I

Преподаватель, доцент Петербургского университета, тот самый, что позвонил Андрею, сидел в пивном баре на Васильевском Острове с невысоким мышластым человеком в тёртой кожаной куртке. Преподаватель докладывал об Андрее, а тот слушал как будто невнимательно, глядя в сторону. Отрешённый вид его мог сбить с толку хоть тюремного надзирателя. На коротких волосатых пальцах был вытатуирован слоган, то есть девиз: «Найду – убью!»

Когда доцент замолчал, мышластый встал и сказал:

– Поехали посмотрим, наконец, этого пацана.

На сером «Вольво», то и дело буксующем за городом в снежных заносах, приехали в Суйду. Темнело. Деревня или, точнее, посёлок неподалёку от Гатчины светился маленькими окошками в кособоких деревянных домах. Сосны чуть качали занесёнными снегом кронами. Было тихо. Оставив машину на улице, вошли в проулок и постучали в дверь, покрашенную, наверное, ещё при царе Горохе голубой краской. Андрей, пригнувшись, чтоб не удариться лбом о низкую притолоку, выглянул из дома. Узнав доцента, пригласил войти, на мгновение поколебавшись при виде его спутника.

В доме стоял нажитой запах человеческого жилья. Подпахивало то ли прелыми носками, то ли разваренной картошкой. Из крохотного коридора гости протиснулись в комнату – залу, где на столе лежали газетные вырезки и картинки. На стене висели разнообразные портреты Пушкина, также вырезанные из журналов и вклеенные в самодельные рамочки. Хозяин – он был в застиранных брюках, потерявших цвет, в тёмном вытянутом свитере и в тёплых стариковских шлёпанцах, молча сел за стол и в ожидании посмотрел на гостей. Они постояли перед ним, не зная, как им тут разместиться.

– Ну, чё ты тут мизансцены нам строишь? – спросил не зло мышластый. И сел на диван, отодвинув рукой кучу старых журналов, наваленных и там. Доцент Озеров, с чувством неловкости, которое он прикрывал улыбкой, опустился рядом.

– Андрей, вот тебе хорошее дело. За границу нужно ехать.

– Куда?

– Во Францию. Он, – обратился доцент к мышластому, – собирается здесь, в Суйде, открыть музей. А денег нет. Ему остаётся их только заработать.

– Какой музей тут можно открыть? Советского зодчества? – усмехнулся мышластый.

– А вы петербуржец? – спросил у него Андрей.

– Нет, я из другого городка.

– Суйда – это знаменитое место.

– А чем же оно знаменито?

– Эта деревня в XVIII веке вместе с крепостными принадлежала прадеду Пушкина – Ганнибалу. В этом имении гостили родители поэта, знал Суйду и сам Александр Сергеевич. Помните стихи:

 
У Лукоморья дуб зелёный,
Златая цепь на дубе том
И днём и ночью кот учёный.
 

– Слушай, кот ты наш учёный, давай короче! – попросил мышластый.

– Именно здесь находится это место. Лукоморье, – закруглился парень. И сказал, как будто ни к кому не обращаясь:

– Странно, как некоторые люди не могут слышать стихов (сказал по-французски).

Доцент при этом сделал многозначительную гримасу мышластому.

– Тебя как зовут-то? – спросил тот у парня.

– Андреем.

– Андрей, так значит, говоришь по-французски? – мышластый подошёл к столу и облокотился о него двумя руками, нависнув над парнем.

– Учил в школе, в институте. Из-за Пушкина выучил.

– Из-за кого?!

– Да нет, ничего… чтоб эпиграммы разбирать…

– А я только бонжур, мерси, мадам, ну и ещё: же не манж па сис жур, – мимоходом сказал мышластый, думая о другом.

– Вот такое дело, Андрюша. Я сам не знаю или не хочу знать, в чём состоит работа, – заговорил вдруг совсем по-другому – жёстко и деловито – мышластый. – Моё дело – найти для моего шефа человека, который говорит по-французски. И который согласился бы съездить во Францию. Срок – поездки – уточнит для тебя шеф. Кстати, загранпаспорт есть у тебя?

– Нет.

– Ну да, откудова у вас, бедных французов, деньги, – не отказал себе в удовольствии поиграть лицом мышластый.

Он вышел позвонить, а Андрей спросил доцента:

– Разве трудно сегодня найти человека, который говорит по-французски? Почему именно я?

– Ну так и радуйся, что именно ты! – успокоил его доцент. – С тебя сувенир из Франции.

– Так, господа, едем-с в Питер, оденься поприличнее что-ли, – быстро осмотрел одежду Андрея мышластый. К большому человеку тебя везу.

II

На Мойке, в центре Питера, они остановились возле освещённого подъезда. То ли офис, то ли жильё – понять было невозможно. Камеры слежения, охрана на улице. Два телохранителя выглянули из двери – подкачанные, в костюмах, одинаковые на лицо.

«Двое из ларца, – подумал Андрей. – А кто в ларце? Или что? Такое богатое и опасное? А вдруг меня убьют сейчас? Тайну мне откроют, а потом поймут, что я им не подхожу?»

– Выходи, приехали, – открыл дверь мышластый.

Его ввели в дом и поставили перед дверью. Ожидая, он хотел было помолиться, но вместо молитвы всё шли на ум стихи:

 
«Дар напрасный, дар случайный,
Жизнь, зачем ты мне дана.»
 

Повторил раз пять, пока дверь отворилась.

– Иди, – легко толкнул его в спину мышластый.

В огромном кабинете сидела за старинным бюро женщина. Пока Андрей шёл до кресла, приставленного к её столу, она внимательно рассматривала его.

«Совсем другая жизнь, другое измерение», – не подумал, а почувствовал Андрей, увидев вдруг свои застиранные коротковатые брюки и дерматиновые утюгообразные ботинки, ужаснувшие его реальностью своего существования.

– Здравствуйте, – кивнул он.

– Садись, – разрешила она.

Андрей опустился в кресло напротив неё с обречённым видом. Его пугала скорость, с которой собиралась перемениться его жизнь – работа, деньги, Франция… Зачем?

Вблизи она была старше, чем издали. Лет сорок. Царица. Красоты русской, тёплой, манящей, опасной. Андрей, монах от литературы, женщин опасался, зная, что не время ему сейчас ими увлекаться. Красота и богатство его пугали, как и многих других, живущих в 1990-е годы в России. И против этой царь-бабы ему нужно держать крепкую оборону.

– Расскажи мне о себе, – попросила, нет, приказала она.

– Я закончил университет, историческое отделение, год отслужил в армии, этой осенью демобилизовался по состоянию здоровья – я там простудил почки, ну и вот, сейчас живу в Суйде, где и родился. Работаю заведующим местным клубом. Открываю-закрываю танцы по вечерам. Кроме понедельника.

– А что за музей ты хочешь открывать?

– Музей-усадьбу прадеда Пушкина Ганнибала. Помните Арапа Петра Великого? Он жил в Суйде, там было его имение, там же родились его дети от второй жены, немки.

– Той самой, которая говорила: «шёрный шорт» делает мне «шёрных робят», – улыбнулась женщина.

– Да и от которых потом родился Пушкин… Место это нужно спасать, пока не поздно. В господской усадьбе сегодня администрация сидит. На бывшем кладбище сажают картофель. Сорт Ганнибал. Представить невозможно! На могиле-то Ганнибала самое то картошку Ганнибал выращивать.

– Да уж, памятник нерукотворный, – усмехнулась женщина.

– Диван – знаменитый каменный диван уже устали таскать по всей Суйде. Хотят его так пристроить, чтоб туристы не ходили и не видели лишнего. Дуб, на котором висит табличка «У Лукоморья дуб зелёный» – уже не тот же самый дуб, про который Пушкин эти стихи писал.

– Ну и что бы ты сделал там, будь твоя воля?

Андрей помолчал:

– Александр Сергеевич Пушкин – наш великий поэт, русский гений. Таких больше нет. Думаете, зря Окуджава пропел: «А всё-таки жаль, что нельзя с Александром Сергеичем поужинать в Яръ заскочить хоть на четверть часа»? За четверть часа с Пушкиным – я бы полжизни отдал… Мы должны каждую пылинку, имеющую отношение к Пушкину, сохранить. Я бы всё сохранил, что ещё можно найти и что ещё не растащено и не разрушено. Нужно как можно быстрее создавать музей Суйды. Где будут собраны вещи, картины, фотографии, материалы, портреты – всё, что имеет отношение к суйдинской жизни Пушкина и его семьи.

– А сколько тебе нужно денег на такой музей?

– На сегодняшний день эта сумма огромная. Потому что придётся строить отдельное помещение под музей.

– Ну и?

Прежде чем назвать сумму, Андрей ссутулился и неловко поджал под себя ноги.

– … 37 тысяч долларов.

III

– Ты мечтатель… – поверхностно как-то сказала женщина. – Есть и у меня мечта. Знаешь, всё будет не мило мне, пока не добьюсь этой мечты.

Она подошла к бару, достала початую бутылку, наполнила хрустальную стопку тяжёлой маслянистой жидкостью зелёного цвета и подала Андрею.

Андрей пригубил из стопки, вдохнув травянистый запах и обжёгшись его крепостью. Напиток был очень крепкий – почти спирт. Закусить было нечем.

– Пей до конца! – приказала Ирина, с насмешкой глядя на его гримасы непьющего человека.

– Это «Шартрёз» – французский ликёр. Прочитай, что написано на этикетке, – протянула ему бутылку. Андрей, едва переведя дух, прочитал по-французски:

– Удостоверено, что произведено монахами. Что-ж они так крепко делают? – удивился он. – Не хуже нашей водки!

– Хочешь расскажу тебе занятную историю? – затянувшись сигаретой и затем отмахиваясь от дыма, спросила Ирина.

Рассказ Ирины

– История эта случилась во времена царя Гороха, то бишь, Леонида Ильича Брежнева. В те времена я, моя мама-учительница и папа-инженер жили в коммуналке на 6 семей на Петроградской Стороне. Что такое коммуналка на 6 семей, рассказывать тебе не буду, потому что ты сам знаешь: общий туалет, кухня, пропахшая помойными вёдрами – уточню, шестью помойными вёдрами и вечным запахом жареной рыбы. Про очереди в умывальник по утрам – тоже не буду рассказывать, а то глядишь, ещё заплачу. Так вот, жил у нас в этой общей квартире сосед – с женой и дочкой. Работал конструктором в научно-исследовательском институте, стоял в очереди на отдельную квартиру – как и все наши соседи. Отдельная квартира – это была общая мечта всей нашей коммуналки, как впрочем и всех других коммуналок в СССР. Многие из этой очереди, как рождались, так и умирали в коммуналках, не дождавшись собственного туалета и ванны. И вот нашего соседа-конструктора за какие-то заслуги решили отправить в командировку во Францию. Вся наша общая кухня всполошилась, чуть не умерев от зависти. Соседки перешёптывались и давали советы, как с пользой провести свободное от служебных обязанностей время в Париже: на что посмотреть, что купить и что попробовать… Сосед – он был педант – даже составил списочек главных дел во Франции, чтоб не пропустить ничего важного: 1) подняться на Эйфелеву башню; 2) выпить кофе на Монмартре; 3) попробовать ликёр «Шартрёз»; 4) посетить Лувр и собор Парижской Богоматери… Третий пункт всех наших соседей несказанно удивил: все знали, что «Шартрёз» – это такой зелёный ликёр, который продаётся в нашем винном магазине. Зачем же тратить драгоценную валюту, если напиток можно купить и здесь, за советские «деревянные»? Когда конструктору сказали об этом, он возмущённо замахал руками и заявил, что то, что продаётся у нас под названием «Шартрёз», не имеет ни-че-го общего с благородным и легендарным напитком, который, как ему доподлинно известно, делают монахи картезианского монастыря. «Я, может быть, всю жизнь мечтал выпить настоящего «Шартрёза», – признался он. «Что ж, – вздохнули бабки на нашей кухне, – когда вернёшься из Парижа, расскажи, что это за «Шартрёз» такой». Увы, рассказ о чудесном напитке услышать от него нам так и не довелось, потому что из Франции сосед наш не вернулся. Он, как говорили вражеские «голоса», «выбрал свободу», или, как говорили тогда у нас, «предал Родину, продался Западу за джинсы»… Оставив свою жену и некрасивую дочь доживать век в коммуналке… Вообще, говорили разное, но я-то точно знала, что он продался вовсе не за джинсы, не за отдельную квартиру, а за глоток «Шартрёза». «Шартрёз» – это для меня не просто алкогольный напиток. Это моя мечта.

– Посмотри, – Ирина показала ему на бутылку ликёра. – Дата 1605 год – это ложь. Потому что в этом году ликёра «Шартрёз» на свете ещё не было.

– Да? – равнодушно удивился Андрей и, помолчав, спросил глуповато:

– Извините, а как вас зовут? (он не помнил, называла ли она уже своё имя ему).

– А зовут меня Ириной.

– Ирина, скажите, пожалуйста, а зачем я вам понадобился? Если скажете, что дело только во французском языке, я не поверю.

– Просто ты похож на французского монаха… Есть в твоём лице какая-то стёртость, невнятность, как у этих, западных…

– Ну хорошо, ну а зачем мне быть похожим на французского монаха? – Андрей захмелел от 60-градусного ликёра, его рот сводило от крепкого монашеского зелья. Он смотрел на хозяйку, ожидая ответа, но она встала, подошла к стене, чуть поправляя узкую юбку, нажала кнопку у стены, отчего сверху зашуршало и на противоположную стену поехал белый экран.

– Кино, что ли? – спросил Андрей с нетрезвым вздёргиванием головы.

Ирина не отвечала, продолжая свои действия.

– Чё всё молчите-то? – куражисто спросил смелый от ударившего в голову алкоголя Андрей.

В комнату вошёл высокий молодец в чёрном костюме и вышколенными, как у официанта, жестами устроил на столе у Ирины серебристого цвета аппаратик.

Подождав знака хозяйки, слуга включил аппарат и погасил большой свет.

Фильм про ликёр «Шартрёз»

Зазвучала музыка и на экране показались горы, поросшие густым непроходимым лесом. Среди высоких сосен и лиственных деревьев камера разыскала монастырь: каменное здание старинной кладки. Как орлиное гнездо на вершинах меловых скал оно нависло над ущельем, поросшим лесом с природной наивной доверчивостью, которая сегодня кажется глупой нерациональностью.

«Во Франции, под защитой горных массивов, куда не удавалось пробраться никаким войскам, стоит монастырь картезианцев. Орден известен своей молчаливостью и строгими правилами монастырского послушания. (Мужской голос за кадром читал текст с лёгким французским акцентом).

В 1605 году маркиз де Кевр маршал Франсуа Аннибал д`Эстре передал в картезианский монастырь Гранд-Шартрёз загадочный, секретный манускрипт – рецепт «Эликсира долголетия». По одной из версий, он нашёл этот рецепт среди имущества сожжённой в средние века ведьмы.

Монахи-картезианцы не сразу поняли, что за чудесный подарок сделал им маршал д`Эстре, сам доживший до глубокой старости благодаря ежедневному употреблению эликсира. Рецепт долго валялся, забытый, среди других бумаг в комоде настоятеля картезианского ордена, пока монастырский аптекарь Жером Мобек не заинтересовался его содержанием. И только через 130 лет после того как рецепт оказался у монахов, в 1737 году монастырь начал производство лечебного эликсира, который быстро оценили жители ближайших городков – Гренобля и Шамбери.

Ещё через почти 30 лет, в 1767 году, монахи на основе всё того же манускрипта французского маршала научились делать знаменитый ликёр – зелёный «Шартрёз», который зовётся ликёром здоровья.»

На этом месте голос диктора замолк и на экране показалась галерея разноцветных бутылок – зелёных и жёлтых, с этикеткой «Шартрёз». Долгая демонстрация монашеского ликёра убедила Андрея, что фильм произведён с рекламными целями.

«В 1793 году, во время Французской революции, монахи были разогнаны (заиграла «Марсельеза» и раздалась пушечная канонада). Производство было приостановлено, но рецепт удалось сохранить в секрете. Преследуемые и гонимые, братья-монахи передавали его друг другу.

Последний из них, его звали брат Базиль Нантас, находясь в тюрьме в Бордо и опасаясь распада ордена, доверил рецепт гренобльскому фармацевту Лиотарду (на экране появилось рисованное изображение аптекаря – почти карикатура). Аптекарь этот был то ли труслив, то ли жаден, но он предал доверившегося ему монаха.

В соответствии с существовавшим тогда императорским рескриптом «о тайных снадобьях», рецепт был передан в министерство внутренних дел Наполеона I, а затем опять вернулся к фармацевту с пометкой «отказано», так как государство сочло производство лечебных средств по этому рецепту нецелесообразным. Но справедливость восторжествовала. После смерти Лиотарда рецепт вернулся в монастырь Гранд-Шартрёз, который в 1816 году восстановили монахи. И производство ликёра продолжилось.

Изгнанные из Франции в 1903 году, картезианцы увезли с собой рецепт и открыли новое производство в Таррагоне в Испании, где они обосновались. Новый винокуренный завод был построен в нижней части города, около порта и вокзала. Ликёр выпускался с тем же именем и с такой же этикеткой, но на ней была добавлена надпись «ликёр, изготовленный в Таррагоне Отцами Картезианского Ордена». Этот ликёр получил во Франции прозвище «Таррагона».