Почему-то он оказался тут в одиночестве – с того склона холма, откуда она прибежала, «бойцы» остались метрах в пятидесяти, а то и больше, и их и не видно было за холмом. С этой стороны, откуда открывалась панорама всего поля, уходящего вниз под небольшим уклоном, «поверженные» солдаты находились далеко впереди. Странно. Скорее всего, солдат от «пуль» как раз этот холм прикрывал, и атакующие двигались под его прикрытием, а этот «командир», судя по его форме, наверное, прямиком через бугор направился. Черт знает, она не стратег, чтобы разбираться, кто как и зачем тут бегал, значит, так задумано было.

Она его услышала! Услышала кашель и сип странный!

И в один момент Веру резко переключило – от всех мыслей про ужасы той войны, про искреннее сочувствие тем далеким медсестричкам, про идиотов режиссеров, снимавших дешевые фильмешки, про свой удививший ее необычайно страх попадания в прошлое, про запах земли и отвлеченные рассуждения по психологии и про то, что ноги-руки от беганий и ползаний уже изрядно побаливают – все! Резко выключило!

Все! В секунду, как щелкнул кто-то выключателем, – на полную собранность, четкость мыслей и профессионализм. В ту секунду, когда она услышала, как кашляет и сипит этот мужчина!

Он лежал на боку, с закрытыми глазами, подкашливал и все пытался вдохнуть поглубже, что только вызывало новый приступ кашля и сипения.

– Не надо! – строго сказала Вера и опустилась перед ним на колени, перебросив сумку со спины к себе на бедра. – Осторожно, не пытайтесь вдыхать полной грудью. Давайте-ка мы вас перевернем и посмотрим, что у вас тут случилось, – перешла она на нежненький уговаривающий тон.

Молодой мужчина, ну близко к тридцати где-то, сейчас трудно было определить его возраст по лицу, исказившемуся от боли и какого-то мальчишеского недоумения, открыл глаза и посмотрел на Веру вполне осмысленно, попробовал улыбнуться и что-то сказать, но зашелся мелким таким хеканьем и попытался сплюнуть.

– Сейчас! – Вера выхватила из сумки кусок ваты, поднесла к его рту.

Кровь! Вашу маму!!

Услышав его, еще не видя, она подумала, что, может быть, ушиб грудной клетки сильный, или сердечный приступ – такое бывает. Инфаркты, предынфаркты часто дают симптоматику и клиническую картину совсем иного заболевания – отравления, например, или кашель, да много чего! Но увидев кровь на куске ваты…

– Сейчас мы осторожненько перевернемся на спину, – тоном уговаривающей ребенка мамы принялась пояснять она, – и не пытайтесь разговаривать, вот посмотрим, что с вами случилось…

Он был одет в офицерскую гимнастерку, перевязанную ремнем и портупеей, Вера сноровисто перевернула мужчину на спину… и замерла на мгновение, отказываясь верить тому, что увидела!

На левой стороне груди на гимнастерке выпячивалась своей невозможной реальностью небольшая дырочка, вокруг которой натекло немного крови, казавшейся на темно-зеленом полотне почти черной.

– Тихо! – на автомате остановила она парня, предпринявшего попытку что-то сказать, и повторила: – Тихо, не надо разговаривать. Дышите медленно, коротко, по чуть-чуть.

Доигрались в войнушки! Вера быстро достала из сумки большие ножницы, расстегнула его ремень, разрезала гимнастерку, распахнула ее и несколько секунд все-таки рассматривала небольшую дырочку у него на груди – пулевое ранение.

Пулевое, вашу мать, ранение! Левого, черт побери, легкого, на три пальца ниже сердца! Доигрались! Дореконструировались!

Она осторожно перевернула раненого на бок.

– Потерпи, милый, надо посмотреть, – перейдя на профессиональный, почти гипнотизирующий спокойствием и обещанием, что все будет хорошо, тон, попросила она.

Выходного отверстия на спине нет. Так! Кровохарканье – значит, легкое точно повреждено. И дышит он часто и поверхностно. Парень снова начинает кашлять, и она отчетливо видела, как в дырочку подсасывает воздух, с мерзким таким присвистом.

Б… берлинский театр! У мужика открытый пневмоторакс! Трындец!

А ему стремительно становилось хуже – кровавая пена пузырилась в уголках губ, и он снова принялся подкашливать.

– Держись! – попросила она его, торопливо соображая, что делать.

Что делать?! Парню операция нужна была еще полчаса назад! Ну, операцию она ему обеспечит, главное вытащить его отсюда и желательно живым, а для этого…

Она быстро принялась шарить в недрах санитарной сумки. Вот как раз для такого случая ни черта в этой сумке и не было предусмотрено, но Вера кое-что на ходу сообразила!

Первым делом требуется остановить приток воздуха в легкое, потому что он поступает в грудную клетку не оттуда, откуда ему положено, легкое сдавливается и теряет объем. Из-за этого сдвигается в сторону средостение, и сердце повисает на сосудах, зажимая и ущемляя еще работающее здоровое легкое.

Короче, если срочно не остановить приток воздуха, то кранты! Кранты, предположим, этому парню и так реально маячат уже в любой момент, потому как он слишком долго находится без помощи, хорошо хоть лежал на поврежденном боку! Как он вообще сообразил на него повернуться, ведь это же больно, на минуточку! Но если б лег на другой бок…

Все это она думала быстро, без лирических отступлений, вспоминая все про ранения легких, что знала, пока доставала из сумки йод, скляночку со спиртом, бинты и самое главное – небольшой полиэтиленовый пакетик с орешками! Вера сунула его на всякий случай, решив, что может и проголодаться, пока эта живая инсталляция закончится, а орешки всякие Верочка очень любила.

Она делала все споро, без лишней суеты и без единого лишнего движения. Вера давно уже привыкла мгновенно включаться в рабочие ситуации разного уровня сложности, и главное, всегда экстренные, это была ее обыденная каждодневная работа, ну и ее высокий уровень профессионализма и еще кое-что, как говорит Виктор Аркадьевич, – от Бога.

Она высыпала орехи в сумку, разорвала пакетик с одного бока, протерла его спиртом, положила на живот раненому, обмазала не жалеючи, щедро йодом кожу вокруг дырочки, вскрыла стерильный пакет с бинтом, отрезала кусок, накрыла рану, поверх бинта плотно прикрыла пакетиком, который почти герметично лег, прилипая к мокрой от йода коже, прижала подушкой из ваты и принялась делать плотную круговую повязку, попутно успокаивая парня, обещая практически немедленное выздоровление, ну, и разумеется, полный порядок в ближайшем будущем.

Парень снова закашлял, но теперь уже без свиста. Отлично!

А вот теперь пункт следующий – транспортировка!

Его срочно надо в операционную, но для этого не мешало бы выбраться из этих полей-боев-реконструкций. А так, для встряски психологической, она не очень хорошо представляла себе, где находится, и как далеко до окопов.

Вера встала во весь рост, не до игр уже и сценариев, и осмотрелась. Оказалось, ряд окопов находится гораздо ближе, чем ей представлялось. Пока она круги вприсядку наматывала и ползком между лежавшими бойцами передвигалась, то сместилась правее, а потом вроде как назад двигалась, обегая этот холм.

Ей нужна помощь, ясно поняла Вера, впрочем, так же ясно, как и то, что докричаться до лежавших мужиков без вариантов. Хоть взрывы и стрельба атакующих сместились далеко вперед, самолеты все летали и бросали дрянь свистящую какую-то, и вполне реальный грохот боя заглушал все вокруг. Бегать, звать на помощь и объяснять ситуацию – нет времени! У этого парня вообще нет времени! То есть совсем!

Нет, вы представляете, а ведь ей придется его тащить! Опупеть!

Верочка Брацкая имела одну уникальную способность – в любой, даже самой экстренной и непредсказуемой рабочей ситуации она словно мобилизовалась внутренне. Она и сама не понимала, как это происходит, но точно не по ее волевым приказам и усилиям, в ней словно что-то включалось, и она становилась предельно собранной, соображала очень быстро и четко, а в мозгу сразу же начинали всплывать нужные данные. Никакой паники, никакой суетливости – быстрый четкий анализ ситуации и план действия. Виктор Аркадьевич называл это даром божьим, талантом и уверял, что это очень редкое явление. Поэтому и ценил Верочку больше других, и помогал, как мог. Впрочем, не об этом сейчас.

А сейчас, быстро соображая, что делать, она достала рацию, провертела в ней настройку, как показывали при инструктаже, переходя на волну начальника госпиталя, роль которого, разумеется, исполнял Виктор Аркадьевич.

– Госпиталь, ответьте! – как учили, вызывала она.

Тишина и шипение вместо ответа.

– Госпиталь, ответьте «сестре семь»! – потребовала она, обозначив в этот раз позывной, присвоенный ей.

Тишина. Парень кашляет.

– Госпиталь! – возмутилась Вера Степановна. – Вы что там, эвакуировались?!

– Здесь госпиталь, чего кричим? – бодренько так, с огоньком отозвался веселым голосом Васильев.

– У меня здесь пулевое ранение, Виктор Аркадьевич, – оборвала его веселье нерадостным тоном Вера. – В легкое. Кровохарканье, пневмоторакс.

– Ты где? – совсем другим – четким, строгим голосом спросил Васильев.

– А черт его знает! – честно призналась Вера. – Холм какой-то небольшой, но окопы близко, правда, насколько мне видно, далеко вправо от моей первичной позиции.

– Посмотри на карте, какой квадрат? – подсказал Васильев.

– А нет на моей карте этого квадрата, – «порадовала» Вера. – Я из своего как-то незаметно сместилась, а в этом квадрате у нас медицинское обслуживание не предусмотрено!

– В каком состоянии больной? – уже работал Васильев.

– В критическом, но пока в сознании, – уведомила она.

– Вера, – почти отечески обратился он, – до окопов сможешь его дотащить?

– Попробую, – вздохнула тяжко Вера.

– Высылаю санитарную группу с носилками, – принялся объяснять Васильев, – но, понимаешь, по окопам они быстро пробегут, а вот искать вас в поле, еще не известно в каком направлении… – и, помолчав, добавил: – Хоть немного, пока им тебя из окопа видно станет.

– Я попробую, Виктор Аркадьевич, – она посмотрела на парня, лежавшего с закрытыми глазами. Он дышал поверхностно и часто, как пес в жару. – Но выдержит ли такое перемещение пациент? – тихо высказала она свои сомнения.

И выключила рацию. Что тут говорить. У парня этого с шансами плоховато.

Что тут предпринять самое правильное? Ну, она может влезть на холм, махать руками и подавать всяческие знаки. Сколько эти танцы народов мира займут времени, пока на нее обратят внимание? А обратят и что дальше? Она может сбегать к тем лежащим на земле «солдатам» и вернуться с ними. Сколько это займет времени? Группа за холмом довольно далеко, те, что впереди, по ходу атаки, тоже. И главное, никто не услышит, хоть кричи, хоть свисти.

Времени у них с парнем нет. То есть вообще. Да и оставлять его одного нельзя!

Санитары с носилками увидят ее, когда она вытащит его из-за холма и окажется на открытом пространстве. Значит, тащить! О господи! Нет, ну надо же!

Вера опустилась на колени перед молодым человеком и начала ему объяснять ситуацию, при этом быстро запахивая на нем разрезанные полы гимнастерки и закрепляя сверху потуже ремнем.

– Как вас зовут? – спросила она сосредоточенным тоном.

– И-ива-а-ан, – закашлялся парень.

– Ванечка, – наклонилась к его лицу поближе Вера. – Нам придется с тобой немного проползти, пройти, если сможем. Я понимаю, это больно, но ты потерпи, ладно?

– Ла-а-а… – попытался ответить он, не получилось, закашлялся вновь и только кивнул.

– Ты не разговаривай, Ванечка, – увещевала его Вера, быстро собрав и уложив использованные медикаменты в сумку, закинула ее резким движением за спину. Она переползла на коленках ему за спину и приподняла: – Мы сейчас попробуем встать, ты обопрись на меня, не бойся, опирайся всем весом и, Ваня, тебе придется почти лечь на меня раненым боком. Это больно, но иначе нельзя.

Объясняя, она переместилась к его левому боку, забросила его руку себе на шею, обняла крепко одной рукой, уцепившись пальцами за ремень, второй ухватив за кисть руки, свисавшую с ее плеча.

– Ну что, готов? – спросила девушка и внимательно посмотрела на его совсем уж побелевшее лицо.

Он кивнул – готов, мол. И прикрыл глаза.

– На счет три, – командовала Вера и предупредила: – Не пытайся встать полностью, ты должен перенести свой вес на меня. Понял? – он снова кивнул, Вера глубоко вдохнула-выдохнула: – Ну, с богом! Раз, два, три!

И она рвану-у-у-ла их двоих вверх. Превозмогая земное притяжение, саму себя и почти обреченную расслабленность раненого.

Иван зашелся кашлем, в уголках губ снова показалась кровавая пена, ноги у него подкашивались, но Вера понимала, что на второй рывок у него просто не хватит сил, и не позволила им осесть назад на землю, а, прижав его к себе изо всех возможных сил, все-таки встала и его подняла.

– Ничего, ничего, Ванечка, – уговаривала она его и себя заодно. – Потерпи, нам тут совсем немного, несколько шагов.

Вера сделала первый, самый тяжелый и невозможный, шаг, второй, третий… Иван старался переставлять ноги, но они подгибались, и, судя по тому, что ей становилось все тяжелее его держать, он терял сознание.

– Давай, Ванечка! – крикнула ему в ухо Вера, стараясь привести в чувство.

У нее получилось, парень немного пришел в себя, и они даже смогли пройти метров десять. Еще чуть-чуть, ну метров пятнадцать-двадцать, и их увидят из окопа!

Но эти двадцать метров казались невозможным, непреодолимым расстоянием!

Им не пройти эти метры, поняла она. Иван окончательно потерял сознание, полностью повиснув на Вере, и упал бы, если бы она не держала его за ремень. От такой нагрузки и напряжения у Веры ходуном ходили ноги, а перед глазами поплыли темные круги, но она сделала еще несколько шагов, уже почти ничего не соображая…

И вдруг почувствовала, что ей стало легко. Легко и свободно! Она что, тоже потеряла сознание? – подумалось на секундочку Вере. Но столь заманчивой перспективе не суждено было стать явью, ибо прямо у нее над головой раздался разъяренный и жутко начальственный мужской голос:

– Вы что, барышня, охренели?! Вам что, показалось маловато исторической достоверности, и вы решили надорваться, изображая санинструктора по полной программе?!

Освобожденная от непомерного груза, Вера, не обращая внимания на непонятно откуда взявшегося мужика, согнулась, уперлась руками в коленки и переводила дух, пока незнакомец орал в свое удовольствие, и темные круги перед глазами постепенно поблекли, а потом и вовсе исчезли. Она смогла распрямиться и рассмотреть возмущенного гражданина. Он перехватил у нее Ивана, и хорошо хоть держал, обхватив сильной рукой за талию, а не бросил, не разобравшись, что к чему, продолжая отчитывать и буравить ее весьма недовольным грозным взглядом. Одет он был в офицерскую форму, но в каком звании, Вера не разобрала, она так и не запомнила показанные им на подготовительной лекции все эти ромбики на воротниках, «шпалы», которые носил офицерский состав того времени, пока не ввели погоны. А на фиг запоминать-то? Чай, в историки не собралась.

Мужик был высокий, на голову выше нее, хотя Веру маленькой не назовешь, все-таки метр семьдесят два, жилистый такой, сразу видно, что не накаченный, а именно жилистый. Сильный, вон Ивана держал легко, не напрягаясь, лицо его рассмотреть толком она не успела, да и не до этого, уловила только взглядом, что интересный мужик, некогда было ей разглядывать – она увидела, что Ивану совсем плохо стало.

– Что вы орете?! – резко оборвала она. – Ему совсем плохо! У него пулевое ранение!

– Барышня, – сбавив тон на ощутимо снисходительный к людям, явно не дружащим с разумом, обратился товарищ командир. – Вы что, решили воплотить героическую кинематографичность в реальность? Какое ранение? Здесь стреляют только холостыми.

– Посмотрите на него! – резко приказала Вера.

Мужик быстро глянул на Ваню и – по-ра-зи-тель-но! – буквально в секунду оценил обстановку! Он не стал удивляться и причитать, задавать идиотские вопросы, требовать немедленных ответов, как по всем незыблемым правилам человеческой психологии поступил бы любой человек на его месте, а перехватил Ивана поудобней, прижал к себе, повернулся к Вере и совсем другим тоном, командирским, спокойным, спросил:

– Куда нести? Помощь вызвали?

– Нести к окопам, – хоть и оторопела от такой мгновенной метаморфозы Вера, но не переключала внимания с основной задачи, да и мало что могло ее вывести из равновесия и отвлечь, когда пациентам требовалась помощь. – И как можно быстрей! Помощь вызвала!

– Тогда побежали! – отдал распоряжение мужик, подбил ладонью кокарду, сдвинув форменную фуражку поглубже на затылок. Затем, подхватив Ивана под ноги, взяв на руки, причем эдак ловко перехватил, ухватисто.

И, вы знаете… действительно побежал! А Вера за ним, совершенно ошарашенная происходящим и поведением этого странного мужика, возникшего ниоткуда, как черт из табакерки! Но как вовремя появившегося-то, а! Прямо посланник небес.

А еще она не могла понять, как он это делает – бежит? Иван – парнишка довольно стройный, но все равно весит прилично, а этот мужик, как она уже заметила, далеко не Шварценеггер, поигрывающий мускулатурой, а бежит так, словно не несет никакого груза, а тренировочный забег делает.

Навстречу им уже вылезали из окопа санитары, но Вера махнула рукой – не надо, мол, ждите там, на ходу сообразив, что сейчас Ваню укладывать на носилки, потом снимать, перетаскивать в окоп, снова укладывать – все это совсем хреново для него – бежит добровольный помощник споро, несет пациента, вот пусть и несет!

Она спрыгнула в окоп, когда два здоровенных мужика в солдатской форме уже укладывали Ивана на носилки.

– Не так! – остановила их Вера, скатываясь с насыпи в окоп, даже не замечая, что ее поддержала, подстраховав, сильная рука товарища офицера. – На левый бок, на раненый!

Раненого принялись переворачивать, но осторожненько, а он пришел в себя, зашелся мелким кхением и пожаловался:

– Бо-кх-кх-ольно…

– Потерпи, Ванечка, – склонилась она над ним, – так надо. Сейчас мы быстренько тебя в госпиталь донесем, а там укол сделают, тебе полегче станет.

Он кивнул и снова прикрыл глаза, а она, посмотрев на санитаров, проникновенно так, с просьбой, но строго распорядилась:

– Бегом, мужики, ему совсем плохо. Надо успеть.

Мужики подхватили носилки и помчались так быстро, насколько это возможно было, по узким окопам, а за ними Вера в компании неизвестного добровольного помощника, товарища офицера Красной армии.

– Почему на раненый бок? – спросил неожиданно он на бегу.

– У него пневмоторакс, – ответила Вера, чуть запыхавшись.

– Э-э, девушка, вы меня названиями не пугайте! – усмехнулся он. – Вы как-нибудь попроще объясните.

– Проще: у него пулей пробито легкое. Воздух поступал через дырку, от этого легкое как бы сдулось, сжалось, и если положить раненого на здоровое легкое, единственное, которое сейчас дышит, то на него начнет давить и средостение, и кровь будет подтекать и тоже давить, и сердце, которое сейчас как бы висит на своих сосудах. А снизу еще поддавливают ребра. При такой нагрузке легкое откажет, и человек задохнется.

– Понял, – кивнул мужик и вдруг искренне поблагодарил: – Спасибо за науку.

– Вера, прием! – затрещала рация.

– Бежим уже! – ответила, сразу перейдя к делу, Вера. – Минут через десять будем.

– Понял! – отозвался Васильев и спросил: – Как раненый?

– Плохо, – оценила Вера, – без сознания, дыхание поверхностное, кровь пенится.

– Операционная готова, ждем!

Госпиталь, само собой, тоже представлял из себя исторически выверенный участок, а именно: огромную брезентовую палатку с нарисованными по бокам большими красными крестами, разделенную перегородками, отделявшими операционную от палат, процедурной и предоперационной.

Когда процессия с носилками подбегала к госпиталю, неожиданно обнаружилось, что их встречает куча народу, видимо новость о настоящем ранении распространилась со скоростью пожара, большая часть собравшихся людей была незнакома Вере, а вот Васильева среди них не оказалось. Ну, понятно, он размывается перед операцией.

Ее о чем-то спрашивали любопытствующие, хватали за рукав ватника, она ничего не отвечала, скидывала удерживающие руки и пробиралась сквозь толпу следом за санитарами с носилками, и остановилась только у откинутого полога входа. Тут оглянулась, вспомнив о помощнике, и обнаружила, что он так и шел прямо за ней, не отставая.

– Послушайте… – начала было она, сама до конца не понимая, что говорить.