Я не сомкнула глаз до утра. Несмотря на дикую усталость и выпитый коньяк, мое сознание никак не находило упокоения, прокручивая воспоминания этого долгого изнурительного дня. Только когда на улице рассвело, мне наконец удалось уснуть беспокойным сном, который не дал мне отдохнуть.

***

Пятница прошла как в тумане. Я проснулась около полудня, когда мама уже встала и даже сходила в магазин. Мы вместе выбрали костюм для папиных похорон, чтобы я отвезла его в морг. Мама порывалась поехать со мной, но я уговорила ее остаться дома и дождаться тетю Милу и бабулю.

Сегодня мамочка выглядела еще хуже, чем вчера: осунувшаяся, бледная, с потухшим взглядом. Только готовка немного вернула ее к жизни. Она все время была на кухне. Даже когда приехали тетя и бабушка, мама лишь ненадолго вышла к ним, чтобы вместе оплакать папу.

Раньше мы собирались с родственниками только по праздникам. Когда бабушка была моложе, а я жила с родителями, она приезжала к нам на каждый Новый год и на Пасху; тетя, тогда еще неразведенная, навещала нас вместе с супругом на папин день рождения, а вместе с бабушкой они наведывались в Романовец на мой день рождения. По маминой линии у нас не осталось родни, поэтому тетя и бабуля были моими единственными родственниками. В этот раз их приезд только добавил боли. Тетя весь день рыдала, не думая о том, как сильно это сказывается на нас всех. В отличие от нее бабуля плакала лишь тогда, когда думала, что ее не видят. Я совершенно не знала, как себя с ними вести и, сославшись на мигрень, закрылась в моей бывшей комнате.

Только сейчас я вспомнила, что нужно проверить объявление о папиных похоронах. Наверняка там появились сообщения от его коллег и бывших учеников, которые хотят прийти с ним проститься. Странно, что не пришло ни одно сообщения на телефон.

Загрузив папины странички, я увидела порядка десяти личных сообщений и всего три комментария к объявлениям и начала с них:

«Убийца»

«Гори в аду»

«Старый извращенец. Убийца»

Я не верила глазам. Комментарии были оставлены молодыми ребятами, учениками папиной школы. Не знаю, что задело меня больше: озлобленность этих малолеток или то, как быстро разлетелись слухи о надуманных обвинениях в папин адрес. Я почувствовала подступившую к горлу тошноту от всей этой мерзости.

Удалив отвратительные комментарии, я с ужасом открыла личные сообщения… Меня хватило лишь на три, остальные стерла после первых строк. Писали ученики школы, кто-то из родителей, продавщица хозяйственного магазина, с которой отец как-то поспорил из-за проданного некачественного инструмента, и даже кое-кто из учителей. Молодежь просто бессовестно поливала отца грязью и бранью, а вот более зрелые писали пропитанные ядом, злобные сообщения. Они знали, кто именно получит их послания, поэтому советовали мне не распространяться, чья именно я дочь, тихо похоронить убийцу-отца, поскорее увезти из Романовца мать и забыть дорогу обратно.

Я не понимала, откуда в людях взялось столько злости. Почему они ополчились на папу, поверив необоснованным обвинениям. Совсем недавно с ним здоровались, только завидев в конце улицы, ведь он был директором лучшей школы города… И вот оказалось, что заработанное годами уважение на деле ничего не стоит. Знакомые, которые некогда лебезили перед папой, сейчас с радостью изливали свою желчь, пороча его память.

Нужно было срочно прекратить эту вакханалию. Я удалила объявления о похоронах и заблокировала папины странички. Писать дрянные сообщения – проще простого, пусть те, кому есть что сказать, сделают это мне в лицо. Закрыв крышку ноутбука, я разрыдалась как маленькая девочка. Мне было обидно и невыносимо больно за папу.

– Лина, ты не спишь? – раздался за дверью голос бабули. Несмотря на ее восемьдесят пять, слух у нее оставался отличным.

– Нет, бабуль, проснулась, – утерев слезы рукавом кофты, я открыла ей дверь. Бабуля зашла в комнату и моментально заметила не расстеленную постель.

– Лина, ты уже большая девочка, а обманывать так и не научилась.

– С тобой врать никогда не удавалось. Садись, бабуль. Как ты?

– Зачем спрашиваешь, если знаешь? Я вот о чем поговорить хотела: мы с Милкой до понедельника в Романовце пробыть хотели, но уедем завтра после поминок.

– Почему? Бабуль, останьтесь еще!

– Нет, так лучше будет. Всем. И вам с мамой лишние слезы только во вред, и нам с Милой будет легче переживать горе у себя дома.

Я была благодарна бабушке за понимание. Она всегда была умной женщиной и даже сейчас, потеряв сына, старалась форсировать ситуацию так, чтобы было лучше всем. Я нежно ее обняла и поцеловала в морщинистую щеку.

– Девочка моя! Ты же моя единственная внучка. – Бабуля не сдержалась и прослезилась. – Я тебя очень люблю, и, если тебе что-то будет нужно, всегда мне говори.

– Хорошо, но я уже большая и сама могу…

– Знаю-знаю… Я вот еще что сказать хотела… Видишь, как жестока бывает жизнь. Не думала никогда, что буду сына хоронить. Но все равно, Толик – мое счастье. Это самое главное для женщины – ребенок. Он мне подарил тебя. Мне уже осталось не так много.

– Бабуль, не надо…

– Дай договорить. Мне уже немного осталось, но я бы хотела успеть еще и правнука понянчить. Лина, ты уже совсем взрослая. Женщина. Обещай, что я увижу своего правнука.

Мне не хотелось спорить с бабушкой в такой момент, а с ее стороны это был удар ниже пояса. Вот уже несколько лет она грезила о правнуках, а я все никак не хотела осуществить ее мечту. Глупо было бы сейчас заводить разговор об ипотеке, попытках утвердиться на работе, да и об отсутствии потенциального отца ребенка. Мне пришлось дать бабуле обещание, пусть я и не была уверена, что сумею его выполнить, и теперь в руках этой старушки был мощный козырь против меня. Как бы сильно я ни любила бабулю, ее стремление навязать стереотипы своего времени меня всегда раздражало. Женщина никому ничего не должна, мы вправе распоряжаться собственной жизнью по своему усмотрению, жаль, что бабушка этого не понимала.

***

В день папиных похорон с самого утра шел мелкий противный снег. Тяжелые свинцовые тучи не давали свободы солнцу, и складывалось ощущение, что за окном уже вечерние сумерки. Я сильнее укуталась в пальто и посмотрела на маму. Бледная, измученная, с темными кругами под глазами. Морщины на лбу и у рта оказались вдруг такими заметными, что мама стала выглядеть на десять лет старше, чем накануне. Мы уже двадцать минут стояли под дверями морга. Как я и думала, приехали слишком рано, но мама не хотела выжидать последние минуты дома. Наконец, нам сказали, что все готово, и можно забрать папу.

Тело отца нам выдали около половины двенадцатого, а в полдень должно было состояться прощание в зале местного ДК. Тетя и бабушка сразу отправились туда. Я пыталась уговорить маму поехать с ними, но она ни в какую не соглашалась. Для нее было важно оказаться с папой в самом начале его последнего пути…

До ДК мы ехали по главной дороге через весь Романовец. Как странно было видеть, что жизнь горожан текла в обычном русле: все спешили по своим делам – кто-то в магазин, кто-то в гости, кто-то в местный развлекательный центр. Даже ноябрьское ненастье не удержало людей дома, и я им так завидовала… Еще в прошлые выходные я не могла и помыслить, что мой мир в одночасье рухнет. Что теперь ждет мою семью?..

– Как думаешь, многие уже пришли? – спросила мама, когда мы выехали на подъездную дорогу ДК.

– Не знаю. Еще без пятнадцати, хотя я писала, чтобы пришли раньше. Аренда зала у нас только на сорок минут, в час десять уже должны быть на кладбище.

От моих слов мама дернулась, как от удара тока. Я понимала, что ей невыносима сама мысль, что чуть больше, чем через час, папино тело предадут земле. Всю дорогу она держала его ледяную окаменевшую руку в своих ладонях, словно пыталась отогреть от мертвецкого холода. А вот я, в отличие от нее, не могла даже посмотреть в папину сторону. Я помнила отца живым, улыбающимся, и этот бледный мужчина с неожиданно острыми чертами лица никак не мог быть моим папочкой.

– Вы выйдете здесь или подъедете со мной к заднему входу? – обратился к нам Александр, водитель траурной газели, и я только заметила, что мы уже во дворе ДК.

– Давайте с вами, – ответила я.

– Хорошо. Вы найдете мужчин, которые помогут мне с гробом?

– Да, конечно.

Агентство не выделило нам других помощников, кроме Александра. Как выяснилось, наем людей стоил дополнительных денег, но у меня уже ничего не осталось, а просить маму, тетю или бабушку не хотелось. Я знала, что мои коллеги не останутся в стороне и после зарплаты скинут мне на карту небольшую сумму – такова была традиция в нашей фирме. Но эти средства имело смысл положить на кредитки, опустошенные для оплаты похорон.

Газель остановилась на ухабистой дороге, которая вела к заднему входу в ДК и не ремонтировалась с тех пор, как тут положили асфальтовую крошку. Александр вышел из машины, открыл нам двери и подал руку сначала маме, а потом мне.

– Мамочка, я сбегаю за кем-нибудь, чтобы нам помогли. Ты…

– Останусь с папой.

– Хорошо.

Мне так не хотелось уходить от мамы, будто она может раствориться на холодном, пронизывающем ветру, и я со всех ног бросилась к ДК. Перед главным входом никого не оказалось, видимо все спрятались от непогоды внутри. Я вбежала по скользким ступеням и распахнула тяжелые двери. Огромный, отделанный серыми мраморными плитами холл оказался пустым. Никого, кроме бабушки и тети.

– Лина! – воскликнула тетя Мила и поспешила ко мне. – Приехали?

– Да, но нам нужна помощь. Мужская сила… Никого еще нет?

– Нет. Пока никто не приехал.

«Еще рано. Просто еще рано», – успокаивала себя я, пока возвращалась к маме с местным дворником, согласившимся за небольшую плату помочь. Вместе с водителем они переставили гроб на специальные носилки и покатили к ДК.

В главном зале, где до сих пор проходят все значимые события Романовца, стояла большая папина фотография. В воздухе разливался нежный аромат роз, любимых папиных цветов, играла негромкая музыка «Битлз» с его диска. Гроб установили в самом центре зала перед сценой, а рядом поставили стулья для мамы, тети и бабушки. Я должна была встречать гостей…

Договариваясь об аренде ДК, я переживала, что помещение на сто пятьдесят мест не вместит всех желающих проститься с папой, но вот большие настенные часы пробили полдень, а зал оставался пустым. «Опаздывают», – говорила себе я, дрожа от холода в дверях, «опаздывают», – спустя еще десять минут пыталась себя обмануть.

– Эвелина Анатольевна, – обратился ко мне Александр, который все это время сидел на последнем ряду, ожидая окончания церемонии, – может быть, поедем? Какой смысл во всем этом?

Он безусловно был прав, и я могла бы его понять чисто по-человечески: глупо так тратить субботу. Но его слова задели меня за живое, и я неожиданно резко ответила:

– Вам платят не за то, чтобы нас торопить! Я сама скажу, когда мы поедем. И смысл во всем это есть!

– Извините… – смутившись от собственной бестактности, которую только сейчас осознал, водитель сел обратно на свое место.

Я окинула взглядом пустые кресла, длинный проход с потертым ковролином и задержала взгляд на вазоне с букетом из ста белых роз. Подойдя к цветам, я достала их из воды и направилась к папе. Шипы кололи ладони, но эта боль казалась сейчас приятной, мне хотелось, чтобы мои руки кровоточили, как кровоточит душа… Аккуратно уложив розы в гроб, я набралась смелости взглянуть в папино лицо, зная, что это будет самый последний раз, когда я его увижу.

– Прощай, папочка, – прошептала я и поцеловала его в лоб, а потом повернулась к маме, тете и бабушке. – Давайте поедем.

– Линочка, но я не понимаю, почему никто не пришел? – роняя слезы на подол траурного платья, проговорила бабушка.

Я не нашлась что ответить и только обняла бабулю. А вот мама поняла, почему так случилось. Мы переглянулись, и впервые за эти дни я увидела в маминых глазах настоящую, неподдельную злость. Такой взгляд я видела у нее лишь однажды, когда молодой парень ударил бездомного пса.

– Нужно опустить крышку, – сказала я, оглядываясь. Александра в зале не было. Он незаметно выскочил на улицу, а мне после нашей стычки совсем не хотелось за ним идти. – Давай сами?

Мы с мамой взялись за крышку гроба и в этот момент услышали скрип дверей. Я оглянулась, думая, что водитель вернулся, чтобы помочь, но мужчина, стоявший на пороге, был выше на голову, но уже в плечах.

– Простите, я опоздал, – сказал Игорь, стряхивая снежинки с куртки.