Глава 5

Я распахнул глаза, словно кто-то нажал кнопку «Вкл.» в моей голове. Я спал? Определённо, хотя голова неправдоподобно ясная. Ни тебе сонных потягиваний в кровати, ни «ещё пять минуточек», прямо киборг какой-то!

Мне потребовалось меньше минуты, чтобы понять где я, почему так темно и вспомнить весь прошлый вечер, теперь кажущийся ещё более диким и нереалистичным, чем вчера. Куда больше времени у меня ушло на поиск причины, по которой я теперь должен жить. Предшествующие годы я преследовал цель взобраться по этой треклятой карьерной лестнице, затем, добившись этого, не утратить дружеские связи, с момента моего повышения либо распавшиеся, либо обретшие заискивающий характер.

Да, весь последний месяц я ненавидел свою работу, извечные пробки по дороге в офис, переработки, ставшие нормой, но теперь, лишившись этого, я понял, что именно эти раздражающие мелочи и были тем каркасом, на котором держалось желание встречать новый день.

«Ещё два дня и выходные», «ещё три месяца и отпуск», «ещё пятнадцать минут и буду дома» – ежедневная морковка перед носом, заставляющая делать шаг за шагом. А что теперь займёт их места? «Ещё пара часов и можно будет пойти кого-нибудь загрызть»? Какие бы мотивы не преследовала Венди, вчера я был рад её вмешательству, но теперь до меня запоздало дошло, что я всего лишь променял одну клетку на другую.

Для начала просто встань и сделай хоть что-нибудь!

Отличный план. Щёлкнув переключателем у изголовья, я скользнул взглядом по псевдо-кирпичной стене и красочным постерам. Вопреки всем стараниям неизвестного дизайнера, на ум упорно приходила ассоциация с одиночной камерой.

По моим прикидкам я проспал часов до одиннадцати, но, увидев на подоконнике ярко-алый свет, какой бывает только на закате, сдвинул воображаемые стрелки часов до шести вечера. Я проспал пятнадцать часов?! Я потянул было за шнур, чтобы поднять жалюзи, но, стоило солнечным лучам забраться в комнату, как я непроизвольно ринулся вбок, едва не опрокинув по пути журнальный столик. Пожалуй, последний раз такой ужас я испытывал ещё в детстве, когда смотрел ту серию с роботом из «Ну, погоди!».

Красный! Красный! Красный!..

Одна единственная мысль застучала в висках, поднимая откуда-то из глубин первобытный страх. Свет, солнце, огонь – воспоминания о них всполохами возникали перед глазами, заставляя метаться из угла в угол. Я даже не зафиксировал тот миг, когда всё же опустил злополучные жалюзи, а затем опрокинул многострадальный столик. Лишь когда я забился в самый тёмный угол квартиры ко мне начало возвращаться самообладание.

Лучше бы я стал вампиром! Нечеловеческое обаяние, ореол загадочности, вечная молодость и никакого каннибализма – за это я готов был бы даже светиться и переливаться на солнце, аки сказочная фея!

Зайдя в ванную и стянув с себя всю одежду, я с удовольствием стал под поток горячей воды, прикосновение которой вызвало волну мурашек по всему телу. Я и не заметил, что успел замёрзнуть. С другой стороны, учитывая то, что моё сердце так и не начало биться, теперь мне всегда будет холодно.

Всегда.

От этого слова я похолодел вопреки всем стараниям горячей воды, от которой уже начал подниматься невесомый пар. Интересно, как должен ощущать себя человек с многовековым злым духом внутри? Я прислушался к себе, но не заметил никаких изменений, разве что есть хотелось больше обычного. В памяти тут же воскресла раскромсанная рука официанта и то, с каким упоением я вонзил зубы в его кожу. От этих воспоминаний рот наполнился слюной, как если бы раньше я подумал о каких-нибудь куриных крылышках в соусе терияки. Ухватившись за эту мысль, я попытался вспомнить вкус последнего, но на сей раз мои рецепторы остались совершенно равнодушны.

Я – людоед. Чудовище. Монстр.

Я выключил воду, убрав со лба прилившие пряди. Всё это не могло со мной случиться. Чёрт, я ведь даже толком не разбираюсь во всей этой исторической фигне с кровообрядцами и индейцами, почему же этот треклятый дух выбрал именно меня?!

Выйдя из душевой кабины, я потянулся было к стопке полотенец на тумбе, но моя рука так и замерла на полпути. Даже помутневшее от обилия пара отражение красноречивее любых слов и логических доводов показывало, как сильно я изменился за одну только ночь. Роняя на пол капли воды, я приблизился к зеркалу. Теперь мне можно было подрабатывать скелетом на уроках анатомии: казалось, я начисто лишился жировой прослойки и теперь кожа плотно обтягивала кости. Конечно, до анорексии мне по-прежнему далеко, но уже не так, как день назад. Изменилось даже лицо, заострившись в районе скул и очертив глазницы так, что глаза теперь казались глубоко запавшими. Да уж, в таком виде днём не стоило бы показываться даже без всякой боязни солнца.

Выйдя из ванной, я первым делом приметил цифровую панель в стене прямо напротив двери. Похоже, вчера я был совсем не в себе, раз не заметил её.

«Не в себе». Очень иронично.

– Умный дом? А я-то как простолюдин сам свет гасил, – пробубнил себе под нос я, вглядываясь в нагромождение неизвестных мне значков. Подобные штуковины уже успели наскучить и приестся в крупных городах, но в Мальпре это всё ещё вызывало благоговейный трепет. Вот только как ей управлять? Может, голосом?

– Эй!

Никакой реакции.

– Послушай?..

Тишина.

Зло выругавшись, я наугад ткнул в одну из кнопок. Не взорвётся же здесь всё в конце концов!

«Мне больно видеть белый свет,

Мне лучше в полной темноте,

Я очень много-много лет

Мечтаю только о еде»².

Неизвестно где размещённые динамики заорали с такой силой, что я обратился в паническое бегство дважды за последний час. Наконец, с помощью мата, угроз и тыканья во все кнопки подряд мне удалось с грехом пополам выключить музыку. Лишь оказавшись в тишине у меня вдруг помимо воли вырвался смешок. Случайно или намеренно, но текст песни как нельзя более злободневен. И, кстати, о еде…

Новенький холодильник тихонько загудел, осветив жёлтым светом чистые и совершенно пустые полки. Лишь в выдвижной ячейке чернел какой-то свёрток. Похоже. предполагалось, что я всё-таки стал феей и теперь должен питаться цветочной пыльцой!

Уже без всякой надежды я достал свёрток, оказавшийся куском сырого мяса в вакуумной упаковке без каких-либо обозначений. Я озадаченно повертел его в руках. Свинина? Телятина?

Носа коснулся острый запах парфюмерной воды и еловых иголок. Энергия, сила… Спортсмен? Даже страха нет. Да, страх всё портит и невыносимо кислит.

Откуда эти мысли?

Я сглотнул слюну, чувствуя, как она мгновенно образуется вновь. Несмотря на то, что вдох я делать так и не научился, запахи словно стали острее в сотню раз, позволяя уловить даже тончайшие, практически неуловимые оттенки. Я не чувствовал их, просто знал. Наверное, также, как вчера от входной двери уловил запах лаванды.

Слабо отдавая себе отчёт, я легко разорвал упаковку. Запах усилился. Хвоя, прелая листва… Совсем свежее. Убит во время пробежки в лесу?

Не буду же я жрать сырое мясо! Надо хотя бы как-то… приготовить…

Слабый, возмущённый голос рассудка истаял вместе с тем, как мои зубы вонзились в мясо. В глазах потемнело от приятной волны удовольствия, прокатившейся от вкусовых сосочков на языке и дальше по всему телу.

Вкуснятина.

Этот сытый, довольный голосок внутри черепной коробки был даже более мерзким, чем сам факт, что я запихиваю в себя кусок сырого мяса, давясь и чавкая, как пещерный человек, поедающий мамонта. А с другой стороны, должен ли я стыдиться того, что позволяет мне жить дальше? В конце концов, меня и до этого нельзя было отнести к веганам.

Я с сожалением скомкал опустевшую упаковку. Слишком мало. На языке осталось странное послевкусие, словно… Жидкий дым. Острый. Едкий Терпкий. Навязчивый. Открыв воду, я припал к крану, в надежде перебить вкус хорошей, но слишком скудной трапезы. Бесполезно! Отключив воду, я с яростью саданул ногой по дверце.

Нет, с этим надо что-то делать. Я закружил по комнате, непроизвольно сторонясь окон, пусть солнечный свет уже давно успел угаснуть. Надо отвлечься. Надо успокоиться.

Усевшись за письменный стол, я положил перед собой лист бумаги и карандаш. Пусть я так и не получил желанного диплома, мои умения всё равно пригодились. Моё начальство здорово сэкономило на дизайнере, заставив меня заниматься отрисовкой баннеров и созданием фирменного стиля. Конечно, мне за это доплачивали, но всем было понятно, что это была лишь половина истинной стоимости. Зато, это позволило мне обойти других, когда речь зашла о повышении.

Сегодня должны были показать проект заказчику и, спорить могу, мы получим от него ещё сотню правок. Они получат. Интересно, меня уже ищут? Едва ли.

Я занёс карандаш над листом, но так и не решился нарушить его белизну хоть одним росчерком. Разыгравшийся голод, а вместе с ним и клокочущее под рёбрами бешенство, вытеснили из моей головы все прочие мысли и чувства. Словно новичок, я неуверенно водил грифелем над бумагой, вычерчивая дуги и завитки в воздухе. В поисках идей мозг выудил на свет недавний реалистичный сон. Может, это те самые воспоминания о прежних воплощениях? Я прикрыл глаза, восстанавливая детали. Глинобитные дома, плетёные коврики на подоконниках, вышитый узор по подолу платья Мираклы. Карандаш тихонько зашуршал, выводя на листе разрозненные частички чужих воспоминаний. Полюбовавшись результатом, я было разохотился и до портрета самой ведьмы, – в том, что это именно она, у меня даже сомнений нет, – но тут как раз постучали в дверь. Уютное умиротворение от рисования, какое знакомо каждому художнику, мгновенно покрылось сетью трещин и осыпалось, вернув в реальность с одиночной камерой и отсутствием будущего.

Неслышно поднявшись со стула, я на цыпочках прокрался к двери. Затем, прильнув к глазку, с облегчением выдохнул, торопливо повернув ключ в замке.

– Добрый вечер, – кажется, впервые за всё время я услышал голос водителя Венди. В ярком электрическом свете он выглядел значительно старше, чем мне казалось вчера. Весь его вид: ссутуленные плечи и робкая улыбка кричали о том, как ему до ужаса неловко нарушать мой покой. Воображение немедленно поместило его в детский сад, облачив в форму сторожа, а затем несколькими смелыми мазками дорисовало толпу ребятни, которую он с удовольствием угощает карамельками из бездонных карманов. Потом, когда вырастут, они забудут его, но сохранят где-то на самом дне своей памяти приятное тепло конфет, нагретых в его руках.

Если вы сейчас удивлены буйством моей фантазии, то я с вами. Конечно, на моё богатое воображение жаловались ещё в детстве, но сейчас от красочности возникшей картины опешил даже я сам. Видно, заметив, как я выпал из реальности, мужчина терпеливо повторил:

– Меня прислала госпожа Инфеликс. Венди. Она желает вас видеть.

– Здорово, я как раз не знал, чем заняться, – кисло улыбнулся я, снимая с крючка куртку.

Как оказалось, сама Венди расположилась неподалёку, в соседнем подъезде на самом верхнем, двадцать первом этаже. За то время, что мы ехали в лифте, у меня было время поразмышлять на тему фамилий. Так уж сложилось в местной культуре, что буквально всё здесь пронизано символизмом. Фамилии у нас не менее красноречивы, чем имена и несут в себе описание всего рода. Сейчас, в наш продвинутый век, это считается предрассудком, но по-прежнему есть немало организаций, где тебе могут отказать из-за фамилии, допустим, Фиктус (не путать с фикусом, он ни в чём не виноват!), которая переводится как «поддельный» или даже «лицемерный». Так вот, я это к тому, что у «Инфеликс» есть лишь один перевод – «несчастный», однако по Венди такого никак не скажешь.

Звонкий «дзинь» оборвал мои размышления. Услужливо распахнув передо мной дверь квартиры, водитель жестом пригласил меня внутрь.

К дизайну своей собственной квартиры Венди подошла, на мой взгляд, с преувеличенным рвением. Стиль классицизма здесь был выверен вплоть до нужного тона паркета, но вызывал стойкое ощущение, что я ошибся дверью и забрёл в музей. На уроках истории искусств такой стиль называли «образцовым», но мой теперь уже бывший начальник ограничивался более ёмкой характеристикой: «пошлая роскошь». Эту фразу он любил произносить с характерными интонациями Остапа Бендера и сейчас, запрокинув голову к лепнине на потолке, я был согласен с ним на все сто процентов и даже от себя накинул бы сверху ещё двадцать.

Водитель Венди, всё также не убирая с лица робкую полуулыбку, проводил меня через прихожую к одной из распахнутых дверей. Едва перешагнув порог, я немедленно окрестил комнату «Бежевой», потому как это был единственный цвет стен, потолка, мебели и даже ковра. Только один элемент разбавлял эту скучную палитру – шикарный букет розовых роз в бежевой, чёрт бы её побрал, вазе. Сама Венди со своими «молочными» волосами и кожей могла запросто приникнуть к одной из стен, чтобы слиться с пейзажем, как разведчик в кусте ракиты.

Однако вместо этого, подобрав под себя ноги, она сидела на пуфике (угадаете его цвет?), разглядывая собственное отражение за трельяжем. Несмотря на позднее время она, казалось, только проснулась. Слегка растрёпанные волосы, полупрозрачный пеньюар и лёгкий, едва уловимый макияж выдавали с потрохами всю постановочность сцены. С другой стороны, ход был верный: угадывание неясных очертаний груди и талии под тонкой тканью мгновенно отвлекли внимание от неправильности её профиля.

– Как спал на новом месте? – проворковала она, взглянув на меня через зеркальное отражение.

– Как убитый, – невесело ухмыльнулся я, опускаясь на софу.

– Отлично.

Я покосился на водителя, так и замершего истуканом в дверях. Кто же он такой, что Венди его даже в расчёт не берёт, но при этом держит подле себя?

– Это кукла.

– Какая кукла?

Взяв гребень, Венди принялась неторопливо расчёсывать спутанные пряди. Такими же неспешными и тягучими стали её интонации.

– Мы можем не только убивать, но и какое-то время управлять своей жертвой. Для этого достаточно вырвать сердце и всё, человек начинает подчиняться тебе. Ну или любому другому, у кого находится сердце. Луис, покажи ему.

Мужчина покорно расстегнул пуговицы на рубашке, продемонстрировав запёкшееся кровавое месиво, в котором едва проглядывались белеющие рёбра. Самое жуткое, что вопреки всем законам природы он продолжал дышать и с каждым вдохом его грудная клетка вздымалась, словно из неё вот-вот должно было что-то вырваться на свободу.

– Это, наверное, больно, – с запинкой отозвался я, заметив на себе выжидающий взгляд Венди.

– Похоже, дух всё ещё не проснулся в тебе. Стоит поинтересоваться подробностями того, как обратить побольше таких слуг, а не как сильно они от этого страдают.

– Ещё вчера я был человеком, дай мне время освоиться в новой роли.

– Как раз для этого я тебя и позвала. Мы отправляем на охоту. Сегодня.

– Надо же, а я ведь как чувствовал, хотел прихватить с собой ружьё.

Венди криво улыбнулась, как бы говоря: «ничуть не смешно, но попытка засчитана». Отвернувшись от своего отражения, она наконец взглянула прямо на меня.

– Никакого оружия, только инстинкты и когти. И да, у меня для тебя подарок. В честь твоего второго рождения. Луис?..

Водитель с готовностью достал из кармана бархатный футляр, распахнув его передо мной. Вопреки явно недешёвой упаковке, содержимое оказалось весьма посредственным: на кожаном шнурке крепилась трёхпалая когтистая лапа – копеечный сувенир, каких навалом в любом газетном киоске. Впрочем, разозлить Венди я ещё успею, надо копить силы.

– Спасибо. Наверное.

– Надень его.

Повертев кулон в руках, я послушно исполнил приказ. Три внушительных когтя оказались в аккурат в районе солнечного сплетения. С рубашкой и галстуком такая побрякушка казалась совсем уж детской.

– Знаешь, как животным объясняют, что хорошо, а что плохо? – вдруг поинтересовалась Венди. В её раскосых глазах появилось уже знакомое лукавство. Не дожидаясь ответа, она продолжила, изящно откинувшись назад и опершись локтем на трельяж. Тонкая ткань прижалась к телу, обозначив изящный изгиб от талии к бедру.

– Если, допустим, собака сделала что-то хорошее, её гладят по шёрстке. Чтобы объяснить, что делать нельзя, показывают на игрушке. Луис?..

Мужчина на минуту скрылся в коридоре, вскоре вернувшись с плюшевым мишкой в руках. Заполучив игрушку, Венди нацепила на неё тот же кулон, что вручила и мне.

– Так вот, вечно тебя держать в четырёх стенах я не могу, как и сопровождать во время вылазок. Может случиться так, что тебе вдруг взбредёт в голову сбежать. Или ослушаться меня. Или даже переметнуться к кому-то ещё. Чтобы ты ни задумал, я узнаю и тогда…

Кожаный шнурок вдруг стянулся на шее медведя с такой силой, что его голова не то что оторвалась, но ещё и взметнулась на добрый метр, прежде чем бухнуться на пол.

– Это заговорённый амулет и если ты меня расстроишь, с твоей головой произойдёт то же самое. И да, если попытаешься его снять, шнурок затянется уже самопроизвольно, даже без моего вмешательства.