Андрей всё это время старался понять, что за связь французского ликёра с ним – человеком из русской провинции. Своеобразный ум его почти разгадал и подсказывал, что дело, для которого его пригласили, может быть самым невероятным. Но Андрей гнал эти мысли от себя, не зная, как ему даже принять такое предположение.
Ирина, пересела на соседнее кресло и спросила Андрея:
– Ты всё ещё не понял, зачем я хочу послать тебя во Францию?
– Украсть рецепт «Шартрёза», что ли? – спросил сходу Андрей и удивился тишине в ответ.
Оторвав взгляд от узоров на паркете, он наткнулся на очень внимательные глаза женщины.
– А ты смог бы? – так интимно спросила Ирина, что Андрей заволновался. Он ощутил тяжёлое, вкрадчивое очарование этой сумасбродной барыни, которое невозможно отринуть, чтобы не пропустить что-то важное в жизни.
Но пересилило чувство самосохранения. И здравый смысл.
– Нет, я не могу… Я никогда такими делами не занимался. Я… Я – пушкинист, я хочу создать музей…
– А ты один живёшь?
– Один, мать вышла замуж и уехала в Гатчину, пока я в армии был. Живут там с отчимом моим.
– Нравится работать завклубом?
– Я понимаю, под что вы подводите, Ирина… бедный завклубом размечтался создать музей… да ещё в 1995 году, когда денег на макароны нет у иных.
– Давайте ужинать, раз о макаронах вспомнили…
Она встала, пошла к двери в глубине зала и он невольно проводил её взглядом.
Она была среднего роста, гибкая, но не худая, с лёгкой походкой, тяжеловатыми руками, на которых тёмными кровавыми когтями пугали приклеенные ногти.
«Может ли эта красота спасти хоть её саму-то, не говоря уже о всём мире?» – усмехнулся сам себе Андрей, вставая вслед за ней.
Ужин
В зале, куда он последовал за ней, был уже накрыт стол на двоих. Горели свечи в тяжёлых подсвечниках. Хрустальные массивные бокалы, сверкающие приборы, тихая музыка, запах духов, красота хозяйки и её недоступность для него, сковали его неприятной плебейской робостью.
От этой робости он как будто и перепрыгнул в другое измерение. Разозлился на себя, на свою нищету и убогость, и принял эту игру: позволил себе пожить по-другому. Пусть на один вечер. Забыл о своей бедности, о своих рваных ботинках, о деревянном клубе в Суйде.
– Выпьете вина? – предложила Ирина.
– Да.
Она сама налила и подала ему бокал с тёмно-красным вином. Рука её была при этом слишком красиво выгнута.
Андрей, понимая все эти мещанские приёмы хозяйки, был помимо своей воли очарован ими. Так же, как очарован красивым столом, закусками, посудой, серебряными приборчиками на жёсткой льняной скатерти.
– Вам нравится это вино? – спросила Ирина.
– Хорошее.
– Урожай 1982 года, Бордо. Помните у Пушкина: «Но ты „Бордо“, мой верный друг…» Стихи и вино – вот окружение поэта.
– И женщины… – Андрей удивился сам себе.
Ирина не обратила внимания. Они оба с аппетитом принялись за горячее мясо.
– Представьте себе, – красиво отрезая кусок запечённого мяса, говорила Ирина, – что Александру Сергеевичу вдруг предложили бы такое опасное и интересное приключение, которое хочу предложить вам я. Поехать во Францию, в монастырь и подсмотреть там секреты знаменитого на весь мир ликёра. Согласился бы он?
– Нет, Пушкин был человеком чести. Подсматривать или воровать что-то было не в его натуре, – энергично жевал свой кусок чуть захмелевший Андрей.
– Но это не воровство! Подсмотреть рецепт – это приключение. В 21 год мужчина должен быть способен на безумные поступки. Иначе он чего-то никогда не поймёт и не увидит в самом себе. Может быть проморгает свою гениальность… Иногда какой-то случай открывает в натуре человека нечто забытое, закрытое за ненадобностью…
Андрей задумался.
– А что бы во мне мог открыть «Шартрёз»? Да ничего… Я уже всё про себя знаю…
– Чем больше я знаю, тем лучше понимаю, как мало я знаю, – Сократ что-то такое сказал.
Андрею стало смешно.
– Ирина, простите меня, но вы вообще-то понимаете, что вы задумали какую-то фантасмагорию?! Украсть рецепт «Шартрёза»… Это просто своеволие богатой красивой женщины, которая не привыкла отказывать себе ни в чём. Играете в Настасью Филипповну.
Ирина усмехнулась:
– Как раз привыкла отказывать себе во всём – лучшие годы прожила в бедности. А скажите мне, пожалуйста, добрый человек: а что толку себе постоянно отказывать! Для чего тогда жить на этом свете? Как проявится моя жизнь для меня самой, если мои заветные мечты я буду прогонять прочь?
Она заметно пьянела: они начали уже вторую бутылку.
Кто открывал бутылки, кто менял блюда на столе, – Андрей не мог потом вспомнить. Ему казалось потом, что никого в комнате не было, кроме них – двоих.
– Почему «истина – в вине» знаешь? Я тебя сейчас не как владелица алкогольного бренда спрашиваю… Истина в вине, потому что только выпив вина, люди позволяют себе стать самими собой. Все самые сокровенные разговоры – под бокал вина или рюмку водки. Мир сегодня постепенно становится скучным, однообразным, из него уходит вера в чудо, поэтому мы – русские спиваемся постепенно. Нам претит мерная, трезвая рассудочность. Мы – нация детей. Мы открыты миру, а мир… А пошёл этот мир! Ты сказал: «фантасмагорический проект». А почему бы мне не позволить себе фантасмагорический проект? Я умирала от тоски, ходила по психоаналитикам, пока не придумала проект «Шартрёз»… Это сказка, я приглашаю тебя в ней участвовать… Хочешь?
– Хочу, – вдруг неожиданно для себя брякнул Андрей.
– Знаю, что хочешь. Сразу поняла. Боишься, – у Ирины покраснело лицо от «Бордо». Она помрачнела. – Все вы – ссыкуны. Смерти, блядь, боятся. А всё равно когда-то придётся…
Она была очень хороша в этот момент – искренняя, глуповатая даже. Андрей увидел, какие красивые у неё глаза: кошачьи, зелёного цвета. Из глубокого декольте видна была полная грудь.
– Я не смерти боюсь. Я бесчестия боюсь, понимаешь! – перешёл на ты, обидевшись, Андрей. – Поймают как вора, посадят в тюрьму, будут допрашивать…
– Никто тебя не посадит! – стукнула кулаком по столу Ирина. – Всё уже продумано до деталей. Тебя даже не могут заподозрить ни в чём – монахи туристам всё сами показывают. Только этим туристам нет дела до рецептов – они туда едут ликёра купить подешевле и хвастать потом, что посещали заводик Гранд-Шартрёз. А ты просто ходи и подсматривай. И это всё, что от тебя требуется!
Уже почти заинтересованный, Андрей спросил:
– Ирина, но неужели никто не пытался украсть рецепт? За шесть веков?
– Пытались. Но удалось только одному – поэту, бродяге, монаху, магистру Сорбонны и по совместительству предводителю воровской шайки Франсуа Вийону. Вийон узнал о таинственном манускрипте с рецептом ликёра долголетия во время турнира поэтов при дворе герцога Карла Орлеанского. Он одержал победу в этом турнире, а между делом раздобыл текст секретного рецепта. За это по приказу орлеанского епископа Франсуа Вийон был лишён сана и брошен в тюрьму города Мен-на-Луаре.
Уже на рассвете Андрей был доставлен на том же «Вольво» в свою избушку, где его, спавшего в пальто и ботинках на диване, нашла мать, привезшая сыну из Гатчины свежего горохового супа.
Мать: Я не привозила тебе горохового супа. Я привезла тогда котлет. Я хорошо помню тот день, потому что именно начиная с того дня ты стал каким-то чужим.
Сын, в сторону: И всё-таки она привезла гороховый суп, который я не смог есть. Матери: Может быть я забыл, что ты привезла, но помню что есть я всё равно не смог. Меня тошнило.
Мать: Ты был бледный как стена. Я испугалась, что ты попал в плохую компанию…
Сын: Я и попал в плохую компанию…
Терпеливая женщина не стала ругать сына – она хорошо знала его натуру, уверенная, что алкоголизм вовсе не его скользкая дорожка. Но вот если он влюбится в непорядочную девицу – такой вариант его мать допустить могла… И боялась, что чистота его сына рано или поздно падёт перед кознями пустоголовой красотки. Его дед и отец были слабоваты к красивым и дерзким бабам.
Андрей спал до позднего обеда, встал всклокоченный и невесёлый. Всё ему было тошно. И суп, и лицо матери, в котором он читал укор.
– Мам, ну не сердись, – выдавил он из себя. У них была семейная привычка не продлевать размолвок.
– Да, я разве сержусь? У кого хоть так напился-то? Сейчас столько народу травится от китайского спирта – они туда для объёму льют что-то смертельное. Осторожнее… Если с тобой что случится, я не переживу, сын, ты знаешь…
– Мам, я наоборот пил лекарство – «Шартрёз» – ликёр французский, который помогает от 130 болезней…
– Это как шведский бальзам этот, «Биттнер», что так сильно рекламируют сейчас?
– Вроде того… – согласился Андрей.
Когда мать ушла, Андрей пошёл открывать клуб, и пока молодёжь топталась под громкую музыку, он сидел сбоку от сцены и размышлял о предложении Ирины. Дело это было некрасивое, подлое. Оно могло закончиться тюрьмой или даже смертью. Но какая-то часть его существа обрадовалась даже такому вороватому делу, потому что, оказывается, столько в нём – Андрее – накопилось отчаяния и бессилия от насмешек людей богатых, просаживающих за ночь в ресторане денег побольше, чем нужно было на музей Пушкина в Суйде. Незнакомое ему самому чувство отчаянной решимости вдруг заговорило с такой силой, что он уже был готов ехать в монастырь в далёкой Франции, воровать и подсматривать и уже почти боялся, что Ирина передумает и подыщет себе кого-то другого.
Прошло два дня, но Ирина не объявлялась. Андрей начал работать над статьёй для журнала «Музеи России» и всё происшедшее той ночью – и ужин со своенравной женщиной и разговоры о «Шартрёзе», казались фантастическим сном, который прошёл – и слава Богу.
Мать: Стучат или мне показалось?
Сын подходит к двери, открывает небольшое окошечко, принимает оттуда металлические судки, пакеты с хлебом, с фруктами, ещё свёрток с полотенцами и простынями. Объясняет матери:
– Это нам братья приносят еду и вообще всё, что ни попросишь – свежее бельё, свечи, мыло, одежду.
Мать: Ты им заранее говоришь, что тебе нужно?
Сын: Мы здесь не говорим между собой. Я им пишу записку. В прошлый раз я написал, чтобы мне дали еду и для тебя.
Мать: Ждал меня, Андрюша!
Сын: Давай кушать. Ты наверное уже проголодалась.
Мать: Давай поедим. Что там принесли?
Через два дня, возвращаясь поздним вечером после закрытия клуба, возле своего дома Андрей увидел автомобиль, возле которого прохаживался Сергей – знакомый ему охранник Ирины. Сердце Андрея застучало от волнения. Приблизившись к машине, Андрей увидел Ирину – она была в салоне автомобиля, красивое лицо её наполовину скрыто меховым воротником, что вызывало ассоциации со светской дамой, приехавшей на тайное свидание к своему возлюбленному.
Андрей встал, как вкопанный, не зная, что сказать или как себя повести.
Ирина открыла дверь салона.
– Ну, теперь твоя очередь пригласить меня в гости.
Он открыл калитку и пригласил войти, сознательно не застыдившись своей лачуги («сама же приехала!»).
Ирина вошла одна, знаком оставив охранника на улице. Тот уселся в машину, включил радио и усилил отопление.
Ирина, войдя в дом, подошла к картине висевшей на стене в зале: «Это же Кипренский?»
Орест Кипренский. «Портрет А. С. Пушкина». 1827
– Да, эскиз к портрету Пушкина.
– Оригинал?
– Да, конечно, это оригинал: на копиях музей не создашь.
Чувствуя её искренний интерес, он стал показывать ей другие работы, картины, альбомы уездных барышень, вышитое полотенце няни Пушкина – экспонаты для будущего музея. Достал даже свою драгоценность – посуду, из которой няня Арина Родионовна кормила маленького Пушкина.
– А это знаменитый ганнибаловский сундук, – увлёкшись Андрей вытащил из кладовки серый, обитый металлическими гвоздями дорожный сундук.
– Чем же он так знаменит? – Ирина скептически рассматривала потёртый ящик.
О проекте
О подписке