Глава 6

Наверное, я должен паниковать, ведь в моей жизни случается первый экзамен. И к сожалению, не автоматом, он будет проходить согласно всем ключевым этапам: несколько человек заходят в аудиторию, тянут билеты и готовятся, после чего пытаются сдать. Но почему-то меня беспокоит не это…

Сижу за столом, допиваю утреннее какао с шоколадным кексом и время от времени проверяю соцсети. «Все еще не добавила меня», – подмечаю как факт. В руке перекатываю желтый акриловый шарик, который оставил мне Димасик перед тем как уехать в аэропорт с родителями. Вчера они подтвердили, что весной ждут меня в гости. Мы так крепко и дружно обнялись на прощание, я тысячи раз пожалел: почему Москва отнимает у меня родных людей? Или же это я упрямлюсь и не хочу поддаться ее влиянию?

– Костик, чего резину тянешь? – выбивает меня из раздумий бабушка.

– Все хорошо, сейчас…

– Не хорошо! Мой мальчик, не переживай, экзамены – это ерунда, не стоит из-за них так убиваться, – она подходит ближе и гладит меня по голове, как в детстве, я уже вырос, а присказки и действия все те же. – Где твоя серьга-то? Мне понравилась, надень. Знаешь, иногда можно выходить за рамки.

– Приличия? – приподнимаю на нее взгляд.

– Дурашка! Конечно же, за рамки дозволенного.

Бабушка уходит и через минуту возвращается – с моей акустической гитарой в руках. Она прислушивается к звукам в доме и прикрывает дверь в кухню, после чего садится на табуретку, положив шестиструнную себе на ноги.

– Помнишь, как ты приходил с музыкальной школы и играл вот это? – спрашивает бабушка.

Она зажимает сухими белыми пальцами струны и начинает играть по нотам. Я вздыхаю, потому что где угодно узнаю «Медленный вальс» Гана. В бабушкином исполнении он звучит четко и уверенно, как будто она всеми ночами тренировалась его играть. Музыка звоном распространяется по комнате, бабушка ни на секунду не расслабляется. Ее морщинистое лицо сосредоточенно, в глазах – огоньки, в голове наверняка воспоминания из прошлого, а левая нога сама отбивает ритм, заменяя метроном. И в один миг, когда я думаю, что бабушка доиграет до конца, она дает слабину – ее пальцы слетают со струн, стопа в тапочке замирает.

– Ты всегда сбивался на этой части, да? И расстраивался. Что же мы с тобой делали тогда?

– Играли «роцк», – хмыкаю я.

– Ну-ка покажи.

Я перехватываю гитару за гриф, встаю со стула, задираю ногу и ставлю ее на сиденье. Инструмент кладу на бедро. Спустя секунду левой зажимаю аккорды, а правой бью по тем струнам, по каким попаду. В комнату врывается гитарный шторм. Он сносит мне голову. Осторожно перехожу на табы и выдаю рок-н-ролл. Посматриваю на бабушку, она опять отстукивает тапочком ритм и покачивает головой. «Как бы потом у нее мигрени не случилось», – думаю. Но она реально кайфует. Аккуратненько сбавляю темп и затеваю Jingle Bells. Отыгрываю всю мелодию целиком, а заканчиваю партию чем-то из Red Hot Chili Peppers. Останавливаюсь, погружая кухню в тишину. Чувствую, как уголки губ тянутся вверх, а бабушка сидит и одобрительно кивает.

– Ну вот, другое дело, – она поднимается на ноги и берет мою тарелку со стола. А потом медленно идет к раковине, свободной рукой держась за поясницу. – Иди, музыкант, покажи всем! – говорит, устало постанывая, будто только что отыграла двухчасовой концерт.

– Спасибо, бабулечка!

Оттаскиваю гитару в свою комнату, беру рюкзак, наскоро одеваюсь в пальто и зимние ботинки. Выглядываю в коридор – не видно ли там бабушку, хочу ускользнуть на улицу без шапки.

– Константин? – слышу голос дедушки.

Он выходит будто бы из ниоткуда и строго смотрит на меня. Окидывает взглядом мое пальто, взбудораженные волосы на голове – результат гитарного беспредела на кухне, – и поджимает губы.

– В следующий раз не допускай подобного. Маша уже немолода, заигралась, может и сердце прихватить, – говорит он.

– Знаю, я не хотел… – начинаю оправдываться.

– Она начала, а ты не остановил.

Дедушка не дает договорить, жестко обрубает на полуслове и уходит. Опять в никуда. Хотя, наверное, в зал, к радиоприемнику. А я стою с грустной гримасой на лице и не могу решить, кого слушать: бабушку-озорницу, которая хотела поднять настроение, но в силу возраста должна быть осторожна; или дедушку, нудного и такого взрослого, говорящего всегда правильные вещи, словно он и ребенком не был?!

Выхожу из подъезда. Январь закручивает снежинки в вихрь и заметает следы на дороге. Утро проскальзывает морозной свежестью по телу и сковывает его. Ежусь воробушком, дожидаясь такси и ругая себя, что не вызвал машину заранее. Слежу за тем, как программка в телефоне показывает мне маршрут автомобиля, приближающегося к дому. И именно в этот момент мне приходит уведомление: «Каролина Садкова приняла вашу заявку в друзья».

Руку, в которой телефон, пробивает электрическим разрядом, я чуть было не роняю айфон в сугроб. Выдыхаю теплый пар изо рта, обмозговывая, что хочу написать новой знакомой.

«Привет», – из всех банальностей выбираю самое банальное. К сожалению, ни в музыкальной школе, ни на занятиях у репетиторов, ни в колледже меня никто так и не научил знакомиться с девушками.

«Привет», – отвечает она.

И я все. Ту-ту, окончательно. С идиотской улыбкой сажусь в подъехавшее такси. Еле вспоминаю поздороваться с водителем, сам таращусь в экран, надеясь, что Каролина мне что-то еще напишет. Но она молчит, как и в реальной жизни. «Черт!» – ругаюсь на себя за это сравнение. Набираю текст и тут же стираю. Сложно. Да и в принципе, зачем я вообще это затеял? Шарик. Подаренный ею шарик, лежащий в моем рюкзаке, не дает мне покоя. Момент недосказанности в цирковой гримерке – тоже.

«Любишь музыку?» – спрашиваю у нее и бьюсь лбом о заблокированный экран телефона. Идиот.

«Конечно. Почему спрашиваешь?» – пишет Каролина.

«Хочу пригласить тебя на концерт. Я завтра играю с друзьями в клубе», – тупой и еще тупее.

«Любопытно. Так ты музыкант! На чем играешь?»

«Почти на всем. Но в группе на электрухе, – внутри меня загорается надежда. – Ты ведь тоже не только жонглер?»

«Жонглирую, танцую с обручами, выступаю на воздушных полотнах, иногда помогаю дяде с тиграми», – перечисляет она.

«Вау, не страшно?»

«Нет».

Сглатываю большой ком в горле. Думаю, о чем бы еще спросить Каролину, в то время как машина останавливается у входа в колледж. Расплачиваюсь с водителем и выхожу, едва не поскальзываюсь у забора.

– Дубровский, чего тебя ноги не держат? – усмехается Птаха и подхватывает меня под руку.

Убираю телефон подальше в карман. Я слышу, как он вибрирует, оповещая о новом входящем, но терплю. Совсем не хочется общаться при Птахе, которая по-любому станет докучать вопросами. К тому же в колледже мы имитируем отношения. Так просто, по приколу. Вроде бы к Ольке никто не лезет, и я при деле, так сказать, набиваю себе цену. «Ага, парень хоть куда», – фыркаю.

Олька, как всегда, при марафете. Вся из себя красивая и элегантная – в шубе, с черной кожаной сумкой наперевес, в сапожках на каблуках. Идет и постукивает ими – однокурсницам на зависть.

– Готова к экзамену? – интересуюсь я.

– Да ну его! Ты лучше скажи, пробовал договориться с цирком? Короче, я все придумала: ультрафиолетовое освещение, белые кожаные костюмы, будем двигаться как куклы, сначала без инструментов, будто нами управляет этот самый кукловод, а потом как вдарим по гитарам и барабанам, и зрителей, короче, целый зал. Арена, огни, твое соло, – трындычит Оля, потом резко затихает и говорит шепотом: – Поцелуй меня в щеку.

Без вопросов тянусь к ее щеке с румянцем и осторожно целую. Ее щека холодная, нежная, пахнущая вишней. Не знаю, сладкой вишней, точно бабушкино варенье. На булочке, с чаем и лимоном…

– Бывший, – объясняет Птаха, после того как проходим мимо белобрысого паренька, отчего-то напомнившего мне Санчеса. Наверное, этот бывший и Санька – вообще Олин типаж. Как рядом с ней оказался высокий и худощавый шатен, то есть я, ума не приложу.

– Чего расстались? – спрашиваю.

– Бесит, – отмахивается Птаха. – Ты меня хоть слушаешь, а? Я с ним про клип, он со мной про бывшего.

– Слушаю. Надо Герца попросить. Он вроде там знает одного клоуна.

– Я тебя умоляю! Наш Герц с собой договориться не всегда способен. Придется подключать папу…

– Я поговорю, – уверенно заявляю, надеясь, все же познакомиться поближе с Каролиной.

– Мой герой!

Птаха жмется ко мне, прокатываясь пальцами по моей спине. Хвала богам, что Санчес не в курсе наших игр в колледже, а то бы давно придушил. Оля по жизни играет в людей. Я ей – для подстраховки, группа – для развлечения, Санчес, видимо, для острых ощущений. Она к нему неровно дышит, однако близко не подпускает. А мне доверяет, потому что я не чувствую, не влюбляюсь и не млею от одного ее только взгляда. Наши объятия и поцелуи ничего не стоят, правда, иногда я все же теряюсь. Мне хочется по-настоящему целовать кого-то, а не вот так, понарошку, потому что там какой-то бывший.

Мы с Олей поднимаемся на наш этаж. Я занимаю очередь среди однокурсников, после кого пойду в аудиторию сдавать экзамен, а Птаха отходит в уборную, обозначая, что тянуть билет будет в числе последних. Опираюсь о стену и наконец-то могу достать телефон.

«Так во сколько концерт? Адрес?» – просит Каролина.

Хочет прийти. Я доволен, даже слишком. Стою и сияю. Вроде бы ничего такого не случилось, а мне тепло, хорошенько так греет щеки. Открываю карту, нахожу клуб и делаю скрин, скидываю локацию Каролине вместе со временем. Снова улыбаюсь, провожаю взглядом очередного студента в аудиторию, а потом меня внезапно будоражит один вопрос: «Как мы будем общаться?» Мозг генерирует ситуацию в клубе, где я после выступления подхожу к Каролине, или она ко мне, говорю ей что-то, а она отвечает жестами. «Точно так же переписываться в реале?» Тоже не катит. Это сколько потребуется времени на разговор?! Пока она напишет, да и станет ли отвечать текстом, ведь это я не знаю жестовый язык.

– Дубровский, твой выход! – зовет меня Женька Ларьков.

Подпрыгиваю на месте, оказавшись в реальности перед открывшейся дверью в аудиторию. Экзамен. Плетусь туда и как-то замедленно тяну билет, озвучиваю его преподавателю:

– Билет номер восемь. Первый вопрос. Буквенные обозначения звуков и тональностей. Тритоны. Второй вопрос. Пентатоника. Модуляция и отклонение.

– Садитесь, готовьтесь, – отвечает он, показывая ладонью на свободное место.

Сажусь за парту и оккупируюсь листочками. На одном пишу первый ответ на вопрос, на другом – второй. Голова кружится, в помещении слишком жарко. Мысли водят меня хороводом по кругу. Выписываю на листке буквенные обозначения звуков, а сам думаю: «Выучить жестовый язык? За вечер? Да не-е, я ж не вундеркинд!» А потом: «Пентатоника. Пентато-оника». Смотрю в листок и вижу, что вместо слов рисую какие-то загогулинки. Забиваю на второй вопрос, так как легко могу ответить его устно, а вот с первым, пожалуй, следует расквитаться. Продолжаю писать: «…Н (ха) – это си; В (бэ) – си бемоль…» Не проходит и минуты, как в голову снова закрадывается: «Но ведь не может каждое слово разбираться по буквам? Да? Значит, существуют жесты для конкретных слов и выражений!»

– Чего вам, Синицына? – слышу недовольный возглас преподавателя.

– У меня репетиция через двадцать минут. Можно сдать? – высунувшись в кабинет наполовину, в дверях стоит Олька.

– И где ж вы были раньше? Обо всех репетициях известно заранее! Заходите!

Хмурюсь, не понимая, всерьез Птаха говорит или нет. А вот когда она берет билет и садится рядом со мной, тут доходит – специально ворвалась на экзамен, чтобы списать. Как и предполагалось, Оля ладошкой прокатывает по столу билет в мою сторону и шепчет: «Помоги!»

– Кто бы мне помог! – тихо фыркаю я.