Проходит еще несколько дней. За это время мы с Димасиком успеваем заглянуть в океанариум и достаточно быстро оттуда уходим, даже толком не задержавшись ни на одной из рыб. Родители присылают пост с арт-выставкой в картинной галерее, на что братишка морщит нос, почесывая затылок смычком, и отрицательно качает головой. Веду его на батуты в детском центре, где он три часа прыгает, а потом носится как сайгак по другим аттракционам, то вертясь, то качаясь, то скатываясь в яму сухого бассейна с пластмассовыми шариками. Тайно кормлю его мороженым, так как мама отчего-то ему совсем не разрешает. Горло, наверное, у него слабое. Но в Димку быстро залетает большой вафельный рожок со сливочным пломбиром, после которого мы возвращаемся домой и горланим наперебой «Куклу колдуна» под скрипку.
Димка вспоминает про очки виртуальной реальности, про «Волшебника изумрудного города», который только-только вышел в кинопрокат, про клуб лазерного боя. У меня отвисает челюсть от того, как легко братишка погружается в атмосферу бесконечного праздника и как скоро забывает напрочь про обязанности и внутренний контроль. Поэтому в понедельник мы сидим дома и учим огромную часть его программы под запись и отправляем родителям, чтобы они не беспокоились.
Я, честно сказать, забиваю на подготовку к экзаменам и выхожу на долгожданное «собрание» через дверь. Хотя обычно – через окно. В учебное время все репетиции проходят поздно, когда добрые люди сидят перед телевизором или читают в постели. Вот тогда приходится знатно извернуться, подгадать момент, чтобы проскочить в окно незамеченным ни бабушкой, ни дедушкой, ни чересчур любопытными соседями. В новогодние праздники группа решает собраться пораньше, настолько, что я успеваю заскочить в музыкальный магазин. До самого гаража несу новенький инструмент. Неудобно. Я больше привык к чехлу с грифом за спиной, чем к длинной коробке с ручкой посередине. Приходится постоянно перекладывать ношу из руки в руку. Но я дохожу. Открываю дверцу гаража. Сначала туда заглядывает коробка, потом я.
– Во-о-о-о! – Птаха и Санчес бурно встречают меня аплодисментами.
– Дубровский, привет! – Герц специально для меня отбивает ритм на барабанах и на ходу выдумывает брейк. Кажется, он еще больше раздался в мышцах.
– Привет, здоровяк. Где ты пропадал эти дни? Ты вообще из зала выходил или как? – переживаю за равновесие в нашей группе, которое перевешивает в сторону широкоплечего блистательного барабанщика.
– Маман кормила меня всем, что нужно успеть съесть до того, как оно пропадет. Вот. Если бы не зал, к вам прикатился бы сегодня колобок.
– Еще немного, и вы сможете создать собственных «Иванушек». Вам рыжего не хватает. Саня? Тебя проще всего будет покрасить, – рассуждает Оля. Она сидит на полу по-турецки и с интересом смотрит на упакованную коробку в моих руках.
– По мне так, он больше на Милохина похож, – кладу покупку на пол и начинаю разворачивать.
– И на Баскова. Двое в одном лице! – подсказывает Герц.
– Саш? – Оля оглядывается на басиста. Что-то он и вправду слишком долго молчит.
И не зря. Санчес подходит ближе к Птахе и обливает ее апельсиновым соком, сжимая бутылку в руках и окатывая Ольку неравномерными брызгами. После они бегают по гаражу, перескакивая через меня с коробкой, кружатся вокруг Герца, который задает им ритм тарелочками. Оля заскакивает на спину Санчеса и пытается его повалить. Вот тут уж Герц дубасит бочку от души. В гараже стоит такой шум, что я не слышу, как шелестит скотч и упаковочная пленка. Освобождаю инструмент под Олины вопли и бой барабанной установки.
Как только синтезатор показывается из коробки, все разом замолкают. Смотрят на меня, потом на него.
– На виолончель изначально похоже не было, – говорит Санчес, скидывая с себя Ольку на пол.
– Ты шутишь? Кто же виолончель в такой коробке таскает? – кривлюсь я.
– Все-таки ищем клавишника? – радуется Герц.
– Ты идиот? – спрашивает Птаха, только непонятно кого – меня или Герца. Все же ее взгляд устремляется в мою сторону. Оля идет ко мне, попутно оттирая салфетками апельсиновые разводы на лице и жгуче-черных волосах. – Какой клавишник? Мы, блин, вчетвером еле справляемся. И то справляемся как Лебедь, Щука и Рак!
Поднимаюсь с колен и внимательно смотрю на обиженного ребенка, стоящего передо мной. Оля дует и без того пухлые губы. Беру локон ее волос и заправляю за ухо, стираю большим пальцем с ее подбородка оранжевую каплю. Птаха успокаивается.
– Пупс, я просто купил синтезатор. И все. Может быть, пригодится, а может быть, и нет. Это просто хорошее вложение. Мой подарок на Новый год, – объясняю ей.
– Ясно, – кивает Оля. Кладет мне руки на плечи и прокатывается ими по торсу, хватается за воротник, как если бы хотела притянуть меня к себе, но на этом движении она останавливается. – Давайте начинать.
И как бы странно это ни звучало, мы играем. Да, спустя полчаса; да, с солисткой, перепачканной в соке; да, с разъяренным басистом, игнорирующим нас и смотрящим исключительно на струны; да, с нестабильным мной – горе-гитаристом, отвечающим за гармонию любой песни. И только у Герца все замечательно. Сидит и лыбится, задавая темп. Как и всегда, берет на себя ответственность за наш детский сад и выводит игру на максимальный уровень. Сколько бы Санчес ни твердил, что песня без баса, как еда без специй, однако же Герц – сердце группы. Он решает.
Мы отыгрываем пару раз «Кукловода», «Наперегонки с тенью» и «Обездвиженную», повторяем всевозможные каверы, которые знаем и которые «зашли» народу, Оля пристает к Герцу с новой песней. Потерпев неудачу, она показывает текст мне. Хочется увидеть в этом балладу, хотя Санька настаивает на том, что надо качать. Герц через минуту-другую поддается и уже настукивает ритмический рисунок, к которому присоединяется Санчес. Олька блеет на фоне, подбирая необходимую тональность, а я наигрываю простецкую партию, особо не напрягаясь и не забегая вперед. Но точно знаю, что от меня потребует Птаха перед финальным припевом:
– Кость, давай соло!
– Так и знал.
Репертуар у нашей группы истерический. Это понятно по песням, да и вообще, по самой солистке. Тексты пишет Оля, она присваивает им названия, как еще вначале придумала «Манекен». Казалось бы, манекен – это кукла, имитирующая форму тела человека. Однако каждый из нас толкует наименование группы по-своему. Изначально для Оли «Манекен» – два склеенных слова, переводимых с английского как «Деньги могут», то есть Money can. Я придерживаюсь традиционного определения, поэтому всячески упрашиваю Птаху писать про внутреннюю боль, про чувство непонимания и неразделенной любви, про социальные маски и обездвиженных людей, снедаемых изнутри желаниями других. Герц ассоциирует «Манекен» с большим и вкусным пирогом, который с манкой, оттого чаще называет группу «Манник-ем». Он свято верит – мы все замешены в одном тесте и порознь не существуем, в принципе. Санчес думает, будто Оля попросту взяла первое попавшееся слово, нечто созвучное с Måneskin, чтобы выпендриться. И попробуй докажи ему, что Måneskin в переводе с датского означает «Лунный свет».
– Булочка? – барабаны замолкают, а после них и гитары, потому что Герц болтает по телефону. – Угу, понял, бананы. Шпроты? Ага. Соус? Конечно! Куда без соуса? Может быть, сразу взять варенье? Нет, не надо? Ладно, понял!
– Ты там серьезно весь холодильник вычистил? – интересуется Санчес, когда Герц убирает телефон в карман штанов.
– Не, просто Булочка хочет бутерброд с бананами, шпротами и соусом.
– Она того? – морщится Олька.
– Она беременна, – признается Герц.
– В принципе, одно и то же, – хмыкает Санчес.
В следующую секунду, естественно, Герц настукивает ритм палочками не на барабанах, а на голове Санчеса. Мы с Олей смеемся и подмигиваем друг другу. Разумеется, Санька не со зла это ляпнул. Мы всей группой обожаем Герцову Булочку. Его жена угощает нас пирогами, поздравляет с днюхами, дарит подарки и все такое. Будет правильным лично поздравить ее с положением. Пока мы рассуждаем на этот счет, Герц уже захватывает нас в обнимашки. Опять.
– Я такой счастливый! – широко улыбается он.
– Поздравляем, Герц! – говорит Птаха.
– От души, братан, – поддерживает Санчес, потирая слегка отбитую палочками макушку. Все-таки рука у Герца тяжелая.
– Похоже, мы нашли клавишника. Правда, придется подождать еще хотя бы лет шесть, – смеюсь я.
– А что? Очень может быть! – задумывается всерьез Герц.
– Ты, кстати, чего своего брата не взял на репетицию? Пусть у пацана с детства прививается хороший музыкальный вкус, – вспоминает о Димасике Олька.
Отмахиваюсь рукой на ее слова. Больно объяснять, что никто из моих родных не знает про нашу рок-группу. Пусть лучше ребята думают, что брат не захотел пойти. Хотя, конечно, он бы захотел. И пошел бы, если бы я рассказал.
Птаха быстро переключается с одной темы на другую, более важную. Мы начинаем обсуждать дальнейшие шаги «Манекена».
– На Новый год мы выступили, это было кайфово. Но на прошлогоднем драйве далеко не уедешь. Нужны новые концерты, новые подписчики и слушатели, записи, клипы и фотосет, как я уже говорила.
Мы с парнями понимающе киваем, но не понимаем, с чего начать. Имиджем группы занимается Птаха и ее знакомый – Палкин, который Рома. Он шарит в соцсетях и алгоритмах рекламы, настаивает таргетинг, может залить трек на площадки, обладает базовыми навыками в работе с фотошопом. Именно Палкин сгенерировал нам в нейросети логотип группы, доработав его после в графическом редакторе. Он же залил первый трек, записанный на студии, в Сеть и отправил его на какой-то конкурс. Пару недель мы даже слышали свой трек на радио, и в тот момент я радовался как никто другой, что не пою. Иначе бы бабушка быстренько раскусила меня своим уникальным слухом. Дедушка каждое утро включает и слушает радио. Кто знал, что любимой окажется та самая станция, на которой играла наша песня?!
– А давайте сейчас запишем нашу репетицию? – вдруг подскакивает с места Оля.
– Крипово, – отказывается Санчес.
– Да ты что! Народ обожает бэкстейдж! Иногда это даже получше клипа или концертной записи! Все, встаем: камера, мотор, начали!
Птаха закрепляет свой телефон в штатив и включает камеру. Я отхожу на второй план, а желательно уйти на третий. Склоняю голову, чтобы заслонить лицо волосами. Они у меня слегка вьющиеся, каштановые, отлично способствуют маскировке. К тому же лицо группы – все-таки ее солист. Оля умеет удерживать фокус на своей персоне. У нее шикарная мимика, сильный голос и фигура как раз для рока – точеная, с осиной талией, резковатая, лицо с выделяющимися скулами. А очерченные скулы, считай, чуть ли не обязательный пункт для фронтмена рок-группы.
– Раз, два, три, четыре, – отсчитывает ритм Птаха, а Герц ловит его палочками.
Следующий час в гараже творится беспредел: визг гитар, бой барабанов и космический вокал. Что хочется сказать? Несмотря на наши конфликты и абсолютную непохожесть, музыка объединяет. Мы – один организм, когда играем. Будь то выступление на сцене или репетиция в гараже, неважно, мы в вакууме. У нас здесь свои атмосфера и причуды. И сколько бы мы ни шутили друг над другом, ни смеялись, это любовь. Мы занимаемся любовью, пока звучит музыка. И эту самую любовь дарим людям. Так что все во благо, каждый из нас здесь – деталь единого механизма. Если разбирать на примере манекена, то Оля – голова, а мы с Санчесом – руки. Герц, пожалуй, сердце, которое бьется даже у манекена. По крайней мере, он точно приведет эту мышцу в действие, чтобы вдохнуть жизнь в происходящее.
– Я хочу есть. Давайте пиццу закажем, – предлагает Герц. – Или картошку фри с наггетсами. Или нет. Можно суши. Хотя… чего деньги тратить? Пойдемте к моей мамке, у нее там опять полный дом еды, готовится к Рождеству. Или…
– ГЕРЦ, ЗАКОЛЕБАЛ! – втроем выкрикиваем устоявшееся у нас в группе выражение, посмеиваясь.
– Я за пиццу, мне эта домашняя еда пресытилась уже, – голосует Санька.
– Поддерживаю! – поднимаю руку за пиццу, желательно за пиццу с курицей и ананасами.
– И что с вами делать? Вот откормите себе бока, тогда уйду от вас в сольный проект, – умничает Оля, при этом уже открыв сайт пиццерии в телефоне. Листает большим пальцем, выбирая ингредиенты итальянского лакомства для нашего будущего ужина.
– Лети, Пташка! Уйдешь ты, и запоет Сашка, – наигрывая на одной струне басухи, напевает Санчес.
– С такими рифмами вы долго не протянете! – угорает Олька.
А я вспоминаю про свои рифмованные строчки и тут же открываю заметки. Так и не записал. Едва на экране появляется первое слово, Птаха отвлекает своим внезапным объявлением:
– Внимание, господа! Нам пишут, что мы неплохо лабаем, приглашают выступить в пятничку в клубе. Десятого января.
– Че, работаем, – радуется Герц. – А пока пиццу не принесли, давайте еще раз.
Мы снова играем. В заметках так и зависает всего одно слово от моей песни. Как-то получается, что у меня никогда не хватает времени ее записать. Но я доволен. Жду не дождусь, когда снова выйду на сцену.
О проекте
О подписке