Последние два столетия экологическая ситуация на Земле ухудшалась так быстро, как мы и представить себе не могли, словно у нее закончился запас прочности и она перестала поддерживать существующий баланс. Но мы не останавливались и не менялись. Думали: нам все сойдет с рук. Что все обойдется, как это происходило и прежде. Мы не одумались, даже когда планета попыталась избавиться от массовых загрязнений агрессивным перемешиванием воды, воздуха и движением тектонических плит.
Стихийные бедствия затронули химическую и атомную промышленность. Повреждение опасных объектов отравило биосистему планеты, неотвратимо ухудшая ее без того плачевное состояние. Количества образующихся гидроксид-ионов все меньше хватало для окисления вредных соединений. Величина оставшихся без нейтрализации углеводородов росла, они образовывали новые токсичные соединения, с каждым месяцем увеличивая их концентрацию в окружающей среде. Кислотные и изотопные воды постепенно погубили микроорганизмы в почве, окончательно нарушив механизмы самоочистки экосистем. Вода и воздух стали малопригодны для жизни.
Глобальной катастрофы, которая бы уничтожила человечество в один день – не случилось, но мы уверенно скатились к среде, ставшей для нас смертоносной. Это сейчас без средств защиты не сто́ит показываться на поверхности. А поначалу воздействие имело не островыраженный, а накопительный характер: средний возраст впервые заболевших онкологией снизился с шестидесяти лет до тридцати, врожденные пороки и уродства достигли пятидесяти процентов в популяции. Стало очевидным: люди вымрут, со временем планета очистится, однако возродится ли человечество, вызывало сомнения.
Но мы снова выкрутились: научились лечить онкологию вирусами и иммунотерапией, изуродованные конечности заменять бионическими протезами, а большинство пороков развития устранять с помощью высокотехнологичной хирургии и искусственных биоимплантатов. Далеко не все дефекты поддавались коррекции, но достаточно большая их часть. Все эти меры в комплексе позволили кривой выживаемости снова скользнуть вверх.
А потом мы решили, что устранения пороков для нас мало. Так и начался период внедрения массового использования искусственных частей тела и о́рганов для удобства, а затем для забавы или «крутости». Последнее десятилетие люди все чаще подвергали свои тела «улучшениям». Увлеклись новыми возможностями, стали относиться к сложным и небезвредным манипуляциям как к обмену старого смарткомма на новый. Улучшенное зрение, более мощное сердце или легкие. Ходящие без устали, пока не закончится заряд, ноги. Мы пришли к тому, что немалая часть людей была готова добровольно поменять здоровые конечности на роботизированные. Количество киборгизированных людей не стало в тысячи раз больше только по причине дороговизны. Произошло глобальное изменение сознания человечества. И это пугало.
В моем окружении осталось незначительное количество тех, кто не захотел оптимизировать и заменить хоть один о́рган в своем теле, словно люди забыли о важном нюансе – передумать и вернуть все назад будет невозможно.
Моя семья была довольно старомодной и гордилась приверженностью к натуральности. Главная причина была в том, что мы знали о последствиях таких «улучшений», но куда больше нас страшили те, о которых мы еще не имели понятия. Слишком мало времени прошло с повальной киборгизации.
Корпорация отца мужа «Вентворт+» занималась аналогичной деятельностью, но они не тряслись над девственностью человеческого тела. Ввиду этого Давид вмешался в свой организм больше, чем того требовали обстоятельства. Сначала вынужденно: семь лет назад из-за отравления тяжелыми металлами его родные почки пришли в негодность, Давиду заменили отказавший орган на новый. Затем он поменял печень, выбрав новую с усиленной функцией детоксикации, памятуя, как чуть не погиб, наевшись глубоководной рыбы.
Спустя год после свадьбы Давид пошел дальше. Следом за заменой внутренних органов шла еще парочка операций по имплантации правого глаза и внедрению чипа в головной мозг для более быстрого и эффективного взаимодействия с сетями и смартбуком. Давид работал в корпорации отца ведущим аналитиком: прогнозировал вложения и эффективно боролся с сокращением издержек компании. После вмешательств он стал проводить на работе основную часть жизни, полностью погрузившись в свои графики и уравнения. Но я не жаловалась, меня волновал только новый проект и ничего больше.
А сейчас я вероломно воспользовалась особенностями его киборгизированного организма.
Мой расчет был прост: усовершенствованным органам требуется около суток для утилизации следов химических веществ. Для уверенности я выбрала препараты с наиболее коротким сроком выведения. Возбудители никак не могли повлиять на здоровье Давида, поэтому никому и в голову не придет брать его кровь или мочу на анализ в тот короткий период, когда еще можно обнаружить мельчайшие следы химии в его биологических жидкостях. Которой там никак не должно́ было оказаться.
Я не нашла иного способа заполучить свободу от навязанного брака. Кроме измены, по условиям брачного контракта оставался один вариант: умереть. Но очевидно, мне не подходил этот способ, я очень любила жизнь и не была готова на такие радикальные меры по отношению к мужу. А смерть Давида бросила бы на меня и отца подозрения о том, кто приложил к этому руки.
Повторный звонок в дверь со скрипом вытащил мое уставшее тело из уютной постели.
– Ну что ему надо? Не мог до завтра подождать?! – ворчала я, плетясь к двери.
Мой короткий путь сопровождался новыми звонками и громким стуком. Я мечтала побыстрее избавиться от незваного гостя.
Как только я распахнула дверь, Давид без промедления шагнул внутрь, вынуждая меня отступить. Щелкнул замок. Сразу стало темно, я не собиралась приглашать мужа и не зажигала свет. Обреченно вздохнула и потерла лицо ладонями, понимая, что мне придется его выслушать, борясь со вселенской усталостью.
– Холодный свет! – дала я указание системе дома, не желая оставаться с Давидом в темноте.
Вспыхнувшая лампа над головами мертвецки-синим спектром разогнала интимную обстановку.
– Ты хочешь, чтобы соседи вызвали охрану? – процедила я с укором.
– Не хочу. Но ты мне не оставила выбора, Катарина! – уверенно начал муж, облокотившись одним плечом на стену. – Я вижу, ты измотана. И согласен уйти, если ты согласишься со мной поужинать, – обозначил условия он.
Я порядком растерялась от такой наглости.
– Завтра! – уточнил изменщик и вперил в меня серые глаза, ожидая ответа.
Только при белом или голубоватом искусственном освещении можно было заметить, что его правый глаз ненастоящий, он отливал небольшим металлическим блеском.
Да-да! Давид не виноват, но, не зная об этом, он вел себя как хозяин положения и смел ставить условия.
Мне категорически не нравилась идея ужинать с почти бывшим. Визит к папе с видеозаписью откладывался до его возвращения, наверняка Давид попытается за это время изменить положение дел. Теперь я сомневалась, что образовавшаяся пауза будет мне в плюс.
Я не стала хранить при себе догадку:
– Папа ведь уехал не без твоей помощи?
Довольная ухмылка подтвердила мою правоту. Давид далеко не дурак и быстро сориентировался. Он очень умен. Вполне мог организовать встречу с партнерами или придумать что-то еще, у наших отцов было достаточно совместных сделок. Любое промедление грозило поломать мой продуманный план. Мне придется подыграть и дать ложную видимость, что у почти бывшего мужа есть шанс убедить меня в своей невиновности. И в раскаянии. Ладно, пусть постарается.
– Не вижу причин встречаться с тобой! – продолжала свою игру я.
Для убедительности поджала губы и со злостью зыркнула на Давида, собирая в себе ненависть, которую не чувствовала. Не могла я сразу согласиться на его предложение. А как же образ оскорбленной и обиженной женщины? Но и перестараться не имела права, я явно не из тех, кто рыдает над разрушенными надеждами. К тому же Вентворт прекрасно осознавал, что между нами нет любви и нежных чувств. Но также понимал: я слишком горда, чтобы терпеть любовницу и просто так замять это дело.
– Катарина, я понимаю ты зла…
– Зла?! – после его слов я вспыхнула по-настоящему. Давид мог быть неплохим мужем, если бы не его тупость во взаимоотношениях. При его гениальности в бизнесе это раздражало неимоверно. – Думаю, слово «злость» очень недооценивает то, что я сейчас испытываю! Спасибо скажи, что вообще тебе открыла, а не вызвала охрану!
– Прости меня, ну? Я не понимаю, что вообще произошло. Твоя Сильвия меня вообще никогда не интересовала! – нахмурив темные брови, не сдавался Давид. – Я разберусь с этим. Обещаю тебе!
Конечно! Отцы оторвут ему средство размножения, когда узна́ют причину развода. Но меня это мало волновало. Пришьет себе новые запчасти. Ему не привыкать. У Индостана имелись интересные разработки в этой сфере. Мне стоило большого труда не засмеяться, стоило вспомнить об этом.
– И с моими воспоминаниями здесь тоже разберешься? – демонстративно постучала я себя пальцем по лбу.
К собственному неприятному осознанию мое возмущение стало не настолько наигранным, каким я себе его представляла. Меня перекосило от отвращения. После подписания контракта я делила постель только с ним. Давид никогда не забывал о моем удовольствии и был по-своему заботлив. Насколько мог, когда отрывался от своих кривых графиков и таблиц.
Теперь уже устало вздохнул Давид:
– Прошу тебя, Катарина, один ужин. Завтра. Верь мне! Я правда не понимаю…
Зато прекрасно понимала я…
– Хорошо, Давид! Завтра! Один ужин! – дала свое согласие я, замечая, как торжество промелькнуло в его глазах. Давид уже положил победу в себе в портфель. Его будет ждать сюрприз. – А теперь уходи!
В нынешнем состоянии я не находила другого способа остаться одной. А завтра, может быть, и не придется с ним видеться. День покажет.
– Пожалуйста, не отдавай отцу видео из квартиры. Давай сначала поговорим. – Давид не сдвинулся с места.
Видео. Я была так поглощена проблемами с биоимплантами и своей игрой в обманутую жену, что не вернула в домашней системе безопасности прежние настройки веде́ния записи в спальне. Мы не делали ее в обычное время, хоть и могли.
Давид заметил мое замешательство:
– Я все проверил. Ты вернулась раньше без предупреждения, запрограммировала запись на дни твоего отсутствия. Мне ждать чего-то еще?
Мне ничего не оставалось, как ответно напасть.
– А в твою аналитическую голову не пришла мысль, что я все это сделала, потому что не доверяю тебе? – произнесла я так едко, как только могла. – Ты постоянно находишься на работе. Сильвия с тебя глаз не спускала, постоянно одаривая комплиментами. Ничего не сходится? А у меня прекрасно!
– Ладно. Я понял. Раз ты согласна – я уйду, – не спешил выметаться Давид.
Мне пришлось подтвердить свое согласие.
– До завтра, Катарина!
Я ловко увернулась от его губ, поймала понимающую нервную усмешку и с облегчением захлопнула дверь.
Как бы я ни хотела спать, уснуть вышло далеко не сразу, а где-то ближе к двум часам ночи после огромного чайника успокаивающего чая. Неудача с новыми биоимплантами, бесконечные звонки и приход Давида окончательно пошатнули и так перенапряженную нервную систему.
25 декабря
2287 год
До будильника, в семь тридцать утра меня разбудил мочевой пузырь. Выдув пол-литра жидкости перед сном, я украла у себя незаменимые полчаса сна. Молодец!
Укладываться досыпать никакого смысла уже не было. С некоторой опаской я заглянула в смарткомм, но Питер молчал. Это давало надежду на то, что мы справились с острой реакцией у проблемных подопытных. Но думать, что новых сложностей не возникнет, было преждевременно.
Часто бывало достаточно сменить схему иммуносупрессоров. Может, это был наш вариант? Их начинали использовать еще до плановой имплантации и несколько месяцев после нее, постепенно снижая дозировки. Параллельно вторым эшелоном терапии формировалась специфическая толерантность организма к трансплантату. Это самый важный и сложный этап адаптации к новой жизни, и именно от него зависело ее качество в будущем. А также насколько долго пациент сможет пользоваться новыми органами.
Такими наработками, формирующими специфическую толерантность к биоиплантатам, занимался доктор Коэн и его клиника. Я надеялась, в «Иммуно» разберутся с нежелательными реакциями у наших пациентов, подкорректируют терапию, и мы вскоре позабудем о нынешних проблемах.
Сопутствующая медикаментозная поддержка зависела от о́ргана и от материала, из которого изготавливался заменитель, схема приема дополнительно регулировалась, учитывая индивидуальные особенности пациента. Схему всегда подбирал хирургический корпус перед вмешательством, а если стандартные протоколы не подходили, они сами работали совместно с иммунологами.
Нашей задачей было отследить, как ведет себя имплант в работе, и проявить настороженность при первых негативных признаках. Остальным занимались врачи, а не моя лаборатория. Если бы все три группы пациентов успешно завершили испытания, вскоре трахея бы ушла в серийное производство, а мы распрощались с проектом и переключились на новые задачи, только периодически отслеживая ее работу в течение первых лет согласно графикам.
С первыми двумя группами реципиентов все шло как по маслу. Когда я получила беспокойные звоночки от Питера о серьезных ухудшениях в третьей группе, мне следовало направить «выбывших» в терапевтический блок без промедления. Чего я не сделала. Еще было не поздно признаться в неудаче, пока дело не зашло слишком далеко, но я так не хотела сдаваться. Будет ли у меня еще шанс вырваться из плена моей семьи с пещерными представлениями о роли женщины? Я сильно сомневалась. Отец ни за что не даст мне второго шанса.
Пока я готовила себе злаковую кашу на сливочном концентрате, еще раз проверила показатели с датчиков фильтров трахеи и анализы крови. Подопытные дошли до необходимой стадии восстановления и начали увеличивать время нахождения во вредной среде. Постепенно они должны были довести время работы до шести часов: длительность обычной смены на открытом воздухе. Данные с анализаторов уверенно заявляли: наши биоимпланты работают идеально, в соответствии со всеми расчетами.
На презентации нового проекта отцу хватило несколько минут, чтобы оценить представленные модели искусственной трахеи. Дыхательный биоимплант, представляющий собой систему фильтров, нейтрализовал вредные и опасные примеси. Безопасные продукты распада выводились с физиологической слизью. То, что невозможно было обезвредить, оставалось в накопительном фильтре, который требовал замены чаще остальных, происходило это малоинвазивным способом, не причиняя особых неудобств реципиенту. Отец верно спрогнозировал успех и какую кучу криптонов могут заработать на дыхательных имплантах Эверхарты. Теперь речь шла не о личных прихотях, а о решении глобальной проблемы работы на открытом воздухе без использования неудобных во всех отношениях фильтрующих систем.
Сейчас, пусть сильно запоздало, но мы занимались очисткой среды в надежде, что наша планета вернется в прежнее состояние. Высокая потребность простимулировала заключение контракта. Департамент хозяйственного управления Земли сразу ухватился за предложение отца. А мне оставалось только одно: выиграть.
– Питер! – позвонила я своему помощнику, заканчивая завтрак. – Свяжись с доктором Коэном. Поеду сначала к нему, а потом увидимся в лаборатории. Ская и Джойса вызову сама.
– Доброе утро, Катарина! Уже договорился! Доктор будет вас ожидать в одиннадцать у себя, – с готовностью отозвался управляющий лабораторией, в очередной раз доказывая, что он не зря занимает эту должность.
Отлично! Часы показывали восемь тридцать, я успевала принять душ и неспешно собраться. Времени доехать из Джохор-Бару до Сингапура у меня было более чем достаточно. Там и располагалась клиника «Иммуно». А точнее, в заливе Марина Бей сразу за площадью Мерлиона.
Маглев за полчаса домчал нас до побережья Сингапура. Треть магнитоплана составляли автоплатформы. Я, как и многие, предпочитала перемещаться на личном автомобиле. Это было безопаснее и спокойнее, чем каждый приезд в Сингапур искать такси с хорошей системой фильтрации и надежной защитой.
Пока Скай выруливал со станции Сингапура и вел машину до парка Мерлиона, я немного нервничала. Все знали, насколько сложная личность Коэн. Вчера он забрал наших пациентов, но дальнейшее сотрудничество вызывало опасения. И как лучше предстать перед ним? В образе самоуверенной успешной хозяйки лаборатории? Дать ему почувствовать мою слабость или нет? Что больше побудит его оказать помощь?
Я вышла из машины на нулевом этаже парковки в «Иммунно» и, после проведенной дезинфекции так и не придя ни к какому знаменателю, решила: «Сориентируюсь на месте».
– Двадцать шестой этаж, миссис Эверхарт. – Администратор клиники встречала меня с доброжелательной улыбкой.
Она проводила меня в фойе с шестью лифтами, а сама осталась принимать других посетителей.
Наверху через панорамные окна с мелкой сеткой и защитным покрытием от ультрафиолета, я осматривала залив. Зеленоватый туман над поверхностью говорил, что нам очень далеко до того момента, когда люди смогут свободно гулять под солнцем. Скорее всего, это случится не при мне.
– Я Гленн, помощник доктора Коэна, – от созерцания токсичного тумана меня отвлек приятный блондин в деловом костюме. – Следуйте за мной. Доктор вас ожидает.
Он быстро зашагал по коридору, выстукивая модными туфлями по мраморному полу. Я едва поспевала за прытким блондином, ведущим меня по запутанным коридорам клиники.
– Прошу. – Гленн указал мне на двери, плавно разъехавшиеся в обе стороны, и исчез в соседнем помещении.
Пожав плечами, я шагнула в лабораторию. Прозрачные створки дверей закрылись, издав мягкий хлопо́к за моей спиной. Я огляделась. От бесконечной вереницы моргающих приборов и мониторов немного рябило в глазах.
– Миссис Вентворт, – не отрывая глаз от монитора электронного микроскопа, произнес статный мужчина.
Его чистый баритон низко резонировал в просторной лаборатории. Он так и не поднял головы, и я продолжала видеть только кудрявую шевелюру, отливающую рыжиной, и белый халат на крепких плечах.
– Миссис Эверхарт, – пропела я елейно, предвкушая, что скоро буду снова «мисс». Коэн не мог не знать, какую фамилию я ношу. Похоже, люди не ошибались в своих суждениях насчет заносчивого доктора. – Но вы можете называть меня по имени.
Доктор Коэн, наконец, соизволил оторваться от микроскопа. Его рыже-желтые глаза задорно поблескивали в свете лабораторных ламп. С уверенной плавностью он шагал в мою сторону, пристально изучая меня необычными глазами. Я заблуждалась в том, что он похож на музыканта. Нет, скорее, он напоминал давно вымерших на Земле львов в своем ареале обитания.
– Для вас я Эфраим, Катарина, – безошибочно назвал он мое имя и протянул ладонь, которую я уверенно крепко пожала.
– Отличная хватка, Катарина. – Коэн белозубо улыбнулся, снова сверкнув глазами. – Любопытное дело. Обсудим детали не здесь. Пройдемте в мой кабинет.
Детали… детали меня интересовали куда больше, чем желтые глаза самоуверенного доктора.
О проекте
О подписке