платья украсить, – ответила ему.

И ведь не солгала. Платья действительно надо было хоть немного украсить, и ленты для этого подходили больше всего. Красиво и недорого.

– Хорошо. Будь осторожна.

– Буду, папочка. – Встав на цыпочки, я поцеловала отца в щёку, схватила корзинку и выбежала на улицу.

Купив в лавке всё необходимое и получив десяток комплиментов от господина Ставраса, я выскочила на крылечко и огляделась.

«Где же может быть Ивар? Отцу помогает? Скорее всего…»

Я замялась, не зная, как поступить дальше, какой повод придумать, чтобы зайти в кузню. И нужен ли он вообще.

Тряхнув головой, я быстро пошла по дорожке.

«Не нужен мне повод. Просто пойду и просто поздороваюсь. Целый же месяц не виделись. Просто вежливость».

– Доброго утра, госпожа Ирма, – поздоровалась я с матерью Ивара, которая вышла с большим тазом, полным белья.

– Доброе. – Женщина поставила таз на пенёк и подслеповато на меня взглянула. – Айола, ты ли это?

– Я, госпожа Ирма, – ответила ей, чувствуя, как пылают щеки.

– Надо же, как выросла. Расцвела. И на мать так похожа.

– Спасибо. Я вот в лавку господина Ставраса ходила. За лентами. И дай, думаю, заскочу, поздороваюсь.

– Тебе Ивара позвать? – догадалась она.

– Будьте так любезны.

– Сейчас. Ивар! – женщина громко крикнула, поворачиваясь к кузне. – Ивар! К тебе Айола пришла.

– Иду! – раздалось в ответ.

Эта минута была самой длинной в моей жизни. Я стояла за плетнем, с силой сжимая ручку корзины, заливаясь румянцем и кусая губы. Заметит ли? Увидит ли? Почувствует ли?

Ивар, весь чёрный от копоти, но всё такой же жизнерадостный, не спеша вышел из кузни, щурясь от яркого солнца и пытаясь привыкнуть к новому освещению.

Поэтому и разглядел меня, только когда подошёл совсем близко.

– Айола, – едва не споткнувшись о какую-то ветку, потрясенно произнёс молодой человек и неловко вытер руки о фартук. – Ты… Здравствуй.

– Здравствуй, – улыбнулась ему в ответ. – Я приехала.

– Вижу, – еще тише ответил он, ощупывая взглядом мою фигурку, замерев на долю секунды на медальоне и груди. – Хорошо выглядишь.

– Спасибо. Ты тоже… подрос.

Он неловко хмыкнул, продолжая изучать мои явные изменения.

– Я рад, что ты вернулась. Без тебя было скучно.

«Скучал… он скучал по мне…»

– Как у вас тут дела? – беззаботно продолжила я, переступая с пятки на носок.

– Да вот, отцу помогаю.

– Ясно. – Разговора не получалось. – А я в лавку бегала. Домой вот иду. Решила зайти поздороваться.

– Угу.

– Была рада тебя видеть, – разочарованно протянула в ответ, не зная, что еще сказать.

– Айола! – внезапно произнёс молодой человек. – Ты придёшь сегодня? Будут песни, танцы.

– Я не знаю. Приду, наверное. Если приглашаешь.

– Буду ждать.

Я лишь улыбнулась и бегом пустилась по дороге, чувствуя себя такой счастливой, будто за спиной выросли крылья.

«Он будет меня ждать…»

На вечерние гуляния я пошла, мы даже станцевали пару раз, неловко переглядываясь и улыбаясь. Под тяжелыми и ревнивыми взглядами Мирты и других деревенских девчонок. Но какое мне было дело до них.

От былой лёгкости общения не осталось и следа. Каждый боялся сделать шаг и быть отвергнутым. Мы будто застыли посреди пути. И назад не вернёшься, и вперёд идти страшно.

Всё изменилось через неделю. У Молохова ручья.

Честно говоря, это был и не ручей вовсе, а самая настоящая полноводная река, с быстрым течением и холодными ключами, которые пробирали до костей даже в самое жаркое время года. А Молоховым он стал по имени молодого князя, который утонул здесь лет двести назад, когда пьяный на спор пытался переплыть со своими дружками водоём. Не вышло, и тело его так и не нашли. Поглотила река.

Нам ни в коем случае не разрешалось там купаться. Даже деревенским. Мне вообще запрещалось думать о таком, негоже потомку князей Белфоров оголяться перед челядью, уподобляясь безродным крестьянам. Для моего омовения набиралась тёплая вода в небольшую деревянную кадушку, которую ставили в специальной маленькой комнате каждый вечер, даже в самую лютую стужу.

Таким образом, нам даже подходить к ручью не разрешалось, не то что купаться. Но разве это могло остановить молодых ребят? В паре километров от деревни, там, где река делала небольшой завиток, за кустами густого можжевельника была небольшая заводь, в которой и течения не было, и ключей не наблюдалось.

Конечно, купаться у всех на виду никто не решался. Но я слышала, что молодые ребята поздно вечером, когда вода немного прогреется, решались здесь окунуться.  В обычное же время все девушки, в том числе и я, могли позволить себе лишь аккуратно помочить ноги, приподняв подол платья и демонстрируя изящные лодыжки, или умыться.

Молодежь в конце дня собиралась тут не ради купания. Место хорошее, уединённое. Травка зелёным ковром стелилась у ног, кругом яркими огоньками цвели полевые цветы: колокольчики, васильки и дикие ромашки. Чуть дальше по склону, ближе к небольшому кряжу, который неприступной стеной возвышался над долиной, росли дикие кусты спелой малины и ежевики. Мы набирали в листы лопуха спелые ягоды и с наслаждением ели, любуясь уходящим днём.

Было здесь и специальное место для парочек. Небольшое сваленное дерево под ракитой у самой реки, надежно укрытое длинными ветвями. Все знали: если парень приглашает девушку посидеть там, то это что-то вроде признания.

Сколько раз я видела, как парочки уходили туда. Обычно на небольшом расстоянии друг от друга. Девушка впереди, слегка склонив голову, пряча счастливую улыбку и теребя конец длинной косы. Парень шёл чуть позади, сложив руки за спиной, такой беззаботный, ленивой походкой, в которой чувствовался страх: ответит или нет девица? Мы смотрели им вслед, хихикали и тайно завидовали, мечтая, что и нас когда-нибудь пригласят, как взрослых.

Тем вечером наша небольшая компания собралась почти полным составом и разбрелась на небольшие группы. На пригорке рядом со мной сидели еще Олисия и Кармина. Две сестрички никогда не выделяли меня и не относились с настороженным пренебрежением, за глаза называя «княжной-босячкой». В последнее время, благодаря Мирте, это прозвище всё чаще раздавалось в нашей компании. Никто уже не боялся, что я услышу, ожидая реакции.

За последние дни, после моего возвращения от тёти, напряжение только усилилось, и я всё никак не могла понять причин. И надо бы отказаться от этих посиделок, тем более что папа всегда был против, но я не могла лишиться последнего шанса видеться и общаться с Иваром.

Слева вновь громко расхохоталась компания Мирты. Я невольно поёжилась, не в силах избавиться от мысли, что смеются они сейчас надо мной.

– Не обращай внимания, – тихо произнесла Кармина, заметив моё состояние. – В последнее время Мирта как будто с цепи сорвалась. Ходит, рычит на всех.

– Чего не рычать, – поддержала сестру Олисия. – Мне Гейл рассказал, что Ивар ей от ворот поворот дал.

– Как? – не поверила я, чувствуя, как вспыхнули щеки.

– А вот так. Гейл не знает, что произошло, но расстались они.

– Теперь понятно, чего она такая злая, – кивнула Кармина. – И на тебя не зря косится.

– Я-то здесь при чём? – срывая ромашку, пробормотала в ответ и принялась срывать один лепесток за другим.

Белоснежные капельки одна за другой падали на подол платья и сползали вниз.

– Шутишь аль не видишь? – переспросила Олисия и тут же замолчала, получив от старшей сестры удар локтем в бок. – Чего?.. Ой.

Отчего-то стало тихо, лишь ветерок ласково теребил волосы, которые щекотали кожу на лице. Подняв голову, я встретилась взглядом с серьёзными карими глазами.

– Ивар.

Его имя само сорвалось с губ, застыв между нами, усиливая и без того тяжелое напряжение. Замерли не только мы, вся молодёжь на полянке.

– Привет, Айола.

– Здравствуй.

– Ты сейчас занята?

– Нет.

– Пойдём? – Ивар с улыбкой протянул мне руку.

– Куда? – спросила я, но руку подала, позволяя поднять себя с земли.

– Прогуляемся, – беззаботно ответил молодой человек.

Стоило мне встать, как он тут же отпустил мою руку.

Мы и правда прошлись по полянке, рядом друг с другом, практически не говоря.

– Айола, – неожиданно тихо произнёс Ивар, когда мы остановились у ручья, в спокойной глади которого отражались яркие лучи заходящего солнца.

«Пора идти домой. И так задержалась. Отец будет волноваться…»

– Что? – спросила у него, переводя взгляд с реки на молодого мужчину.

Вместо того чтобы ответить, он вновь взял меня за руку и потянул в сторону ракиты. Отказать я не смогла, даже возразить. Это был самый настоящий шок.

Мы вошли внутрь, ветви сомкнулись, и снова наступила тишина.

Оглядевшись по сторонам, я не смогла сдержать тихого смешка.

– Ты смеёшься? – осторожно спросил Ивар, наблюдая за мной.

– Я всегда думала: каково здесь? Нет, мы с девчонками тут были. Но каково это – приходить сюда с парнем.

– И как? – молодой человек сел на поваленное дерево, опираясь спиной о ствол ракиты.

Пожала плечами, еще раз всё осматривая.

– Так же, – призналась ему. – Только ты есть.

– Это плохо?

– Нет, – покачала головой, легким движением руки убирая косу за спину, после чего добавила значительно тише: – Я всегда хотела побыть здесь именно с тобой.

Признание далось легко, и стыдно за него не было. Ивар наверняка видел моё отношение и не мог не знать, что нравится мне. Так зачем юлить и скрываться? Мне даже легче стало.

– А твой отец?

– Мне уже шестнадцать. Он должен понять, что я взрослая, – вспыхнула в ответ.

Мне не понравилось напоминание о папе. Оно смущало, заставляло чувствовать себя виноватой. Ведь я точно знала, что ему это не понравится.

– Айола, я…

Закончить Ивар не успел. Совсем рядом раздался резкий вскрик, за ним еще один и еще, пока его не сменил громкий ужасающий вой, от которого кровь застыла в жилах.

– Вурдов зверь, – выдохнул молодой человек, и меня еще сильнее затрясло.