Глава 5

Димасик бегает по комнатам и напевает цирковой марш. Пролетая мимо кухни, берет со стола пару мандаринов и начинает ими жонглировать. Ну как жонглировать? Братишка подкидывает один мандарин вверх и тут же его ловит, подкидывает другой – и тоже ловит. Ему кажется, что у него получается. Стою перед зеркалом, наблюдаю в отражении, чтобы мандарины не прилетели мне в спину, или еще чего похуже – в дедушку с бабушкой. Они разговаривают по телефону с моими родителями, выспрашивая, во сколько те приедут за Димкой. Каникулы почти закончились! Скоро братишка уедет, и я его не увижу до весны.

– Димась, сдался тебе этот цирк? Может, по мороженому? – шепотом спрашиваю, поймав брата за руку в коридоре.

– Цирк! Цирк! Цирк! – весело покрикивает Димка и высоко подпрыгивает, хлопая в ладоши. Отсюда следует, что избежать похода в цирк мне не удастся.

Уже через десять минут мы выходим. Такси ждет во дворе, садимся в машину и катимся по направлению стационарного цирка. Я проверяю в кармане куртки билеты и откидываюсь на сиденье.

С детства не люблю цирк! Когда разукрашенный мужчина с красным носом выходит на арену и пытается быть смешным, или девочка бегает от одной палки к другой и раскручивает на них тарелочки, а ты ждешь, что какая-нибудь из них все-таки упадет. Про животных я вообще молчу! Бедные звери, замученные постоянными дрессировками, ладно еще собаки, но медведи, львы, тигры, пантеры… Точно, я терпеть не могу цирк!

– Весной приедешь ко мне в Москву? – вдруг спрашивает Димка.

– А вы что, не приедете? – сердце екает и замирает.

– Вряд ли. Папа говорил, что у них там какой-то важный спектакль.

– Понятно, значит, будут пропадать на работе, – больше для себя говорю я, потом смотрю в Димкины глаза, полные отчаяния. Кладу ему руку на плечо. – Да приеду я, приеду, чего приуныл? Мы и в Москве найдем чем заняться.

– Мы на месте! – тычет пальцем в показавшееся перед нами здание Димасик.

Сколько себя помню, мы всегда с мамой ходили в стационарный цирк – наш, челябинский. Вот оно это круглое здание, похожее на огромный пельмешек снаружи. Заходишь, а он объемный внутри – с синими, желтыми, зелеными и красными сиденьями вкруг арены. Я покупаю Димке сладкую вату, себе беру орешки в буфете. Сдается мне, это мероприятие надолго затянется, на часа два, а то и больше. Еще и с антрактом.

Народ прибывает. Мы с братишкой сидим на своих местах и болтаем ни о чем, ждем начала представления. Вернее, Димка ждет, а я хочу, чтобы свет в зале погас, и я занялся бы наконец-то текстом. А пока, беседуя с Димасиком, попутно списываюсь с друзьями в чате.

«Будем новую играть десятого? – интересуется Оля. – Я себе костюмчик уже подобрала, хорошо, что папа пока не видел, а то… Покажу перед самым выступлением».

«Не заморачивайся, выходи голая», – отвечает Санчес в своей манере.

«Да ты тогда играть не сможешь!» – смеюсь я.

«Кто бы говорил», – пишет Санька, добавив в конце эмодзи с гитарой и какашкой.

«Прикиньте, я в цирке!» – меняю тему.

«Клоунам привет», – прилетает от Птахи.

«Хоть с коллегами увидишься», – не отстает Санчес.

– Костя! Начинается! Чего ты там делаешь? – трясет меня за коленку Димка.

Последнее, что я успеваю прочитать на экране, это:

«Я одно время подрабатывал в цирке служащим», – пишет Герц.

«ЧЕ????» – негодует Оля.

«Да ладно! Герц, ты полон сюрпризов», – реагирует Санчес.

Свет действительно гаснет, сконцентрировав все внимание на арене. Лучи прожекторов переливаются в радужные оттенки, звучит музыка, а по полу ползет технический дым. Публика готовится увидеть шоу. Но на арену пока только выходит шпрехталмейстер или, как его теперь называют, инспектор манежа. Он объявляет первый номер, и все тут же одаривают мужчину аплодисментами.

По арене бегают собаки. Они выполняют различные команды: то взгромождаются на высокие табуреты, то ходят по тонюсенькой доске, то вертятся на двух задних лапах в танце. И все это под музыку, под строгим, но возлюбленным взглядом дрессировщицы. Прямо как наша группа с прекрасным лидером в виде Птахи! Псов как раз таки трое: один темненький, короткошерстный и жилистый – это Герц; другой – белый пудель, это Санчес. И я вон тот лохматый бобтейл, только сережки в ухе не хватает. Теперь, представив все это, мне становится интереснее смотреть на происходящее на манеже. Особенно когда я, вернее интерпретированный моей личностью пес начинает трясти головой.

Дрессировщица с собаками уходит, и появляется клоун. Правда, на клоуна он совсем не похож. Тощий, длинный, с колпачком на голове. Ну вылитый арлекин! От полноватого добрячка с красным носом у него имеется только роль – смешить зрителей. В своих причудливых одеждах арлекин гуляет по бортикам и, пошатываясь, все время оступается. Детишки в зале посмеиваются. А мне кажется, что именно такой человек нам нужен в клип. Достаю телефон из кармана и снимаю на видео представление клоуна. Он мягко балансирует, потом резко отскакивает в сторону и делает сальто несколько раз подряд, чтобы оказаться в центре арены. У меня отпадает челюсть.

– Да, давненько я не был в цирке, – бормочу себе под нос.

– Что? – поворачивается ко мне Димка.

– Говорю, круто! – показываю ему большой палец и снова смотрю на клоуна.

Арлекин вытанцовывает под песню странные танцы. Его пластика и чувство ритма не знают границ. Я тут же пририсовываю рядом с ним барабанную установку, гитары и Птаху с микрофоном. «А что? Если и вправду арендовать для клипа манеж?» – приходит мне в голову.

Пишу в чат:

«Ребят, давайте в цирке клип снимем?» – и отправляю следом видео с клоуном.

«Эдакая чупакабра! От него прям холодок по коже», – позднее отвечает Санчес.

«То, что нужно! Вайбово!» – закидывает нас смайликами с сердечками Оля.

«Как Стасик вытянулся! Привет ему», – запаздывает Герц.

«Ты его знаешь?» – радуюсь я.

– Костя! Смотри! – на этот раз Димка пихает меня локтем в бок, и я отвлекаюсь от телефона.

И не зря. Я понимаю, почему братец так всполошился. Тот же самый арлекин ходит по арене, но уже с пестрыми маленькими шариками, верно, будет жонглировать. Но не в этом дело. К нему навстречу выбегает коллега по номеру, а именно – девушка с радужными волосами. И не какая-нибудь там, а та самая, из магазина! Я узнаю ее по длинным разноцветным прядкам, по глазам, которые теперь уверенно смотрят на публику. В ее руках тоже акриловые шарики. Еще секунда – и она вместе с арлекином начинает жонглировать. Сначала поодиночке, потом они перекидываются шариками друг с другом. Внезапно артисты разом подбрасывают реквизит вверх, девушка становится клоуну ногами на плечи и принимает все шарики на себя. Всего я насчитываю порядка десяти штук!

«Вот тебе и фрик», – восторгаюсь.

Вспоминаю рассказ Драгунского про «Девочку на шаре». Только здесь девочка не на шаре, а с шарами для жонглирования. И глаза у нее тоже синего цвета. Но мысли улетучиваются, когда в руках арлекина появляются зажженные факелы, и он начинает ими жонглировать, перекидываясь опасным реквизитом с коллегой. Девушка принимает огонь и мастерски подкидывает факелы вверх.

Я чувствую, как от изумления у меня приоткрывается рот. Даже не уверен до конца – я поражен самим номером или внезапной встречей? Может быть, если бы выступала не она, я бы и не заострил на этом внимание. Но теперь не могу оторваться от подлетающих факелов, от ловких движений ее рук, от ее обтягивающего кожаного купальника с маленькой юбочкой вокруг бедер. Да что со мной такое?

– Кость, надо бы извиниться перед ней, – шепчет Димасик, когда номер подходит к концу.

Киваю ему. Я и сам знаю, что должен поговорить с этой девушкой. На свою радость слышу, как инспектор манежа объявляет имена выступивших: «Станислав и Каролина Садковы». Они родственники? Что-то мало похожи. Разве что костюм у арлекина такой же разноцветный, как и волосы у девчонки. Еще имя длинное – Каролина. Стараюсь запомнить. И это второе слово, которое я пишу в заметках. Получается «Кричи» – первое от моей песни, и «Каролина» – имя девушки с акриловыми шарами для жонглирования.

После эпатажного выступления на арену выходит силач. Он тягает огромные гири, надувает и лопает грелку, гнет лом, рвет толстый канат. Я смотрю на него, но больше на время. Жду, когда объявят антракт.

«Стасика? Знаю. Когда я подрабатывал, ему было примерно лет 14. Сейчас, наверно, 18 будет», – отвлекаюсь на сообщения, которых уже больше восьми.

«Чудненько, можно будет договориться с ним», – отвечает Герцу Олька.

«Мальчик с характером», – предупреждает тот.

«И не таких ломали. Да, Саш?» – шутит Птаха.

«Побитый, но непобедим! Один в поле воин!» – не сдается Санчес.

«Нет, ты все же болен!» – ржет Птаха, коверкая трек, звучащий из каждого утюга.

«Почему мы вообще это обсуждаем? Давайте лучше поговорим о „Блэках“, „Рамштайне“, в крайнем случае, об „Умфах“. У них вообще фронтмен сменился. Кстати, как вам новая солистка „Линкина“?» – скачет по рок-группам Герц.

«Пора бы и нам солистку сменить», – вот тут уже Санчес ходит по краю, хоть и пишет не всерьез.

«Щас басиста поменяем!»

В какой-то момент слышу ржание. А это лошади носятся по арене. Артисты прыгают с одной лошади на другую, выполняют всякие стойки, а Димасик смотрит не отрываясь, зачарованный животными. Или людьми. Время близится к середине программы, у меня уже чешутся руки от нетерпения. Пишу в чат: «А Каролину Садкову знаешь?» И тут же стираю. Незачем. Пока незачем. Пробую найти ее в соцсетях, когда на манеж опять выходит арлекин. Он играет со зрителями, созывает их к себе, выдавая каждому по музыкальному инструменту. Одной женщине достается треугольник, мальчику лет пяти – игрушечный барабан, мужчине с усами – губная гармонь. Вдруг я слышу свисток, которым арлекин общается с публикой. Звук направлен в мою сторону. Это меня клоун приглашает на арену. А я нарочно приклеиваюсь к сиденью и не встаю. Не хочу. Позорище.

– Иди! – толкает меня с места братишка.

– Давай ты? – кривлюсь я, надеясь, что Димасик согласится.

– Давай вместе? – предлагает он.

Делать нечего, встаем с сидений и спускаемся к арене. Арлекин восторженно радуется пополнению в его «группе» и выдает Димасику тарелочки. На меня надевает гитару. Естественно, не настоящую. И следующую минуту все мы играем нечто невнятное, шумное, фальшивое и смешное. Весь зал снимает нас на телефоны. Я, как всегда, прикрываюсь волнистыми волосами, и это так похоже на мое место в группе. Опять играю на втором плане, а арлекин посвистывает, воображая себя вокалистом.

– Антракт! – объявляет шпрехталмейстер, и я подрываюсь.

Бегу прямо к инспектору, который еще не успел покинуть манеж. Димка – за мной.

– Извините, пожалуйста, а не могли бы вы проводить нас к Каролине? Садковой. Она… нам… мне… – начинаю вполне уверенно, а потом на меня накатывает волна сомнений. Что я должен ему сказать? Что обидел работницу цирка и хочу извиниться? Или желаю поделиться впечатлениями о ее номере?

– Мы хотим передать ей вот это. Она обронила, – показывает желтый акриловый шарик Димка. Как ловко он придумал!

Инспектор цирка тянется за шариком рукой, а я предусмотрительно накрываю Димкину ладонь своей и добавляю:

– Лично.

– М-м-м, ну хорошо. Идемте, только ненадолго.

Нам очень сильно везет, когда мужчина проводит нас по длинному и извилистому коридору в гримерку цирковых артистов. Он стучит пару раз в дверь и после открывает ее, заходит сам, а следом пропускает нас внутрь. Свет огней резко ударяет по глазам. Лампы, подсвечивающие зеркала, светят так ярко, что больно смотреть. Сама комнатка небольшая, скорее всего, в цирке имеется несколько гримерок, так как здесь находится далеко не вся труппа. Среди зеркал и вешалок с костюмами, стульев и диванчиков, шкафов с различным реквизитом я вижу дрессировщицу собак, знакомого арлекина и девушку-единорога. Здесь же у гримировального столика сидят две девчонки, которые, видимо, только готовятся к своему выступлению. Но мой фокус сужается до синих глаз.

– Каро, к тебе пришли, – оповещает инспектор.

Я подхожу к диванчику, где восседают Каролина и Стас. Беру у Димки шарик и протягиваю его девушке со словами:

– Привет. Э-э, потрясный номер с шариками и факелами. Нам с братом очень понравилось. И… возьми это, думаю, тебе он нужен. Это, м-м-м, извини, что… – краснею. Я чувствую, как краснею. Если бы этот разговор происходил наедине, все было бы отлично. Но здесь мой брат, этот Стас, инспектор манежа. И все смотрят на меня, слушают, что я говорю. Становится стыдно. Я толком не знаю, с какой стороны себя показать. – Извини за ту ситуацию в магазине, мне жаль, – окончательно стушевываюсь и опускаю взгляд в пол.

Тишина. Она молчит. Боюсь посмотреть ей в глаза. Так бы и стоял скрючившись, если бы не тень. Вижу, как на стене отражаются руки, пальцы быстро движутся, и я поднимаю голову. Смотрю на Каролину, а она общается со Стасом жестами. Крутит и верит пальцами, что-то показывает ладонями, легонько приоткрыв рот и еле шевеля губами. Через секунду-другую арлекин поворачивается ко мне и говорит:

– Каро сказала, что не обижается на твоих друзей. А шарик можете оставить себе. Это сувенир. Спасибо за комплименты!

Я будто немею. Слова застревают на полпути. Тело скованно, стою и не могу пошевелиться. Все смотрю в ее глаза и мысленно задаю вопросы, на которые она не сможет ответить. И даже если ответит, то я не пойму. Отдаленно ощущаю, как сзади кто-то трогает меня за плечо и разворачивает на выход. Инспектор выводит нас с Димкой из гримерки. Все звуки приглушенные, стук моих шагов проносится эхом в ушах. Настолько сильно я погружен в свои мысли. Моя совесть дерет меня, от нее щиплет кожу, особенно щеки. Они пылают от стыда, смущения, злости и еще каких-то мне незнакомых эмоций. Я горю и взрываюсь, боль прокатывается по всей голове. И сквозь призму этих ощущений все же улавливаю:

– Она не умеет говорить? – тихонечко спрашивает у мужчины Дима.

– Говорит, только на жестовом языке, – отвечает он.

– Она глухонемая?

– Нет, вот как раз слышит она хорошо. Просто особенность у нее такая. А какая артистка! Вы еще ее номер на воздушных полотнах не видели. К сожалению, его нет в сегодняшней программе. Приходите через месяц, мы новую уже будем показывать.

Антракт переходит во вторую часть выступления, но я не смотрю. Мой взгляд четко направлен в экран телефона, где в заметках написано всего два слова – «Кричи» и «Каролина».