В коридоре меня поджидает служанка с горящей лампой в руках.
Я запоздало оглядываюсь на двери, отрезавшие меня от шума зала, и понимаю, что теперь моя жизнь точно никогда не будет прежней. Вновь перевожу взгляд на служанку, которая сверлит меня карими глазами. Пляшущие на стенах тени от свечей в позолоченных настенных канделябрах делают ее лицо еще смуглее.
– Надеюсь, ты не рухнешь сейчас в обморок, потому что нам надо спешить, – произносит она и кивком головы показывает следовать за ней.
Только когда делаю первый шаг прочь от дверей, на меня накатывает ужасающая волна осознания реальности.
Меня только что продали за баснословную сумму.
Я начинаю дышать чаще, пытаясь сдерживать подкатывающую истерику. Живот скручивает спазмом – благо, с утра нас не кормили, и весь день мы провели в подготовке к аукциону.
Все случившееся в моих воспоминаниях превратилось в одно сплошное пятно. Я не помнила ни убранство зала, ни гостей, ни даже того, как спустилась с лестницы, чтобы попытаться подтолкнуть того юношу перебить ставку советника.
Я не запомнила ничего, кроме его глаз, смотрящих на меня.
Шагая по коридору, я до сих пор как наяву видела его взгляд, помнила его образ.
Миллион триста тысяч таллинов.
Названная сумма колоколом отдается у меня в голове, пока мы не сворачиваем за угол, и проворная служанка не вталкивает меня в одно из помещений для слуг. Я не успеваю даже закричать – лишь страшно пугаюсь, а потом чихаю от запаха трав и чеснока, плотным слоем повисшем в спертом воздухе.
– Не вздумай орать, глупая, – предупреждающе шикает служанка и проворачивает ключ в замочной скважине. – Это для твоего же блага. Я пытаюсь тебе помочь, дурочка!
Я ошарашено смотрю на нее, потирая нос и пытаясь сдержать очередной чих. Служанка тем временем зажигает от лампы в руках свечи, которые рассеивают мрак и тени комнатушки, и я замечаю над дверью оберег из трав и сушеного чеснока – скорее всего, именно от него исходит этот раздражающий ноздри запах.
– Что со мной будет? – запоздало спрашиваю я, наблюдая, как служанка выуживает из большой плетеной корзины пышное платье.
– Удосужилась, наконец, спросить, – бурчит себе под нос девушка, поворачиваясь ко мне. – Выдохни и поблагодари богов за то, что сегодня твой день. Мой господин выкупил твою свободу.
У меня перехватывает дыхание, и я хватаюсь за ближайшую стену, чтобы не осесть на пол.
Это безумие не может быть правдой.
– Я…
– Не смотри на меня как умалишенная. Я понимаю, насколько странно прозвучало, но это чистая правда. – Служанка помогает мне сесть на корзину и упирает руки в бока. – Вот только из-за этого у нас куча проблем, которые надо срочно решать. Да, мой господин выкупил твою свободу, но просто так тебе отсюда не выбраться. Так что у нас мало очень времени, чтобы привести тебя в порядок и дать тебе надлежащие инструкции.
– Что? – Я выдыхаю весь оставшийся в легких воздух.
– Сделаешь так, как я скажу, – обрывает меня девушка, жестом показывая подняться с корзины. – Вставай, раз отдохнула, иначе ничего не успеем. И снимай с себя эту простынку, даже смотреть на тебя стыдно. Срам да и только!
В ответ на мой непонимающий и полностью дезориентированный взгляд она закатывает глаза.
– Хорошо-хорошо, сейчас все разъясню. Только, пожалуйста, сними с себя эту срамоту и позволь мне надеть на тебя корсет. – Служанка проворно подскакивает ко мне и стягивает лямки платья с моих покрывшихся мурашками плеч. Ткань медленно скользит к ногам, обнажая все мое тело. – Надевай давай, а я попутно все тебе расскажу.
Я покорно выполняю приказ, а когда служанка начинает зашнуровать корсет, туго затягивая его вокруг моих ребер, громко ахаю. Она не обращает на это ни толики своего внимания и начинает быстро пояснять ситуацию, не забывая методично выбивать из моих легких воздух туго стягивающей ребра шнуровкой:
– Тебя хотел заполучить советник, и он в ярости из-за того, что его ставку перебили. Его подчиненные рассредоточились по всему поместью: у них приказ не выпускать тебя ни живой, ни мертвой. Советнику нужно конкретное имя того, кто тебя выкупил, чтобы понять, что это не очередной трюк графини Бонтьемэ. Но моему господину не нужна огласка, иначе тебя придется отправить в его поместье. Уж не знаю, зачем ему отпускать тебя, – фыркает служанка, – но ты явно запала ему в душу. Поэтому он велел вывести тебя отсюда окольным путем. Но для этого нам придется пойти на обманку, ради которой я тебя и переодеваю. – Она начинает натягивать пышные юбки поверх корсета.
– Ты вернешься в зал как дама из высшего общества и станцуешь с моим господином один танец. Потом к тебе подойдет слуга и шепнет на ухо: «Вас в саду дожидается посыльный», а затем выведет из поместья безопасным ходом. Ни в коем случае не снимай с лица маску, которую я тебе дам, и не иди за слугой, если он скажет неверные слова. Поняла?
Я киваю, все еще пытаясь переварить услышанное.
Меня и правда отпустят? Вот так просто? Но куда я пойду и что мне делать дальше? Я ведь понятия не имею, где нахожусь и как отсюда добраться до столицы.
Увидев смятение на моем лице и будто прочитав мои мысли, служанка успокаивает:
– Тебя доставят в столицу и пристроят в храм Пяти. Не переживай. Там ты сможешь через жреца Антонио связаться с родными. Но для начала тебе надо все сделать правильно, чтобы не было проблем.
– Хорошо. – Мой голос охрип и звучит сухо, но моего согласия достаточно, чтобы она продолжила колдовать над моим внешним видом.
– Повтори пять раз: «Вас в саду дожидается посыльный», чтобы я уверилась, что ты не забудешь слова.
Я снова и снова произношу предложение вслух, пока служанка укладывает мои волосы, собирая их в сложную прическу и рассыпая по ним украшения из мешочка, снятого с ее пояса. Когда я заканчиваю, она обходит меня со всех сторон и поправляет локоны.
– На аукционе на вас были надеты ночные сорочки, чтобы хорошо было видно выставленное на продажу тело. Там ты была рабыней, а сейчас тебе надо выйти в зал с достоинством госпожи. На тебе не самое броское платье, но это и не требуется. Главное держись уверенно и… – она окидывает меня взглядом, – и по-взрослому. Сколько тебе?
– Шестнадцать. Зимой исполнится семнадцать.
В Ладоргане замуж могли выдать и в шестнадцать, но в хороших семьях было принято, что благовоспитанная девушка должна достигнуть возраста восемнадцати лет, чтобы найти более успешную партию.
На лице служанки впервые появляется подобие сочувствия.
– Ты слишком юна для участия в аукционе, – озвучивает она мои мысли. – Но графиня никогда не чуралась марать руки. – Через мгновение ее лицо вновь приобретает обычное выражение, и служанка, будто очнувшись от наваждения, достает из полупустой корзины железную витую маску и лист бумаги. – Все. Больше не отвлекаемся, у нас осталось мало времени.
С этими словами она сует мне в руки сложенный вдвое лист, а затем надевает на мое лицо маску, завязывая атласные ленты на моем затылке.
Я разворачиваю бумагу и вижу выполненный углем рисунок маски. Той самой, что видела на нем.
– По этой маске узнаешь господина. Танцевать будешь только один танец и только с ним, – отходя назад и оглядывая меня, строго говорит служанка. – И ничего не ешь и не пей. Особенно из непрозрачных бокалов.
Этот наказ кажется мне странным, но я и не планировала ничего пить. К тому же от пережитого стресса кусок в горло не лез.
Я уточнила:
– Какой танец мне исполнять?
– Тот, которому вас учили последние недели. Запомнила маску?
– Да.
– Хорошо, тогда пойдем. Будем молиться, чтобы тебя в этом не узнали.
Служанка отпирает ключом дверь и выглядывает в коридор, озираясь по сторонам. Удостоверившись, что никого нет, она выводит меня из комнаты, предварительно захватив с собой атласные перчатки, которые потом передает мне.
– Надень. Сейчас я проведу тебя обратно, а дальше – как договаривались. Готова?
Я киваю, закусывая губу от волнения, и надеваю на руки перчатки. Да поможет мне Ночь быть сегодня неузнанной!
До зала мы доходим так быстро, что я даже не успеваю внутренне собраться. Когда служанка отворяет двери, я теряюсь и понимаю, что уже слишком поздно. Чувствую на своем лице покалывание, с которым магия меняет мои черты.
Неузнанной. Неузнанной. Неузнанной.
Сердце стучит в груди как бешеное. Нет! Нет, нет, нет!
Я не знаю, как заставить магию изменить мою внешность. Вот бы она вернула мои настоящие черты лица… Но как бы я выглядела взрослой? Каким было бы мое отражение в зеркале?
Страх сковывает внутренности, когда блеск ламп и хрустальных люстр ослепляет меня, заставляя прикрыть глаза рукой. Служанка подталкивает меня в зал, напоследок шепча:
– Помни: ничего не пей и больше ни с кем не танцуй. – И закрывает двери за моей спиной, отрезая путь к отступлению.
Наконец, я расправляю плечи и принимаю свою судьбу.
Оказавшись в зале усадьбы во второй раз, я ощущаю себя немного иначе. Вижу блеск и шик помещения уже не с позиции жертвы, у которой потели ладони. Больше не чувствую себя оленем, которого выслеживает хищник, пригибаясь к земле.
«Там ты была рабыней, а сейчас тебе надо выйти в зал с достоинством госпожи. На тебе не самое броское платье, но это и не требуется. Главное держись уверенно и по-взрослому», – вспоминаю слова служанки и стараюсь откинуть назад все страхи.
Все еще не веря в происходящее, я прохожу вглубь зала и чувствую на себе несколько заинтересованных взглядов. Музыкант играет на рояле восхитительную мелодию, пока гости наслаждаются вином из тончайших хрустальных бокалов. Слуга предлагает напиток и мне, но я отказываюсь, держа в памяти запрет на питье и еду. Он слегка удивляется, и потому мешкает. Я тем временем замечаю, что напиток в бордовых бокалах более вязкий, нежели вино.
Что же они на самом деле пьют?
Не успеваю я задуматься над вопросом, как мимо дефилирует графиня, отчего мое глупое сердце сжимается от волнения. К счастью, она меня не замечает и приближается к группе аристократов, среди которых я замечаю его. Я сглатываю и перевожу взгляд на лестницу, с которой совсем недавно спускалась в качестве лота. Вижу, как в зале вальсируют рабы, проданные богачам за приличные деньги. Все они, как и говорила служанка, одеты не по моде Ладоргана и в этих тонких платьях похожи на ночных бабочек: для знатных дам новые веяния задают пышные платья, высокие прически и туго затянутую в корсет талию.
О проекте
О подписке