В этот раз от чтения отвлёк не индюк, хотя он снова бродил вдоль забора со стороны соседа и не давал расслабиться. Голуби приглушенно ворковали, где-то в глубине дома глухо тикали единственные часы, которые Наташа заводила, но они упорно отставали. Привычные звуки и обволакивающая безлюдная реальность. И тут со стороны кухни послышался голос. Кто-то недовольно бурчал и ругался. Наташа тряхнула головой, взлохматила волосы. Голос стих, но почему-то казалось, что это только начало. Она не могла понять, почему вернулись галлюцинации, вроде всё прошло ещё месяц назад. Она-то понадеялась, что нервная система пошла на поправку и залатала дыры в памяти. Или это у новых таблеток такие побочные эффекты? Как бы то ни было, галлюцинации не просто вернулись, а усилились и разнообразились.

Накануне ночью она долго не могла уснуть, ворочалась в скрипучей постели. Наматывая на ноги влажную простыню. Даже распахнутые настежь окна не спасали от духоты. Кондиционера, естественно, не было, прогретый солнцем дом щедро отдавал тепло. Наташа таращилась в окно, прислушиваясь к незнакомым шорохам. Ни одного городского или привычного, даже холодильник рычал не как техника, а как живое существо, хотя уже не пугал до сердечного приступа. Она перевела взгляд на ковёр над кроватью и ухмыльнулась. Ковры на стенах – дикость какая-то. Пылесборник и вообще безвкусица.

Суслик на ковре зашевелился и обрёл объём, его вышитые бездонные глаза смотрели вполне осознанно и даже немного с неодобрением. Наташа ошарашенно глядела на стену, отмечая малейшие движения животного, и удивлялась собственному хладнокровию. Может, нужно закричать, отпрыгнуть, хотя бы встать? Вставать не хотелось. Тело наконец-то потяжелело, сознание тоже начало расплываться, подкралась долгожданная дрёма. Наташа нехотя приподняла руку и прижала ладонью вздыбившуюся поверхность ковра. Попыталась затолкать обратно в стену объёмного суслика, но подняла только облако пыли. Расчихавшись, Наташа отодвинулась к краю постели, но не встала и не убежала. Лежа на боку, вглядывалась в узоры по краю ковра, на суслика больше не смотрела, хотя он всё ещё шевелился и даже сопел. Так она и уснула.

Утром ночное происшествие показалось дремотной фантазией. Живой ковёрный суслик – это даже звучит как самая бредовая галлюцинация. Таких оригинальных у неё раньше не случалось. После душной ночи Наташа решила обустроить себе спальное место на продуваемой веранде и утро начала с уборки. Вымела полы, вынесла на улицу столик и кресло, а вместо них притащила из спальни кровать. Без матраса та оказалась довольно лёгкой, и Наташа справилась без посторонней помощи, правда, металлические ножки оставили царапины на крашеном полу. Мира, скорее всего, будет недовольна и потребует купить домик, прежде чем его крушить.

Поставив кровать прямо у окна, Наташа закинула шторы в стирку и в раздумье замерла перед окном. Мутные стёкла напоминали фасеточные глаза стрекозы, затянутые паутиной. Тут точно не обойтись без генеральной уборки. В отличие от остальных комнат, веранда не отапливалась и явно использовалась как проходное помещение. Из-за больших окон и двери, выходящей на крыльцо, здесь даже днем бродил сквозняк. А значит, и ночью будет не так душно, как в доме.

Наташа подвернула края джинсов, переоделась в самую простенькую футболку и принялась драить окна. Пока мыла, несколько раз едва не свалила с крыльца горшки с геранью. Алые шары от её бесцеремонности чуть осыпались, но устояли. Каждый раз, задевая листья, она морщилась: очень уж специфический запах у этого цветка. Только смотреть и можно, лучше не трогать.

Когда осталось домыть всего одно окошко, ведро с грязной водой упало на бок, окатив при этом мутной жижей белые кроссовки Наташи. Она пригляделась к ведру. Странно, почему оно вообще завалилось? Стояло ровно, ветром его не сдвинуть. Будто кто-то нарочно толкнул именно в её сторону. До джинсов грязная вода не достала, а вот белые кроссовки пострадали уже второй раз. Все же неподходящая обувь для деревни. Бросив тряпку в пустое ведро, Наташа сняла обувь, немного помедлив, стянула и носки. С опаской ступила на влажную траву и прислушалась к ощущениям. Первой мыслью было, что где-то тут периодически бродит индюк, а значит, по причине скверного характера оставляет после себя гадости с отсроченным эффектом, как раз для босых незащищенных пяток.

Оглядев травяной пятачок под окнами веранды, Наташа прошлась вперед-назад и снова замерла, на этот раз в странном блаженном оцепенении. Она не ожидала, что ходить босиком настолько приятно. Пожалуй, легкое покалывание и щекотливая нежность травы будут покруче массажа.

Уборку она заканчивала босиком. Вымыв полы на веранде, постелила у входа влажную тряпку. Обуваться пока не хотелось. Повесив высохшие шторы, Наташа с удовлетворением оглядела свое новое спальное место: прохладно, красиво и без суслика.

Осталось придумать, куда деть мебель с веранды. Комнаты в доме были слишком маленькими, а время нещадно потрепало столик и кресло, белая краска на них облупилась и висела лохмотьями. В принципе, сойдёт за винтаж, в конце концов, пока нет дождя, можно оставить их на улице. Пить чай под яблоней и собирать браслеты на свежем воздухе.

Наташа бросила взгляд на связку ключей, оставленную хозяйкой на подоконнике. Ещё в первый день она обнаружила за домом сарай, но пока в него не заглядывала. Если найдется свободное место, можно временно сослать туда мебель. Правда, открыв двери сарая, Наташа передумала. Под потолком висели самые настоящие летучие мыши. На вторжение постороннего они не отреагировали, продолжили темнеть спящими комочками. Наташа тоже не знала, как на них реагировать. Если бы они пробудились и ринулись к выходу – однозначно бы завизжала, а так постаралась не шуметь. Будить спящих, даже если это мыши, – худшее из преступлений. Да и места в сарае не нашлось. Захламленное помещение ощетинилось ржавым велосипедным рулем и вёслами. А все остальное терялось в тени и паутине.

Наташа заинтригованно присмотрелась к велосипеду. Он выглядел старым, но вполне целым, правда, камеры на колесах повисли печальными тряпочками. Для деревни, наверное, самое подходящее транспортное средство, найти бы того, кто его починит, но при этом не напросится в гости и не нарушит её праздное уединение. Дружить с местными она всё ещё не планировала. А вот что делать с вёслами? К ним же должна прилагаться лодка, иначе какой в них смысл? Хотя… Можно ими индюка гонять. Наверное, лодка должна быть у реки, туда Наташа так и не ходила, хотя собиралась уже дважды. Каждый раз что-то её останавливало или наступал вечер, а блуждать в потёмках в незнакомом месте было слишком рискованно.

Побродив босиком по дорожкам из жёлтого песчаника, Наташа оценила высоко висящее в небе солнце, обулась и рискнула углубиться в лес. В тени деревьев воздух казался зелёным и пах чуть подгнившей сырой листвой. Ветви ясеней и каштанов переплелись над головой, образуя причудливую крышу, сквозь которую пробивались прозрачные солнечные лучи. Тишина здесь дышала жизнью, звенела, щебетала, шуршала и все же притворялась тишиной. Звуки звучали, словно издалека, приглушенно. Не было в них городской суматошности и резкости.

Протоптанная тропинка убегала вперёд, но не терялась, а многочисленные ответвления от неё исчезали, стоило отвести взгляд немного в сторону. Есть тропинка – нет тропинки. Такой же фокус случился с поворотом на Старолисовскую. Его словно не было, пока она не посмотрела на него в упор. Мерцающая зачарованная дорога.

Тропинка вывела Наташу к реке, чьё название упоминалось в интернете и, естественно, маячило на указателе перед мостом, но память снова решила, что эта информация в многострадальной голове лишняя, и просто стерла его. Хватит и того, что сегодня Наташа не потеряла ни одной вещи и не забыла на плите включенный чайник.

Небольшая и на вид спокойная река изгибалась, образуя заводь практически со стоячей водой. Берег обильно зарос рогозом, кое-где на поверхности плавали зелёные бляшки листьев лотоса. Вглубь водоёма уходили старые потемневшие мостки. Выглядели они крайне ненадежно и скрипели даже от ветра. Ближе к берегу, замаскировавшись в зелени, плавала лодка без весел. Качаясь на мелких волнах, она стукалась носом о деревянную сваю, размеренно и тихо, словно уставший дятел.

За рекой берег выглядел не так дико. Да и река не напоминала стоячее болото и рябила мелкими барашками волн. Большая поляна, окруженная ухоженным лесом, наверняка использовалась местными, а может, и приезжими для пикников. Если верить интернету, где-то там, за деревьями, скрывались развалины поместья Старолисовых. Неужели кто-то до сих пор ищет сокровища? И какой другой лагерь имела в виду Мира?

В голове тут же зажглась идея покататься на лодке. В следующий раз она возьмёт с собой вёсла и попробует переправиться на другой берег. Может, найдёт развалины поместья и погоняет там местных призраков. Оригинальный способ отвлечься от собственных проблем, не хуже дневника.

На пути к дому Наташа едва не заблудилась, свернула на одну из чёртовых тропок и бродила почти полчаса, пытаясь выбраться на главную дорожку. Тропинка петляла, как трусливый заяц, и убегала из-под ног. На обратную дорогу в итоге ушло в три раза больше времени. Наташа удивилась собственному спокойствию, перспектива заблудиться её не испугала, скорее раздражила потерей времени. Единственная эмоция, которая до сих пор проявлялась в ней ярко, – раздражение. Пожалуй, ещё злость. А вот всё, что когда-то доставляло радость или хотя бы вызывало улыбку, просто превратилось в обыденность. «Притупилась чувствительность» – самое точное объяснение.

Вернувшись домой, Наташа перекусила тем, что нашла в холодильнике. Готовить не хотелось. Она и так никогда не была полной, а за последний год, пожалуй, исхудала. В первую очередь, потому что перестала получать удовольствие от еды. Вкус вроде восстановился, а нежелание есть осталось. Многие блюда, ранее обожаемые, она теперь на дух не переносила, от одного упоминания о них подкатывала тошнота. Обиднее всего было вычеркнуть из меню красную икру и маринованные грибы.

Перебрав баночки и, ориентируясь по запахам, Наташа заварила себе чай. По кухне поплыл аромат малины и чабреца, терпкий и слегка кисловатый. Она снова разулась и, расположившись на крыльце, достала дневник.

Солнце коснулось края забора и заалело, воздух помутнел и насытился запахами, чай давно остыл, а Наташа всё сидела, обдумывая записи Рыжика. Невольно бросила взгляд на участок за сеткой – сосед так и не объявился, а значит, об интернете пока можно забыть. В качестве развлечения остаются книги и дневник.

А если бы она вела подобные записи, какая бы получилась история, и была бы она интересна постороннему человеку? Вряд ли, получилось бы что-то циничное, пропитанное разочарованием и злостью. Кому нужна такая горькая пилюля?

Обычно такое стараются обойти в разговорах и в жизни, если встречается в ленте социальных сетей – пролистнуть. Своих проблем хватает. Вот и Никита не смог принять новость о её болезни. Ушел даже раньше, чем начались, собственно, испытания. Когда ей только поставили диагноз «онкология», он вроде как поддержал, говорил, что вместе они со всем справятся. Но его глаза потухли. Он испугался, причем больше, чем сама Наташа. Этот страх пропитал воздух в квартире и висел невысказанными словами, стоило им заговорить о планах на будущее. А планы были большие. Видимо, поэтому они рушились с таким грохотом.

Они жили вместе уже два года, в Наташиной квартире. Оба крепко стоящие на ногах, оба в возрасте за тридцать – по мнению родителей Никиты, самое время завести детей, ну а по мнению Наташи – сначала надо узаконить отношения. К этому все шло. На Новый год Никита сделал предложение, подарил кольцо. Он и раньше дарил украшения, прижимистым никогда не был. А тут расстарался. Нашёл действительно красивое кольцо с настоящим рубином. А сразу после длинных праздничных каникул пришли результаты биопсии.

Он старался. Правда старался. Улыбался и произносил ободряющие слова, но страх и неуверенность читались в каждом его взгляде, в каждой фразе. Он не верил в счастливый финал, ни для их отношений, ни для Наташи.

Сломался он за несколько дней до операции. Наташа видела, что с ним что-то происходит. Но в тот период ей точно было не до чужих переживаний. Со своими бы справиться. Никита молчал, о планах они больше не заговаривали, кольцо на пальце Наташи сигналило алым светом, напоминая, что совсем недавно их самой большой проблемой был выбор меню для будущей свадьбы.

Он помогал собирать вещи для госпитализации, на вопросы не реагировал. По пути в больницу сосредоточенно смотрел на дорогу. Последней каплей послужила небольшая забегаловка на повороте с названием «Раковая». Увидев вывеску, Наташа неожиданно расхохоталась, но смех почти сразу утонул в слезах и перерос в истерику. Никита тоже засмеялся. Ломаный, лающий смех, слишком наигранный, чтобы быть настоящим.

Он съехал на обочину и остановил машину. Перестал смеяться так же резко, как и начал. Не глядя на Наташу, обреченно признался:

– Я не могу. Прости. Не могу. Это слишком.

Наташа молча ждала продолжения. Удивилась, но не сильно, подсознательно ждала этого разговора уже больше недели. Никита сдался раньше неё, и почему-то именно это послужило самой болезненной новостью: он не верил, что у неё есть будущее.

– Ты хочешь расстаться?

Никита повернулся. Нарочно избегая взгляда, стыдливо и пробормотал:

– Не могу. У тебя грудь отрежут. И волос не будет, совсем. Не могу тебя представить такой. Это ужасно.

Наташа хмыкнула.

– Может, и не только грудь. А волосы не самая большая плата за жизнь.

Он шумно выдохнул.

– Прости. Я буду помогать деньгами, если нужно, заберу из больницы, договорюсь с врачами. Но не могу. Вместе. Как раньше не могу.

Наташа опустила взгляд на кольцо, коснулась гладкого ободка.

– Вернуть?

Никита неожиданно разозлился.

– Ну что за глупости! Это подарок. Не нужно ничего возвращать. Ни кольцо, ни другие подарки.

– Хорошо. Когда меня выпишут после операции, тебя, наверное, уже не будет в квартире?

– Наверное.

– Поехали, – Наташа кивнула на дорогу в каком-то заторможенном отупении.

Но Никита не сдвинулся. Помолчал и снова попытался оправдаться:

– Не хочу тебя обманывать. Я не смогу делать вид, что ничего не произошло. Не смогу смотреть на этот шрам, а уж касаться тем более. И волосы…– он с болезненной нежностью провёл по длинным прядям Наташи и тут же отдёрнул руку. – Прости.

Наташа кивнула. Не заплакала, не попросила подумать и не начала умолять. Просто промолчала, даже истеричные слёзы после «Раковой» высохли. Тогда она просто не до конца поняла, что произошло, а может, верила, что Никита передумает и вернётся. Ну не может же человек на полном серьёзе вот так бросить в такой сложный момент? Тем более она не просто коллега или соседка, а любимая женщина. Любимая же? Собирался жениться и детей завести. Да и вообще, жестоко это и малодушно.

Это позже она узнала, что может, и не только Никита. Мужчины бросали своих жён, уходили из семей, заводили любовниц, уезжали в длительные командировки. Потому что не справлялись с этой ношей. Проще было отойти в сторону. Лысая женщина без груди, химически или хирургически кастрированная, разве женщина?

А ведь Наташа его долго оправдывала, а стоило просто сразу признать, что он слабак. Жестокий, эгоистичный слабак. Бросить в такой ситуации всё равно что добить утопающего веслом. Он её и добил. Его неверие в будущее пробралось в неё как радиация, незаметно, но убийственно. Она радостно улыбалась и убеждала всех, что это просто жизненный этап, она всё преодолеет, но не верила в это. Ночами её накрывало душной паникой, она ревела, глядя в потолок и отгоняя страшные мысли. Наташа сама не заметила, как начала жить так, будто завтрашний день не наступит. Стала транжирой. Начала покупать дорогие платья, питаться в кафе, позволять себе траты, на которые обычно откладывала не один месяц и ждала повода. Как бы ни старалась выглядеть стойким оловянным солдатиком и улыбаться в лицо невзгодам, она не верила и жутко боялась.

Ей нужна была поддержка, а не пинок в пропасть. Она похоронила себя раньше времени, а сверху придавила трехтонной виной. Психолог удивился, что она пытается оправдать Никиту и винит себя в разрушенных отношениях. Будто этот диагноз – её собственный выбор. Она прошла через это одна, без его помощи, хоть он и обещал отвозить, когда нужно, в больницу или помогать деньгами. Кольцо она продала, не потому что нуждалась, «виртуальные деньги» ещё не закончились. Просто, видя это украшение, вспоминала не то, как он сделал предложение, а как бросил её напротив забегаловки с дурацким названием «Раковая». Она до сих пор злилась и не могла его простить. Психолог много раз ей говорил, что это непрощение убивает именно её, Никите, в принципе, всё равно, он давно самоустранился. Она кивала, соглашалась, но продолжала злиться. Только психологу об этом не говорила.

Его она вообще часто обманывала, не слишком прислушивалась к советам, порой откровенно лгала. Почему же продолжала ходить и отдавать за консультации немалые деньги? Это был единственный человек, с которым она обсуждала свою болезнь. Для остальных она осталась сильной несгибаемой Наташей, даже немного циничной, но уж точно не раздавленной предательством и виной.

Ирония в том, что грудь ей всё-таки не отрезали. Шрам, конечно, остался, но посветлел и не выглядел уродливым. Новая стрижка ей шла даже больше, чем шевелюра до пояса, брови и ресницы отросли. Кто не знал, через что ей пришлось пройти, никогда бы не догадался, что больше года она ходила в онкоцентр как к себе домой. Все позади, но почему же воспоминания до сих пор горчат и колются? От них, как оказалось, не так-то просто убежать. Даже здесь, на краю света, среди молчаливых подсолнухов и тикающих часов, боль страх и злость не отпустили её.

Кажется, ей тоже нужен подорожник, только не для коленки, а для души.