Глава 3.

Он был таким, как в нашу последнюю встречу, но в то же время совсем другим. Его сильные руки удерживали меня, даже когда я пришла в себя и попыталась подняться. Я потеряла сознание всего на мгновение. Это был крик отчаяния моего измотанного организма, требовавшего небольшой передышки.

– Лина… Лина, как ты? – Игорь повторял мое имя, словно сам пытался поверить в то, что это действительно я.

– Нормально, – пролепетала я не своим, слишком высоким, чересчур неестественным голосом. Он меня отпустил, и я нехотя отстранилась. – Видимо, упало давление. Уже все хорошо. Спасибо тебе… Игорь.

Говорят, первая большая любовь никогда не проходит без следа, и сейчас я чувствовала этому подтверждение. Девять лет вдали от некогда родного города, девять лет вдали от воспоминаний, девять лет никаких разговоров, девять лет без него… Казалось бы, я забыла или, точнее, смогла заставить себя забыть Игоря, увлекалась другими, строила отношения, позволяла себя любить и думать о будущем, в котором не было его… Но все перечеркнул один взгляд его глубоких синих глаз. Мое сердце было готово выпрыгнуть из груди, дыхание сбилось, а руки похолодели.

– Лина, я узнал про твоего папу. Как ты? Как мама? – взволнованно спросил он, а я смогла только кивнуть: стоило Игорю упомянуть папу, как снова захотелось разрыдаться. – Я пришел сюда узнать, может быть, что-то нужно. Я готов помочь с организацией похорон и прощания.

– Спасибо тебе, но все устроит агентство, – я даже слабо улыбнулась, но на глаза все равно навернулись слезы. Игорь легко коснулся моего плеча, и я, ведомая каким-то естественным порывом, подалась ему навстречу, зная, что сейчас он меня обнимет.

– Ну тише… тише, – Он поглаживал меня по спине, успокаивая, словно ребенка.

В школе прозвенел звонок, и уже через мгновение на крыльцо высыпалась шумная компашка школьников. Они с визгом пронеслись мимо, но одна девчушка вдруг остановилась и с любопытством посмотрела на нас.

– Дядя Игорь? – удивленно вопросила она, и Филатов вмиг выпустил меня из объятий.

– Оливка? – радостно воскликнул он и, подойдя к девчушке, нагнулся, чтобы их лица оказались на одном уровне. – Отучилась?

– Да. За мной бабуля пришла, – девочка указала на даму в лиловом пальто у ворот школы.

– Лин, подожди меня минутку. Я передам эту красавицу бабушке, и мы поболтаем, – обратился ко мне Игорь, и я, снова потеряв дар речи, лишь кивнула.

Филатов взял девочку за руку и повел ее к бабушке. Малышка что-то оживленно ему рассказывала, а он улыбался открытой, доброй улыбкой, какую когда-то я так любила. А ведь если бы мы не расстались, если бы все получилось иначе, он бы сейчас мог так же вести за руку нашу дочь… Как странно, что я об этом подумала, ведь на самом деле пока не хотела детей. Даже когда год назад приняла предложение Олега, полагая, что по-настоящему его люблю, первым делом сказала, что в ближайшие годы не намерена думать о ребенке. Откуда сейчас появились такие мысли?..

Игорь передал девочку бабушке. С минуту они поговорили и, распрощавшись, он двинулся ко мне. Стоило хотя бы отвести взгляд, но я не могла. Годы явно пошли ему на пользу. Мой бывший заметно возмужал, хотя остался довольно худым. Он все так же был одет с иголочки: узкие темные джинсы, кожаная куртка известной недешевой марки и яркий шарф, напоминающий о том, что его хозяин любит оригинальность. Волосы, которые когда-то непослушно стремились в разные стороны и не хотели повиноваться расческе, сейчас были аккуратно уложены. Игорь оставался все таким же красавцем, и я вдруг опять почувствовала себя дурнушкой.

– Извини. Это моя соседка. Ты, кстати, ее знаешь. Зинаида Михайловна, работала в книжном. Помнишь?

– Угу.

Действительно, дамой в розовом пальто была та самая напомаженная женщина, которая когда-то продавала мне ручки и тетрадки в канцелярском отделе нашего книжного. Она заметно сдала, но все равно даже издалека я узнала черты, которые теперь припомнились. Зинаида Михайловна интересовала меня меньше всего, Игорь продолжал рассказывать о ее сыне, его жене и дочери с необычным именем Оливия.

– Хотя сейчас такая мода на необычные имена, что скорее «Маша» покажется чем-то оригинальным. Раньше необычной у нас была только Эвелина, – он улыбнулся и вдруг смущенно отвел взгляд. – Как-то странно все это. Столько лет не виделись, а сейчас болтаем, словно старые знакомые. Может быть, выпьем кофе? Если у тебя упало давление, то…

– Я не могу, извини, – перебила Игоря я. – Спешу домой… к маме. Еще нужно всех оповестить о похоронах. В школе мне не дали контактов.

– В смысле, не дали? Почему?

– Неважно… Но мне правда пора, – я повернулась, чтобы уйти, но замешкалась. На языке вертелась фраза, произнести которую было так сложно, но все же я осмелилась, – была рада тебя видеть.

– И я тебя, – ответил Игорь. – Давай подвезу.

– Спасибо, я на машине.

Я понимала, что если задержусь хотя бы на минуту, то окончательно потеряю себя. Я уже не понимала, что со мной происходит, почему сейчас, когда в моей жизни случилась страшная трагедия, я робею перед Игорем. Как вообще возможно в этот момент чувствовать что-то, кроме боли из-за смерти папы?

Не дожидаясь его ответа, я сбежала по ступенькам, думая, как странно, что первая встреча после многолетней разлуки случилась на крыльце школы, где когда-то все началось. По пути разблокировав машину, я слишком сильно дернула дверцу и чересчур ею хлопнула. Руки дрожали, во рту пересохло, ведь я точно знала, что он смотрит. Только выехав с парковки, я мельком взглянула в зеркало заднего вида. Все так – мой бывший возлюбленный провожал меня взглядом.

***

– Лина, ну как? – не дождавшись, когда я разуюсь и пройду в комнату, спросила мама.

– Все будет организовано как надо. Не волнуйся, мам. Но только про поминки я сказала, что мы их устроим в твоей пекарне. Я не знаю, кто пойдет, поэтому просто купим готовых закусок.

– Я куплю курицу. Ножки, бедрышки. Запечем в духовке с чесночком, специями, как папа любил. Еще можно котлеток легких, если кто жирного не ест, – засуетилась мама.

– Мам, не надо. Я не хочу, чтобы ты занималась едой. Мы купим готовое. Я узнаю про кейтеринг и закажем. По деньгам выйдет не сильно дороже, но нам не придется стоять у плиты. Да, тете я позвонила. Она все должна была рассказать бабушке. Они приедут вместе, – я прошла в комнату и устало опустилась на диван. Голова раскалывалась, а сейчас, оказавшись снова дома, я поняла, что сил не осталось совсем.

– Лин, детка… Я вижу, что ты обо мне заботишься, но мне самой будет лучше, если я займусь едой. Это хоть немного отвлечет. Невозможно просто так сидеть и ничего не делать, ждать непонятно чего! – мама не сдержалась и заплакала. Как же было больно видеть ее такой…

– Мамочка…

Я приподнялась, чтобы ее обнять, и она вдруг показалась мне невесомой. Говорят, душа весит двадцать один грамм; если душа моей мамы сейчас с отцом, то эти граммы поувесистее, иначе как объяснить, что мамочка стала такой легкой. Я держала ее, плачущую, в объятиях, словно лепесток, трепещущий на ветру. Мне самой хотелось плакать, но я держалась из последних сил. Мама отстранилась, вытерла лицо тыльной стороной ладони и попыталась улыбнуться. Мы обе старались ради друг друга, но, похоже, у обеих выходило не очень.

– Лина, давай я напущу тебе ванну. Немного расслабишься, потом как раз будет ужин, а там и спать. Лучше пораньше лечь. Что тебе приготовить?

– Мам, – вздохнула я и покачала головой.

– Говорю же, мне легче, когда я что-то делаю. Я свининку разморозила, давай быстро пожарю?

После горячей ванны и сытного ужина мне действительно полегчало. Я была уверена, что не смогу взять в рот и крошки, но мамина стряпня даже в такой ситуации сумела пробудить аппетит. Мне удалось уговорить ее тоже поесть. Мы поменялись ролями, и теперь я ухаживала за мамой. Я дала ей снотворного и уложила в постель.

– Солнышко, и ты ложись.

– Хорошо, мам. Только закончу с некоторыми делами.

– Милая, оставь все на завтра.

– Мам, я возьму папин ноут? – я посмотрела на старенький потертый ноутбук, с которым отец почти никогда не расставался.

– Зачем? – нахмурилась мама.

– Я хочу зайти на его странички в соцсетях и написать, где будет прощание.

– Хорошо, Линочка. Зарядка в верхнем я… – мама протяжно зевнула, ее веки отяжелели, она из последних сил старалась не уснуть в разговоре.

– Я найду зарядку, не беспокойся. Спи, – я поцеловала маму в щеку и укрыла ее одеялом.

Папин ноутбук грузился так долго, что за это время я успела сходить в кухню и достать из родительской заначки бутылку коньяка. Я редко пила крепкий алкоголь, но сейчас мне было жизненно необходимо расслабиться. Нарезав лимон, взяв плитку темного шоколада и достав из серванта хрустальную рюмку, я вернулась в комнату, которая когда-то была моей.

Ноутбук запросил пароль, и я сходу набрала дату родительской свадьбы. За столько лет ничего не поменялось: этот код папа устанавливал везде – на старом дипломате, с которым когда-то ходил в школу, на домашнем компьютере, на телефоне. Сразу же у меня промелькнула мысль, что вот еще одно доказательство того, что папа никак не мог увлечься Мариной.

Как у многих людей его возраста, у папы имелись странички в Одноклассниках и в ВК. Там я и выложила объявление о том, где состоится прощание, попросила заранее проинформировать, кто планирует остаться на поминки, и для связи оставила свой телефон. Я уже хотела выйти из соцсетей, как вдруг решила заглянуть в переписки, которые вел отец.

Мне было неловко открывать папины сообщения, словно я подглядываю за ним в самый интимный момент. Но если это хотя бы на грамм позволит пролить свет на то, что с ним случилось, я должна была это сделать. В одноклассниках я не нашла ничего такого, что могло бы как-то мне помочь, только переписки по работе с другими учителями и поздравления с праздниками, а вот в ВК мне удалось кое-что обнаружить.

Сообщение датировалось девятым сентября. Если я правильно помнила, – как раз за день до убийства Марины Поляковой. Она писала отцу что-то странное, непонятное мне, и явно вырванное из контекста живой беседы:

«Анатолий Леонидович, вы правы, так не поступают, но мне все равно. За какую мораль мне цепляться? Я ее давно похоронила. Послезавтра все решится, и мне плевать на последствия. В моих руках такие козыри, что одна я ко дну не пойду».

В этот же день мой папа написал ей еще более странный ответ:

«Мариночка, давай все уладим. От твоей горячности может пострадать Камилла. Я не могу этого допустить. У меня есть деньги – я всю жизнь откладывал. Галина о них не знает, иначе бы не позволила Эвелине влезть в ипотеку, но я всегда считал, что Лину это закалит. Мне хотелось передать ей это все позже, когда она научится устраиваться сама. Я могу отдать эти деньги тебе. Мы никому ничего не будем говорить».

Я на ощупь нашла на столе бутылку, плеснула себе в рюмку еще коньяка и выпила залпом. Глаза застилали слезы, а тело била мелкая дрожь. Я всегда подозревала, что у отца были сбережения, но, зная, что это его деньги, никогда на них не претендовала. Да, я сама справилась с покупкой квартиры, сама за нее плачу и горжусь этим. Но после папиного сообщения Марине у меня возник такой неприятный осадок, что даже коньяк не смог его заглушить. Что такого происходило межу ними, что папа был готов отдать ей свои сбережения? Я снова перечитала Маринино сообщение и в этот раз увидела желчь в ее словах. «…одна я ко дну не пойду», – что это, шантаж? Что, если Марина и правда шантажировала папу?! Но чем можно его шантажировать? Неужели он был способен совершить нечто такое, что могло заставить его платить за молчание?

И тут меня поразила другая страшная мысль: если шантаж имел место быть, тогда это и есть мотив. И пусть я не сомневалась в невиновности папы, у полиции могло быть совсем иное мнение. Нужно было срочно избавиться от улик! Прежде чем удалить сообщения, я сделала скриншот экрана и сохранила его в облаке. Конечно, полиция могла бы запросить переписки с сервера, но вряд ли наш участковый до такого додумается, а пока нужно всеми силами спасти папину честь.