Смысл татуировок

Не станем отрицать, что в любом действии есть практический смысл, так и татуировка в первую очередь – код-символ для распознания личности, что в доисторические, что и в наши времена.

Во времена открытия Нового света – Америки – капитан Кук стал привозить татуированных туземцев в Европу вместе со словом, обозначающим модификации, – «тату». И тогда в обществе наблюдалось надменное отрицательное отношение к татуировке как ко всему дикому и низкому. Такое отношение, по мнению великого антрополога Леви Стросса, совсем не красило интеллект и уровень развития европейца. Но стоит заметить, что и туземцы, видя нетатуированных европейцев, не испытывали к ним пиетета. И в табу, не забываем, всегда имеется практический смысл. То, что европейцы в процессе развития культуры отбросили «гравировку» кожи людей за ненадобностью, просто говорит о ином пути развития событий.

«Первобытные люди прекрасно владели техникой документооборота – передачей сообщений», – писал ученый Клод Леви-Стросс после путешествия в Новый свет, застав первобытную жизнь индейцев, обряды татуирования и разукрашивания себя. Он ставил первобытного человека в вопросах документации вровень с современником. Живопись первобытного человека – это борьба с животными и стихией.

Татуировки использовали при различных ритуалах инициации, в этом смысле тату связывало человека, которому оно наносилось, с культурой и традициями общества, в котором был придуман и воплощен рисунок тату. Для предков всех народов вопрос стоял практически иначе: как классифицировать людей и общество? Куда и как наносить человеку знаки отличия, чтобы они всегда были при нем? Как подчеркнуть значимость одних, способности других? Помним, что школ, училищ и институтов в древние времена не было, как и возможности выдавать аттестаты зрелости, дипломы и сертификаты.

Тату и ритуал

Классическое исследование ритуальных текстов индуизма, древнееврейских практик жертвоприношения, имеющихся в Библии, приводят ученых к выводу, что любая жертва (времени, отсутствия боли, да чего угодно) является для человека социальным обменом, даром. Человеку важно обменивать, этот процесс присутствует во всех обществах.

Методология анализа ритуала жертвоприношения позволяет провести параллели с татуировкой – ее нанесением и принесением в жертву старого тела личности, старого мировоззрения, самочувствия-телоощущения человека во благо изменений. Пристальное внимание к форме, последовательность ритуальных действий, символика места, времени, предметов, интерпретация процессов – все это присутствовало во всех ритуалах и есть сегодня в нанесении современных татуировок. И самое главное в жертвоприношении (как пишет социолог Марсель Мосс) и похожее, на мой взгляд, в татуировании, общая задача для ритуалов – это потребность в изменении статуса конкретного человека или объекта, необходимость создать что-то новое, относительно того, что было прежде.

Таким образом татуировка – это всегда ритуал преобразования внутреннего состояния. Это ритуал канализирования агрессивных импульсов, враждебных чувств, переживаний, страхов.

Можно предположить, что для гармоничного существования общества необходимо контейнировать зависть, тогда создается волшебство «общественного договора» – баланс индивида и общества. Где индивид удовлетворен положением вещей, где он их признает и обменивает на понимание того, как устроено его общество.

Мне представляется, что любой символ, произведенный на теле человека, был процессом превращения идеи в рисунок – процесс идеализации есть процесс осмысления, и он может канализировать агрессию.

Перенос ощущался людьми донаучного мировоззрения сакральным, волшебным образом. В современном же мире роль переносчика смыслов в другую плоскость реализации – абстрактную, в материально-идейном или физическом смысле выполняет тату-мастер, психолог, дизайнер, тренер по любому спорту, также как и жрец, он дает личности возможность совершить внутреннюю трансформацию, самоулучшение.

Марсель Мосс пишет, что нам, людям, необходим такой двойник – жертва, в которой можно помещать слишком интенсивные, невыносимые переживания. Помещение переживания в символ есть путь по осмыслению, придание формы (по-немецки gestalt – гештальт) чувствованию есть по сути его окончание, воплощение в выражение.

Я вижу сегодня этот процесс так: в обществе всегда есть место зависти в силу отличия индивидов. Чтобы эти отличия пережить, необходим ритуал, институализация отличий, необходимость их для общества. Утверждения важности каждого индивида. Помните у Сергея Михалкова: «Все значат что-то в жизни этой. И инженеры, и поэты. Кассиры, дворники, певцы. И музыканты, продавцы. Профессии много на планете, и все нужны, поверьте дети!».

Поэтому чтобы канализировать излишнюю «зависть», необходимо творчество. А значит, анализ зависти и ее преображение в идеальный символический объект – то есть символ. То, что множество людей сегодня выбирают для идеализации татуировку, а не вышивку, ювелирное мастерство и прочее – мне видится явным проявлением виртуализации человека. Индивиды не получают телесного отклика, не научены творить сегодня сами в достаточном объеме.

Рисунок 1. Механизм превращения зависти (нехватки) в благодарность, по мнению автора.

Клод Леви-Стросс в «Печальных тропиках» говорил о том, что культура индейцев-рыцарей в Бразилии и Парагвае структурирована и разукрашена наподобие игральных карт. Антрополог описывал следующее разделение труда в графическом искусстве культуры кадевуа: резьбой по дереву и столярными работами в племени занимаются мужчины, расписывают и украшают поделки женщины. Священные фигурки, кубки с людьми и лошадьми делают мужчины, росписью керамики, поделок из кожи и нательными рисунками занимаются женщины. По сути, рукоделие – основа высокоорганизованного общества, а разделение труда, о котором пишет ученый, – показатель.

«Но более распространенным искусством, чем татуировки, является разукрашивание тела, которое имеет большее распространение среди женщин и несет явные эротические побуждения». Леви-Стросс пишет прекрасные слова: «Подвергающееся процедуре росписи человеческое тело обретает свойство необычайной притягательности. Благодаря подобной живописи тело человека становится произведением искусства». «Знатные люди демонстрировали свое происхождение раскраской тела, выполненной посредством трафарета или татуировок и равнозначной гербу». Ученый замечает, что орнаменты самых прекрасных ковров не идут в сравнение с красотой нательных узоров индейцев. Важно увидеть в описании работы антрополога предпочтение рисунка и рукоделия татуировке, он подметил, что это искусство уже становится в племени кадевуа более распространенным. В своей работе «Путь Масок» Клод Леви-Стросс о прикладном искусстве в традиционном обществе, имеющем много функций, в частности позволяющем человеку осмыслять и принимать явления и противоречия окружающего мира.

Естественно, первобытные племена должны были обладать системой принадлежности себя к роду, племени, а следовательно, и системой ее записи. Когда эта принадлежность важна? Всегда!

В теплом климате особенно тело не прикроешь, ткани не так нужны, как северным народам, работа в теплом климате не такая насыщенная и продолжительная, поэтому телом занимались постоянно. Я считаю, поэтому в более теплых регионах планеты традиция татуировки сохранялась максимально долго, как и традиция удаления волос. Сегодня периодически всплывает осуждение удаления волос на ногах, подмышках, борьба за естественность и бодипозитив как стремление к первозданности и принятия тела без изменений. Но если бы мы спросили племенных девушек и мужчин экватора: «Нужно ли удалять волосы на теле?», они бы ответили «Конечно!», и, наоборот, если бы мы спросили эскимосов, то они бы удивились, ведь сам климат не позволяет постоянно заниматься кожей. Исследователи пишут, что шугаринг был культурной нормой еще 4000 лет назад (метод удаления волос, который используется с 1900 года до н. э.) в древнем Египте. Как известно, первые цивилизации появились в теплых регионах.

Леви-Стросс пишет: «Они полностью удаляли волосы на лице, в том числе брови и ресницы, и с отвращением относились к «братьям страуса» – европейцам с глазами в поросли волос». Еще в 1935 году можно было поговорить с лучшими племенными рисовальщицами, которые поясняли, что из-за изменения жизни лишились рабов, бывших у них в услужении, и они «вынуждены были оставить занятия изящными искусствами». Рисунки различались по кастам: «женщины из благородных каст разрисовывали себе только лоб, и лишь простолюдин украшал все лицо». Также и возраст для нанесения рисунка имел значение, Леви-Стросс пишет: «Редко, когда старые женщины тратят время на эти рисунки: они довольствуются теми, которые нанесли на их лицо годы. Тогда этой моде также следовали одни молодые женщины».

Племенные люди были мастерами не только в рисунках, но и в стратификационных отношениях. Леви-Стросс пишет: «Общество индейцев мбайя относилось неприязненно и даже с отвращением к воспроизведению потомства. Аборты и детоубийство считались почти обычным делом, так что воспроизведение группы происходило главным образом за счет усыновления, а не рождения». Вероятно, это связано с культурой войны и почитанием жестокости, как факторе эффективности, а привязанность к детям могла ослабить и уязвить племя.

«Тем не менее, дети появлялись в племени, и рождение ребенка знатного рода давало повод к праздникам. Они устраивались на каждом этапе роста ребенка: отнятие от груди, первые шаги, участие в играх и так далее. Глашатаи провозглашали титулы семьи и предсказывали новорожденному славное будущее. Если в один день с ним рождался еще какой-то ребенок, он становился его «братом по оружию». На празднике подавался медовый напиток в сосудах, сделанных из рогов или черепов. Женщины же, обрядившись в доспехи воинов, изображали сражения. Сидящих в порядке старшинства знатных людей обслуживали рабы, которые не имели права пить, у рабов часто не было наколок».

Рисунки консервативно передавались из поколения в поколение при помощи обучения, что даже спустя века совпадали в набросках первых путешественников и на фотографиях, рисунках, сделанных современными исследователями.

Исследователь племенных человеческих обществ Клод Леви-Стросс описывает способ нанесения краски. «Тонким бамбуковым шпателем, смоченным соком женипапо – сначала бесцветным, а после окисления сине-черным, женщина-художник расписывает лицо или тело товарки, иногда мальчугана, тогда как мужчины предпочитают отказываться от этого обычая. Художница импровизирует, не имея ни образца, ни эскиза, ни какой-либо другой отправной точки. Она украшает верхнюю губу узором в форме лука, заканчивающегося с двух концов стрелами. Затем она или разделяет лицо вертикальной чертой, или рассекает его в горизонтальном направлении. Поделенное на четыре части лицо свободно расписывается арабесками без учета расположения глаз, носа, щек, лба и подбородка, как бы на сплошной плоскости. Эти умелые композиции, асимметричные, но при этом уравновешенные, начинаются от какого-нибудь угла и доводятся до конца без колебания, без помарки. Это удовольствие – привилегия женщин».

«Своими рисунками на лице, равно как и обычаем абортов и детоубийства, майя выражали все тот же ужас перед природой. Их искусство провозглашает высочайшее презрение к глине, из которой мы слеплены, в этом смысле оно граничит с грехом»⁷.

Для чего я привожу этот отрывок из повествования Леви-Стросса? Потому что он подмечает, что у людей есть стремление подчеркивать свою цивилизованность, которую обязательно противопоставляют животному миру, не подверженному культуре человека воздействию. Ужас перед природой есть ужас от мысли, что можно не обладать способностью изменяться, творить.

Наблюдая за описанными антропологами мирами племенных культур, складывается впечатление, будто попадаешь в девичью комнату, где разложены многочисленные палетки, расчески, помады, и перед зеркалом девушки наносят себе узоры тенями, кисточками и румянами. Этим они создают культуру украшения – культуру современного человека, всегда стремящегося к изменению всего, но начиная со своей наружности, что неподвластно животному, не обладающему сознанием. Из века в век люди украшали себя. И мысль антрополога о грехе, связанном с дикостью нашего тела, с его животной сутью, и избавлении от него через культурные ритуалы – действительно является подтверждением того, что украшение тела, его изменение нам, людям, жизненно необходимо.

Возвращаясь к истории появления слово «тату» в Европе через путешествие Джеймса Кука и привоз татуированного с ног до головы полинезийца – Великого Омаи, можно заключить, что слово «рисунок», которым обозначал «тату» Кук, является по сути в русском языке этимологически связанным с немецким словом «риззен», «чертить», есть по сути схема жизни расписанного человека с тату, письмо о его связи с его обществом. На приведенных примерах мы с вами достоверно убедились, что для каждой человеческой культуры психологически нормально испытывать к чужой незнакомой культуре неприятие, воспринимать как недоразвитую экзотику ее самовыражение, а также считать только свою культуру самой лучшей: европейское общество встретило полинезийца с надменным чувством превосходства, абсолютно такими же воспринимались в племенных полинезийских культурах белые европейцы – ущербными и некультурными людьми.