До итальянского ресторана было ехать и ехать, если в пробке не застрянем. Вечер, дороги перегружены. Но Виктор призывно махнул рукой, и возле нас остановилась белая «тойота». До ресторана мы домчались за десять минут, объехав пробки по дворам. Водила попался еще тот. Получив от Панова деньги, подмигнул ему и укатил.

К моему удивлению, в ресторане еще были свободные места. Нас провели к довольно уютному столику возле окна. Я отметила, что с улицы ничего не было видно, окна казались завешенными плотной тканью, а изнутри улица была вся как на ладони. Я полюбовалась цветной подсветкой противоположного дома – красиво.

Виктор заказал себе много чего, а я несколько итальянских салатиков: очень люблю салаты и легкий десерт.

– Шампанского не хочешь? – что он собрался праздновать, интересно? Но он тут же пояснил: – Все же Новый год близко. Сегодня уже двадцать девятое.

– Не люблю шампанское, – да, мне своего полудетского к нему отвращения так преодолеть и не удалось. – Но если ты хочешь, то пей.

– Вино в одиночку не пьют. Тем более шампанское.

Он налил и мне, и себе минералки и тихо признался с затаенной горечью:

– Ты совсем не изменилась. Только еще красивее стала. В смартфоне этого не видно.

– А ты изменился, – я отпила глоток. Минералка оказалась сильногазированной, и углекислота ударила в нос, защипала язык. Виктор ждал уточнения, а я не могла ничего сказать, справляясь с колючками во рту. Наконец сумела добавить: – Ты возмужал. Стал взрослым. Этаким суперменом.

Он невесело засмеялся.

– Умеешь ты делать комплименты, – с укором покачал головой.

Он что, решил, что это подколка? Но я сказала чистую правду и вовсе не хотела его обидеть. В ресторане играла тихая приятная музыка, на танцполе в такт ей двигались пары.

– Потанцуем? – предложил он, заметив, что я пристально слежу за ними.

– Давай! – согласилась я.

Все равно заказ принесут еще не скоро. Поварам нужно все приготовить, здесь не бывает дежурных блюд. Зато все свежее, не отравишься.

Мы вышли на танцпол и заскользили по паркету. Виктор прижимал меня к себе бережно и нежно, я себя с ним чувствовала хрустальной вазой. Но чувство было странным. Будто он со мной прощается, что ли.

В воздухе витала необычная печаль. Может, на меня транслировались его эмоции, а может, так влияла медленная томная музыка. Мы не стали ждать окончания мелодии – на наш столик принесли заказ, и мы поспешили занять свои места. Есть хотелось очень.

Оказалось, голодна не только я. Виктор тоже ел торопливо, спеша насытиться. Перекусив, откинулся на спинку стула и признался:

– Я вылетел сегодня из Хитроу ранним утром. Потом еще пересадка в Москве. Поесть было некогда. Еда в самолете не в счет. Там и есть-то было нечего. Да и штормило постоянно, из одной турбулентности в другую ныряли.

Я согласно кивнула. В самом деле, в последнее время в самолетах стали кормить отвратительно. А то и вовсе не кормят. Я когда летала к маме в Москву, на разные рейсы попадала. Некоторые самолеты прямо на свалку просились. Или в переплавку, до того старые. И сервис там был соответствующий. Но хоть не падали, и на том спасибо.

Я доедала второй из заказанных салатов, когда меня снова посетило чувство чужого взгляда. Осторожно посмотрела по сторонам – ничего не заметила. Да что это такое? Паранойя у меня, что ли?

Виктор смотрел на меня с тихой грустью. Улыбнувшись ему, ободряюще предложила:

– Облегчи свою душу, дорогой мой. Ты прилетел попрощаться?

Он с силой зажмурился, будто хотел сдержать слезы. Мне стало его жаль. Протянув руку, крепко пожала ему ладонь.

– Так что случилось? Я же вижу, что ты сам не свой.

Он открыл глаза и резко признался, будто прыгая в холодную воду.

– У отца сложности. Его счета в Штатах и Англии заморожены.

– И что ты должен сделать? – я не знала, как в такой ситуации Виктор мог помочь отцу, но от него явно что-то требовалось.

– Я должен жениться, чтоб его выручить, – с горечью выпалил он.

Я глуповато выпучила глаза. Нет, когда девушки выходят замуж за богачей, чтоб жить красиво, это я в курсе. Но чтоб парни женились, по сути, ради того же, слышу впервые.

– Я приглянулся одной из богатых американок. Очень богатых, – с язвительной усмешкой уточнил он. – И она открытым текстом предложила отцу: если я на ней женюсь, она поможет разблокировать счета.

– А это реально? – что-то меня взяли сомнения.

Панов кивнул.

– Вполне. Счета открыты в ее банках. В накладе отец не останется. И будет составлен грамотный брачный контракт, чтоб я никуда от нее не делся.

Это никак не укладывалось в моей голове. Никак. Это что же за отец у него? Исковеркать жизнь собственного сына ради денег?

– Она тебя старше? – он уныло кивнул, и я с замирающим сердцем спросила: – На сколько?

– На двенадцать лет, – и ответил на мой невысказанный вопрос: – Да, ты права. Я, по сути, буду тем, кого на западе называют «купленный мальчик».

У него обострились черты лица, и он остановившимся взглядом воткнулся в окно, будто увидел там что-то чрезвычайно важное.

Я замерла не в силах вздохнуть. Сердце сдавило, как частенько бывало со мной при грустных известиях. Мы замолчали, не зная, о чем говорить. Да и что тут можно сказать? Все остальные темы забылись.

Тяжело вздохнув, он перевел взгляд на меня. Смягчившись, тихо сказал:

– Если б у меня была надежда, то я бы отказался. Но теперь какая разница? Если любимая тебя не любит, все остальное уже не имеет значение.

Я покраснела и опустила глаза. Если б я согласилась стать его женой, он отказался бы жениться на этой американской банкирше, хотя мне больше хотелось назвать ее бандитшей. Но что было бы с его близкими? С отцом, с мамой, братом? Нет, с голоду бы они не померли, им просто пришлось бы умерить свои аппетиты, ведь наверняка не все средства семьи хранились в зарубежных банках, но как бы после этого они стали относиться к сыну, да и ко мне?

Главное даже не в этом. Если б я согласилась, то жертвой стала бы я. Ну не жертвой, это уж слишком сильно сказано, но, тем не менее, пострадавшей стороной точно. Потому что я не хочу замуж. Мне приятно болтать с Виктором, он мне нравится, но как друг, не больше.

По моему угнетенному молчанию он понял, что между нами все по-прежнему.

– Свадьба будет через месяц, не раньше, – четко, как командиру, отрапортовал он. – Потому что все должно быть по правилам. У нее даже две репетиции запланированы, чтоб все прошло без сучка и задоринки.

– Как ее зовут? – зачем-то спросила я.

– Не поверишь – Мэри. Это еще одно доказательство того, что в своих желаниях нужно быть очень осторожным. Потому что я просил у вселенной, чтоб Маша стала моей женой. Вот она ею и станет.

В самом деле, это просто изуверство какое-то! Я в ужасе уставилась на него, не в силах произнести ни слова.

– Но это даже к лучшему, – он кривовато усмехнулся. – В данных условиях. Я смогу называть ее Машей, не нарываясь на подозрения. Ты не против, если в минуты близости я буду представлять тебя? Мне будет легче э-э-э… справляться.

Это что, шутка? Зачем ему мое разрешение? Разве можно контролировать чужие мысли? Он меня просто подначивает. Или нет? У него так болит душа, что он пытается хоть немного развеяться?

Неловко пожала плечами, не зная, что отвечать. Он решил принять этот аморфный жест за разрешение.

– Хорошо, спасибо, – протянул руку, благодарно пожал мою ладонь. Пальцы у него были горячими и сухими. – Потанцуем?

Я кивнула. Мы танцевали возле елочки с мерцающими разноцветными огоньками. Праздничное настроение, еще утром радующее меня, ушло безвозвратно.

– А если попросить помочь кого-то другого? Моего отчима хотя бы?

Он с мягким укором посмотрел на меня.

– Твой отчим с моим отцом в разных весовых категориях. Это даже несопоставимо. Неужели ты думаешь, что мы не пытались найти другие варианты?

В самом деле, что я такое лепечу? Где Панов и где Денис Дмитриевич? У меня точно помутнение рассудка. Просто ужасно не хочется верить, что это единственный возможный вариант.

– В принципе, ничего страшного. Я давно уже не мальчик, переживу. К тому же это не навсегда. В контракте будет четко обозначена возможность развода. Лет через семь-десять, – нарочито бодрым тоном сообщил он мне, прижимая к себе так, как тонущие прижимают спасательный круг. И с надеждой предположил: – Возможно, мы даже сможем, как и прежде, болтать по виберу. Иногда.

Я молчала. Было так тошно, что я задумалась, а не согласиться ли мне на его предложение? А что в самом деле? Буду женой взаправду, а не понарошку. Что в этом такого?

Но тут же возникли неприятные вопросы: а где я буду жить и учиться? В Лондоне? Но там мне придется начинать все заново, там наше образование не признается.

И как же Красовский?

Последний вопрос был явно не в тему, Леху я не видела уже больше двух лет, после того памятного лета. И нечего его зря поминать.

Но, тем не менее, мысль о нем голову мне охладила. Это все эмоции. И ничего больше. Это пройдет.

Наступала ночь. Ресторан закрывался ровно в двенадцать, посетители, или, как нас здесь называли, гости, почти все уже разошлись. В зале оставались только мы да еще одна парочка, явно молодожены, глядящие только друг на друга и не замечающие ничего и никого вокруг.

Под намекающие взгляды пробегающих мимо официантов Панов поднялся. Ему тут же принесли счет. Расплатившись по терминалу, он протянул мне руку. Вложив чуть подрагивающие пальцы в его ладонь, я вышла в гардероб. Мы оделись и попросили охранника вызвать для нас такси.

В его ожидании постояли на улице перед рестораном минут пять, прислонившись плечами. Он обнял меня за талию, я положила голову ему на плечо. Со стороны мы наверняка казались влюбленной парочкой.

Приехав к моему дому, вышли и остановились возле подъезда. Я понимала, что Виктор надеется на приглашение, но звать его не хотела. Приглашение предполагало утешение в постели, а я к этому не была готова. Все-таки это не я решила жениться на нелюбимой старой женщине, чтоб спасти семейное состояние. Хотя не знаю, как бы поступила я, окажись на его месте.

Не выдержав напряжения, он прижал меня к себе и принялся целовать, приговаривая: «любимая, милая, жизнь моя».

Я не сопротивлялась. Это было прощание. Горькое и навсегда. Мы понимали это оба. Я даже закинула руки ему за шею, открываясь, хотя это и было ни к чему. Но мне его было ужасно жаль. До боли, до слез.

Где-то вдали раздался громкий свист. Он остановился, опомнившись. Взял в ладони мое лицо, прислонился лбом к моему лбу и прошептал:

– Я тебя очень прошу, будь счастлива, моя солнечная девочка. У меня на сердце будет легче, если у тебя все будет хорошо.

Потом еще раз быстро меня поцеловал и, оторвав себя от меня, исчез в ночи. Я кинулась домой, зажимая рот руками. Хотелось даже не заплакать – завыть во весь голос.

На следующий день к вечеру мне пришла от него СМС-ка, что у него все хорошо, что он в Лондоне и скоро будет подписан брачный контракт.

Тридцать первого на работу я пришла в отвратительном настроении. Как же невозможно плохо заканчивается старый и начинается новый год!

Но хандрить было некогда. Обойдя всех пациентов в реанимации, проведя все назначенные врачами процедуры и стараясь угадать, что кому нужно, ведь половина из них ничего сами сказать не могли, ушла в ординаторскую.

Дежурили мы на пару с медбратом Костей, у него ребенок недавно родился, нужны были деньги, а за работу в праздники платили вдвойне. Он тоже был студентом-медиком, как и я, только уже выпускником.

Он висел на телефоне, разговаривая с женой. Она была у него совсем юной, только-только со школьной скамьи, очень пугливой и постоянно боялась сделать с малышкой что-то не так. Он ее учил, уговаривал, убеждал, чувствуя себя при этом старшим, умным и очень ответственным.

Наверное, так и нужно вести себя с мужчинами: быть слабой и беспомощной. А вот я все делаю неправильно. Я вспомнила Красовского, Панова и чуть не расплакалась. Но тут скорая стала привозить одного больного за другим, и времени на переживания не осталось.