Глава II. Белая дорога

1

Простились на рассвете. Ногайцы развернули коней, возвращаясь на запад, русичи поскакали на восток.

Достигнув вершины одного из меловых холмов (которые, куряне громко называли горами), отряды ольговцев и воргольцев решили расстаться, у каждого теперь белая дорога была своей.

– Может с нами? – предложил Радим. – Заплутаете в лесах Вороножских, как царь в Карпатах.

– Нет, своих поищем, не пропадем, – уверенно сказал Демьян.

– Спасибо, – с неожиданной сердечностью в голосе произнес воргольский сотник.

– За что? – не понял Олексич.

– Что живы пока, даст Бог увидимся.

Они обнялись на прощанье. Дальше ольговцы пробирались сквозь снежную степь в одиночестве.

На третий день пути заметно потеплело, снег размяк и стал липнуть к копытам. Небо заволокла серая дымка, порывами налетал сырой южный ветер.

– Вот и метель идет, когда уж не надобно, – уныло посмотрел на полдень Горшеня. – Что ж ты, матушка, запаздываешь? Три дня тебя звали, аукали, а ты не торопилась, прихорашивалась, видать.

Вьюга как будто услышала насмешку и, обидевшись, поспешила вступить в свои права. Робкие снежинки сменились густыми хлопьями тяжелого мокрого снега. Он щедро обсыпал сгорбленные фигуры, набивался в бороды, залеплял глаза. Вскоре степные дали исчезли, одинокий отряд окружила плотная белая пелена.

– Место поукромней надо сыскать, переждать, пока стихнет, – Демьян беспокойно вертел головой, пытаясь угадать, где восток. Возникла угроза сбиться с пути.

– Да разве ж его найдешь поукромней в круговерти этой! – перекрикивая вьюгу, откликнулся Первуша.

– Восход, восход надо определить, ехать куда! – пробасил Горшеня, стряхивая с бороды рой навязчивых снежинок. – На восход пробираться до оврага али холма, где укрыться можно, а так заплутаем, потом назад воротиться трудно будет!

– Да как узнать, где он твой восход?! Ни земли, ни неба не видно! – Первуша прикрыл ладонью лицо. – И так уж заблудились. Ехать надо, куда глаза глядят, до первого лесочка или овражка, а там метель стихнет, так и разбираться станем, где там восход, а где закат.

Время словно остановилось, теперь нельзя было понять – день еще или уже вечер. Демьяну стало казаться, что отряд бродит по кругу. Он растерянно всматривался в торчащий из-под сугроба корявый куст, причудливо изогнутые ветви показались знакомыми. «Неужто, мы здесь были?» – кольнуло беспокойство.

– Этак мы к Чернигову выйдем или к брянцам в гости, – пошутил кто-то из воев.

– Ветер поутру с юга дул, в правое плече бил! – вдруг вспомнил Демьян, – Значит на перерез ему поедем, там и восход.

– А если поменялся? – засомневался Горшеня, – Давно дует.

– На все воля Божия, а по-другому никак. Туда, – махнул рукой боярин, понукая Ветерка. Мохнатый конек резво кинулся топтать высокие сугробы, ему ни метель, ни рыхлый снег были нипочем. А вот вторая лошадь Демьяна Зарянка добротной курской породы понуро плелась позади, даже без седока она выбилась из сил, а ведь вскоре надо будет дать отдых татарскому коню и пересесть на нее. В Липовце за быструю как ветер кобылицу Демьяну предлагали хорошую цену, он мог бы купить еще одного мохнатого степняка, но рассудил, что без стремительной лошади в бою будет неловко. Теперь Олексич беспрестанно оглядывался на задыхающееся животное, гадая, сколько Зарянка еще сможет пройти.

Меж тем вьюга все капризничала и озорничала, не желая выпускать из своей власти путников. Подходящее место для привала никак не находилось, овраги сильно занесло снегом, а лесок не попадался, отдельно стоящие раскидистые деревья не могли защитить от липких хлопьев. Заметно стало темнеть, близилась ночь.

– До первого деревца доедем, и останавливаться нужно, – предложил Горшеня. – Снег лепится, накатаем шаров, да стену выстроим, за ней и переночуем, а дерево на дрова поломаем.

– Люди еле в седле держатся, а ты им предлагаешь полночи снеговиков катать, – опять начал возражать Первуша. Тридцатилетний сотник считал себя уже очень опытным воем, он редко соглашался со вторым десятником, завидуя, что боярин всегда прислушивается к Горшене.

– Покатают, ничего с ними не случится, – беззлобно отмахнулся старый вой.

– Еще не так темно, проедем вперед, так, может, лес встретим али щель в горе, – настаивал Первуша.

Но и сейчас, к его досаде, Демьян признал правоту Горшени, и дал приказ выискивать дерево или куст погуще.

К боярину подлетел отрок по имени Осип Вьюн, ехавший чуть впереди в дозоре.

– Там на холме стоит кто-то… человек какой-то, – сообщил он, показывая рукой в непроглядную мглу.

– Конный? Пеший? Один? – задал сразу несколько вопросов Демьян, щуря глаза и пытаясь хоть что-то рассмотреть.

– Один и вроде пеший, я близко не стал подъезжать, чтоб не приметил.

– Кому это надо пешим в такую метель бродить? – удивился Первуша, быстро крестясь.

Вслед за ним начали осенять себя распятьем и остальные.

– Не иначе оборотень, – опавшим голосом проговорил Проня, – помните, давеча волки выли. Они говорят в метель да от Божьего храма вдали как раз…

– Ну, поехали посмотрим, что там за оборотень, – насмешливо бросил Демьян, уверенным тоном пресекая басню²⁰ ратника. – Здесь стойте, мы с Вьюном разведаем.

– Демьян Олексич, может, обождешь? Мы сами съездим, – предложил Первуша.

Демьян, ничего не ответив, отвязал повод кобылицы от седла Ветерка.

– Пригляди, – передал он Зарянку Горшене, и скрылся в снежной пелене. За ним следом поспешил и Вьюн. Остальные, притихнув, стали ждать.

2

Отец приучил Демьяна – хочешь, чтобы люди тебя уважали и на смерть за тобой шли, не прячься за чужими спинами. И юный боярин батюшкин урок усвоил. Вот и сейчас, грудью раздвигая вьюгу, Олексич ехал взглянуть своими глазами на возможную угрозу.

– Где? – коротко спросил он.

– Вон там, на холме, – указал Вьюн.

Сквозь сгущающийся мрак белело подножие кургана, его вершину уже скрывала темнота. Разведчики решили подъехать с подветренной стороны, если у невидимого отряда есть собаки, то они не должны почуять чужой запах. По левую руку вдруг открылся густой лес, уходящий черной широкой полосой в расщелину оврага. Вот он и ночлег! Но без разведки соваться сюда нельзя, можно оказаться в западне.

– Слушай, Осип, а был ли там дозорный? Может тебе почудилось, вон Проньке везде то оборотни, то упыри мерещатся.

– Точно был, – Вьюн порывисто перекрестился, подтверждая свою правоту, – стоял как вкопанный. Ветрище какой, а он и не шелохнется.

– Спешимся да ползком подкрадемся.

Демьян спрыгнул с коня.

– Ждать, – приказал он Ветерку, и мохнатый послушно мотнул головой. Держась друг от друга в двух шагах, боярин и вой начали карабкаться наверх, по-змеиному прижимаясь к заснеженной земле. Демьян зажал в десной²¹ руке острый охотничий нож, им удобней, чем мечом наносить резкий и точный удар. Все было готово, если понадобится, к броску.

И вот она появилась… черная тень на самой вершине. Высокий, плотно сшитый человек стоял неподвижно, бросая вызов разгулявшейся метели. Демьян невольно залюбовался богатырской силой. Смог бы он сам вот так прямо стоять, не сгибаясь под порывами могучего ветра?

Кто же этот дозорный, и что делает посреди степи? Где его спутники? Сколько они с Вьюном не крутили головами, сколько не прислушивались, уловить присутствие других людей им не удалось. Демьян ползком продвинулся еще на сажень, и вдруг, выпрямившись во весь рост, громко захохотал. Осип с немым удивлением уставился на боярина.

– Оська, это ж баба половецкая²²!

Вьюн вгляделся в очертания фигуры и тоже рассмеялся.

– А я-то все гадал, как можно так долго не шелохнувшись стоять! – радостно заметил он.

Каменные истуканы с детства были знакомы каждому курянину, ими было усеяно все степное и лесостепное пространство. Для половцев бабы служили предметом поклонения, для христиан – дорожными ориентирами. Православные не трогали чужих кумиров, брезгливо объезжая их стороной. Демьян знал всех курских баб, и часто, сбившись с пути, с их помощью находил нужное направление. Половецкие идолы всегда смотрели на восток, обращая плоские, обветренные лица к нарождающемуся солнышку.

Вплотную подойдя к каменному изваянию, Олексич в уже довольно густой темноте с трудом смог определить, где у бабы лицо.

– Вон он восход, – показал Демьян. – Эх, чуть промахнулись, завтра придется слегка на полуночь²³ завернуть.

Когда они добрались до своих, метель стала стихать. Вьюн взахлеб стал рассказывать, как они чуть не завалили идолище:

– Вот бы кинулись его под ноги подбивать, так без боков бы остались!

– Эх, ты, дозорный, живого от каменного не можешь отличить, – под общий хохот пожурил воя Первуша.

– Так не видно ж ничего, – развел руками Осип.

– Это ему духи поганых взгляд отвели, – заметил Проня. – Надо было молитву Николаю Угоднику прочесть, он в дороге бережет, так пелена бы сразу спала. А еще разрыв-трава помогает, ее упыри боятся, кинул перед собой, да вперед иди, а еще чертополох, это первое дело…

– Опять ты за свое, – сердито одернул его десятник, – Святого с ворожбой в кучу мешаешь. Вот я тебе, – и он показал Проньке кулак.

– А что я, я ж так…

Проню любили слушать вечерами у костерка, его байки всегда были самые страшные, но сегодня все так устали, что было не до побасенок. Дойдя до примеченного леска, путники быстро организовали ночлег, пожевали скудные запасы, и повалились спать. И только Демьян опять долго ворочался, подкладывая под голову то одну, то другую руку, даже усталость не могла усыпить его растревоженную душу.

Утро встретило отряд ярким солнышком и искрящимися от мороза сугробами, будто и не было вчера вьюги. Все дышало умиротворяющим спокойствием, тишина резала ухо.

Запасов овса в притороченных к седлам торбах оставалось совсем немного. Вои осторожно по горсточке с рук стали кормить оголодавших лошадок. Демьян раскрыл ладони для более слабой Зарянки, поглаживая кобылу по спутанной гриве:

– Терпи, родная, терпи, – приговаривал он.

Лошадь фыркала и жадно ела угощение. У самого боярина в животе урчало от голода. В кожаной суме лежали с десяток сухарей и немного солонины. Это богатство необходимо было растянуть на несколько дней. Оставались ведь помирать и коней, навьюченных съестным, отдали липовецким, чтоб добро не досталось недругам. Теперь Демьян как старший, корил себя за это, да назад уж поворотить ничего нельзя было.

Ветерок между тем не стал ждать своей очереди, а отошел в сторонку и начал старательно разгребать глубокий снег копытом. Белые хлопья полетели в разные стороны, а морда скрылась где-то в сугробе. Вои подбежали посмотреть, чего там нарыл боярский конь.

– Гляди-ка, – зашумели они, – мохнатый до травы докопался, сам корм себе нашел!

Люди кинулись щитами раскапывать новый пушистый и старый слежавшийся снег, открывая и для своих коней тощую и вялую, но все же свежую травку.

Позавтракав, стали неспешно сбираться снова в путь. Демьян решил сам еще раз подняться на курган и свериться по бабе с направлением. Утопая по колено в снегу, он взобрался на вершину и встал рядом с истуканом. Каменный идол был на четверть выше боярина. Теперь при свете дня Олексич хорошо рассмотрел его. Это оказалось необычное женское изваяние. Широкоплечая степная жена²⁴ держала на руках крохотного, разметавшего ручки и ножки младенца. Лицо ее выражало суровое спокойствие. Среди курских каменных баб были в основном мужи-воины или одинокие прародительницы в богатых одеяниях, но ни разу Демьян не встречал идолиц с младенцами. Как завороженный он взирал на эту странную пару.

Вдруг ему почудилось, что каменные глаза сузились, брови сдвинулись, а трещина рта искривилась. Лицо бабы пылало гневом, но гнев этот был обращен не на ольговского боярина, злые глаза смотрели поверх его плеча куда-то на восход. Демьян невольно обернулся и замер, открыв рот. По белой бескрайней степи ехал отряд. Черные фигуры всадников были хорошо видны на ярком морозном снегу. Олексич быстро пригнулся к земле.

«Около сотни, не меньше, – насчитал он. – Кто же это? Может, наши в метель заблудились или решили все-таки к Телебуге ехать? Да нет, у Липовецкого князя людей-то побольше будет. И едут спокойно, как хозяева, словно это их вотчина. Как бы на нас не вышли, от местных удирать сложнее, они здесь каждую кочку знают. А я, дурак, даже дозор не выставил».

Демьян буквально скатился с кургана.

– Костры все погасили?! Всадники там, едут с восхода. Дружина большая.

Оставив лошадей, все поползли наверх, взглянуть своими глазами на новую угрозу.

– Видите? – указал боярин своим десятским.

– Должно, рязанцы в Орду едут, – предположил Первуша.

– Рязанцы этой дорогой не ездят, зачем им круг такой скакать, – заметил Горшеня.

– Может тогда татары?

– Рязанцы, татары али еще кто, нам все равно с ними встречаться ни к чему, – Горшеня отер снегом лицо. – Пусть себе мимо едут. А если сейчас на нас поворотят, так десным краем леса вдоль оврага уходить надо.

– Всем, вниз, – негромко скомандовал боярин, – и наготове быть.