Про отношение к именам в Мальпре, при желании можно было бы издать отдельный справочник, который проклинал бы каждый библиотекарь, пока с кряхтением снимал его с полки. Вы уже наверняка догадались, что всё это опять тесно повязано с индейцами и тотемами. Если да – похвалите себя, если нет – ни за что не поверю, здесь же всё про это! Так уж сложилось, что каждый здесь имеет как минимум два имени: первое, чаще именуемое «истинным» и второе, которое нередко заменяют прозвища. Истинное имя дают при рождении, но больше оно нигде не фигурирует и используется исключительно в кругу семьи, дабы оградить человека из злых духов. Эдакий смайлик от сглаза на фотографии, если угодно. Второе имя, которое «для всех», также дают родители, а ребёнок по мере взросления может либо оставить его, либо выбрать новое.
У меня тоже имеется и одно, и другое, но по-настоящему прижилось прозвище, которое я получил на своей первой работе, а истоком послужила моя недолгая учёба на художника. Во время изучения пластической анатомии я прикупил скелет для практики в набросках. После отчисления я со злости выбросил все эти листы ватмана и кисти, но с костлявым натурщиком расставаться не стал, вместо этого приспособив его в качестве вешалки. Дальше был мой день рождения, толпа коллег и какой-то фанат «Короля и Шута», который в виде тоста процитировал строку из песни:
«…Пред скелетом Фред сидит,
С ним общается, дурной,
Будто он живой…»1
С того самого вечера моё второе имя, благодаря этой группе, кануло в лету и это меня полностью устраивало.
С сегодняшнего же вечера вся моя жизнь тоже канула в лету, став походить на сюжет из песен «Короля и Шута», но это меня совсем не устраивало.
Третий раз за вечер я ехал в машине, неизвестно куда и неизвестно с кем, гадая с какой стати вокруг меня сегодня такой неутихающий ажиотаж. Пока ярко-красный форд катил вперёд по опустевшей ночной трассе, я занялся своим любимым хобби: наблюдением. Стёкла здесь также были наглухо затонированы, так что всё своё внимание я сосредоточил на личном водителе Венди: благообразном мужчине лет эдак от сорока до пятидесяти на вид. Судя по расслабленному выражению лица, ночные прогулки давно перестали его удивлять. Сама же девушка сидела в кресле по правую руку от него, увлечённо стуча ноготками по экрану смартфона. Судя по характерному звяканью, она играла во что-то типа «три в ряд». В такой непринуждённой атмосфере мы ехали несколько томительных минут, миновав четыре светофора, прежде чем, наконец, нажав кнопку питания, Венди вспомнила о моём существовании.
– В лесу ты показался мне более разговорчивым. Неужели не хочешь ничего у меня спросить?
Я неопределённо хмыкнул, сам не понимая, чего больше вкладываю в этот звук: язвительности или растерянности. Алкоголь и адреналин потихоньку утихали и вместе с этим на меня навалилась нечеловеческая усталость. Да и человек ли я теперь вообще? О том, как будет складываться моя жизнь не хотелось думать вообще, тут бы с настоящим разобраться!..
– Кто я такой?
– Ты и правда ничего не помнишь, надо же…
Венди заёрзала на месте, разворачиваясь ко мне всем корпусом.
– Ты что-нибудь знаешь о вендиго?
– Злые духи-людоеды? Я не силён в религии кровообрядцев.
– Такое определение очень примитивно, – капризно сморщила свой маленький носик Венди, – но, в целом, суть верна. Этой ночью ты стал вендиго, как бы нереалистично это не звучало.
Тут она сделала эффектную паузу, вероятно, ожидая от меня какой-то реакции. Я же в ответ уставился на неё. После того, как я едва не оттяпал руку официанту, а потом меня обнюхивала трёхметровая костлявая махина, глупо полагать, что я теперь лесная фея. Вновь развернувшись в сторону дороги, Венди сказала:
– Как правило, рассказывать подобные вещи не приходится, так что мне трудно собраться с мыслями. Как ты верно подметил, вендиго – это дух. Со времён первых поселенцев они вселяются в тела, живут в них какое-то время, а затем находят новое пристанище, так как смертные оболочки имеют свойство изнашиваться. Вместе с самим духом, перемещаются и его воспоминания о всех предыдущих воплощениях. Это что-то типа специфического механизма эволюции, который позволяет не тратить время на получение одного и того же опыта вновь и вновь.
– Но в моём случае что-то пошло не так.
Венди коротко кивнула.
– Твой случай непонятен даже самому Вождю, пусть он в этом и не признаётся.
Я едва успел спрятать улыбку. Сейчас, наедине, из её голоса мигом ушла прежняя раболепная почтительность перед Вождём и его авторитетом.
– Странно не только то, что у тебя нет воспоминаний о своей природе, но и то, что та девушка осталась жива. Обычно, новая оболочка съедает старую, это позволяет духу максимально быстро обосноваться в новом пристанище.
Венди ненадолго замолкла, не то переводя дыхание, не то собираясь с мыслями. Машина плавно съехала с основной трассы, заехав во дворы. Без ярких билдбордов и неоновых вывесок в салоне сразу потемнело, только оранжевая подсветка от приборной панели тонкими линиями очертила приплюсный профиль Венди.
– Дух не может появиться из ниоткуда, он может лишь перескакивать с одной оболочки на другую. Как правило, мы не выбираем преемника с наскока, нам важно убедиться, что он обладает нужными качествами.
Мозг с готовностью стажёра в первый рабочий день напомнил мне тот миг перед отключкой и предвкушение в голосе: «Ты подходишь!».
Странно. Я не помню её лица. Словно белое пятно вместо него.
Я непроизвольно потёр глаза, будто в самом деле надеялся, что это уберёт белую пелену из воспоминаний. Куда там!..
– А почему вы все называете меня «странствующим духом»?
– Вот ты и сам подвёл меня к последней нестыковке: мы живём в этих землях много лет и знаем друг друга, как могут знать старые соседи. Мы привязаны к этому месту веками кровавых жертв и силой тотемов. Так вот дух, который избрал тебя своим пристанищем, незнаком Вождю.
– Раз вы тут все одна большая, древняя семейка, почему меня хотели упрятать? Не всё ли равно сто лет я, то есть этот самый дух, прожил здесь или нет?
– Мы не семья и очень скоро ты сам это поймёшь. Изгои и стукачи есть везде, так же, как и те, кто недоволен сложившимися порядками или властью Вождя.
– А ты, выходит, во мне так уверена?
– Я ни в ком не уверена, только благодаря этому я так долго живу.
Помолчав, она добавила более миролюбиво:
– Думаю, у тебя хороший потенциал. Я поговорила с Эриком, тем парнем, что тебя привёз, он не сказал о тебе ничего плохого, что уже достижение, поверь.
Тот громила – Эрик? Нет уж, пусть называется как хочет, но для меня он так и останется Хароном. Люблю символизм.
Может, Венди и рассчитывала, что такая «похвала» заставит меня залиться нежным румянцем смущения, но в итоге добилась она прямо противоположного эффекта. Я себя ощущал какой-то дворовой собачонкой, которую подсунули элегантной даме, пришедшей изначально за чистокровным хаски. Так и вижу этот диалог:
«Не изгадит ли он мне всю мебель? – спрашивает она у продавца, с сомнением оглядывая подсунутую дворняжку».
– …Эрик упомянул, что ты слишком импульсивен и эмоционален, но не лишён мозгов, – донёсся до меня флегматичный голос Венди и воображение тут же дорисовало ответ продавца в лице Харона:
«– Не должен, – отзывается он, с тем же сомнением кидая взгляд на дворняжку, – но шторы с окон хотя бы на первое время всё же снимите».
Несмотря на долгое кружение через дворы, до спального района мы так и не добрались. Вместо этого машина затормозила в аккурат у одной из новеньких многоэтажек ярко-синего цвета. Выбравшись вслед за Венди, я окинул взглядом чистенькую клумбу с пожухшими кустами, затем электронное табло над подъездом с крупными цифрами «02:48».
Почти три часа ночи. Неудивительно, что я уже на ходу сны вижу.
– Я привыкла к одиночеству и простору, так что для тебя я решила выделить одну из своих квартир, – с улыбкой объявила Венди, едва кивнув при этом водителю. Ни слова не говоря, тут достал из бардачка связку ключей, вручив её мне.
– Шестнадцатый этаж, квартира сто сорок восемь. И да, хорошенько выспись, на завтра я приготовила для тебя богатую программу.
– Я кого-то должен убить?
На лице Венди так и застыла приклеенная улыбка, лишь уголки губ в нерешительности поползли вниз, словно не понимая, что от них требуется.
– С чего вдруг такие дикие предположения?
– Ты поручилась за меня перед Вождём ценой своей репутации, вызвалась всему обучить, выделила квартиру… Уж извини, на филантропа ты не похожа, значит я что-то должен сделать в обмен на все эти блага. Почему бы нам тогда не отложить все эти вежливые расшаркивания и не перейти к делу?
Теперь уголки её губ вновь поползли вверх, на сей раз более уверенно. Венди залилась коротким, хорошо отрепетированным смехом.
– Любишь конкретику – это хорошо. Но вот сгодишься ли ты на что-то покажет время. А пока доброй ночи, Фред.
Подъезд оказался таким же образцово «причёсанным», как и клумбы у входа, и колонны балконов, ещё не успевшие утратить первозданного зеркального блеска. Всё словно кричало со всех сторон о благонадёжности. Не иначе как квартиры здесь выдают после проверки у психолога и психиатра, а соседей подбирают по социотипам: чтоб никаких Робеспьеров рядом с Достоевским, нечего тут психологический климат району портить!
Добравшись до заветного сто сорок восьмого номера на двери, я повернул ключ. Замок щёлкнул, в ночной тиши прогремев как раскат грома посреди погожего майского денька. Помедлив, я перешагнул порог, вслепую нашарив на стене переключатель.
Надо признать, эта квартира была явно лучше той, в которой мне приходилось жить до этого. Маленькая однушка на окраине, доставшаяся от приёмных родителей, – моё скромное наследство, – у меня так и не дошли руки даже до поклейки новых обоев. Лофт, выверенный дизайнером до последней мелочи и её поворота в правильном направлении, радовал глаз и дороговизной вещей, и простором, но на душе почему-то стало ещё поганее. Кинув связку ключей на комод, рядом с ароматическими палочками, от которых, кажется, даже стены пропитались запахом лаванды, я прошёл вперёд. Прихожая здесь плавно перетекала в комнату, а та в свою очередь в кухню. Классическая студия. Я провёл рукой по барной стойке, затем коснулся подвешенных над ней бокалов, словно без этих прикосновений не мог поверить в реальность всего происходящего. Прагматичная часть моего мозга холодно подмечала факты: «ремонт дорогой, но такой стиль был моден ещё лет пять назад, если не больше. Тем не менее ни царапин, ни сколов – здесь никто не жил или бывал тут крайне редко, но за чистотой исправно следят». Сколько же ещё квартир у Венди? Да и вообще, сначала дорогущий костюм Харона, в котором он так запросто блуждает по лесу, теперь эта Персидская Кошка, так смело раздающая квартиры, словно сказочный эльф рождественские пряники… Откуда у них столько денег?
Покончив с изучением содержимого шкафчиков, в которых ничего не оказалось, и осмотром пары постеров в стиле поп-арт, я переключил своё внимание на книжную полку. Как и всё остальное в этой квартире, новенькие обложки всем свои видом показывали, что оказывались в руках не более двух раз: когда их выкладывали на витрину в магазине и когда выставляли здесь.
Стянув с ног кроссовки и погасив свет, я улёгся на кровать прямо поверх покрывала. На ум тут же пришло воспоминание о старой квартире. Я всё собирался купить новые ночные шторы, но всякий раз вспоминал об этом в тот момент, когда ложился спать и морщился от света фонарей. Помню, как отворачивался к стене и засыпал под тихий шорох колёс по асфальту и то, как ровные полосы света от их фар торопливо пробегали по стене. Всё то, что когда-то раздражало меня до зубовного скрежета, теперь оказалось подёрнуто нежной дымкой ностальгии. Мне не хватало этих полос света и шороха колёс. Но вместо этого была только тишина.
⁕ ⁕ ⁕
Когда я распахнул глаза, солнечный свет уже залил дом, добравшись до моего письменного стола. Подняв голову и убрав приклеившийся к щеке лист бумаги, я огляделся по сторонам. В воздухе витала влага, видно, совсем недавно прошёл дождь. Сколько же я так проспал?
Убрав в сторону перьевую ручку, с которой уже успели упасть прямо на столешницу несколько чернильных капель, благополучно засохнув и намертво въевшись в древесину, я взял в руки свою записную книжку.
«20 октября, первые впечатления уже не соответствуют той версии, что рисовали в наших головах все эти годы. По дороге сюда я воображал, что окажусь среди дикарей, живущих в домах из веток и шкур. Картина того, как я буду просвещать племя, орудующее самодельными копьями из камней, была такой натуральной, что мне потребовалось немало времени, чтобы перестроиться. Начнём с того, что их дома схожи в нашими, пусть и лишены архитектурной изысканности форм. Глинобитные, приземистые, но достаточно надёжные, чтобы укрыть от непогоды и согреть в холода. Сами жители в большинстве своём немногословные и хмурые, но это скорее связано с их недоверием к чужеземцам. Одним словом, здесь огромный простор для моей статьи, так что…»
Отодвинувшись от стола, я потянулся, стряхивая остатки сна. Видно, на этих строчках меня и сморило. Совсем ничего не помню. Надо бы размяться. Прихватив с собой записную книжку и карандаш, я отправился на сбор новых интересных фактов.
Прежде всего меня здесь интересовали тотемы. Особенно смущало их неумеренное количество и то, как хаотично они разбросаны по всему городу, словно их не возводили, а они сами прорезались из-под земли. Работа журналиста заносила меня в самые разные уголки нашего многогранного мира, но везде неизменно находились общие точки соприкосновения, доказывающие как цикличность истории, так и загадочную ментальную связь между народами в отношении быта.
Я замер напротив одного из тотемов. Того, что располагался прямо на перекрестье четырёх дорог. Запрокинув голову, я козырьком приставил руку ко лбу, силясь разглядеть верхушку деревянного истукана. Как правило, такие тотемы носят исключительно религиозный характер и часто располагаются в каком-то одном месте, где проводят обряды и читают молитвы. Странный город.
– Прошу прощения, – остановив наугад одного из местных, так неосторожно оказавшегося поблизости, я растянул губы в дежурной улыбке, – вы можете рассказать мне о назначении этого тотема? Его названии?
Мужчина окинул меня таким взглядом, словно пытался прикинуть, заслуживаю ли я ответ. Такая реакция меня даже насмешила, хотя я и попытался это всячески скрыть.
– Спросите лучше Мираклу, – он махнул рукой куда-то вправо, – она должна быть у реки.
Я хотел расспросить его поподробнее о загадочной Миракле, но местный, словно уловив мой настрой, поспешил ретироваться. Что ни говори, но в отношении к чужеземцам они всё-таки настоящие дикари!..
Проходя по безымянным улицам, я с неприкрытым интересом вертел головой по сторонам. Теперь, идя без той нервной спешки, в которой я шёл тут в первый день приезда, я обнаружил, что дома индейцев далеко не так однолики, как показалось вначале. Были здесь и совсем крошечные постройки, и большие дома в два этажа, однако жители и тех, и других не забывали о том, чтобы украсить своё жилище. Словно гонфалоны на замковых стенах, с подоконников тут и там свешивались плетёные полотна, каждое со своим уникальным орнаментом. Наметив себе на будущее обязательно сделать хоть несколько набросков в качестве иллюстраций для статьи, я едва не прошёл мимо местной речушки.
Поначалу я решил, что здесь никого нет и хотел даже разворачиваться назад, но вовремя приметил девушку, собирающую камушки у самой кромки воды. В отличие от остальных, она была одета в точности так, как я представлял себе одежду индейцев: сшитое из шкур платье-куб с прорезями для рук и уже знакомым орнаментом по подолу, да несколько перьев, прикреплённые на концах кос. Пока я гадал, как окликнуть её, девушка сама повернула голову в мою сторону. Затем, всё также не проронив ни слова, она поднялась с колен, держа перед собой горстку собранных камешков.
– Вы искали меня.
Я согласно кивнул, только после этого сообразив, что это и не было вопросом вовсе. Скорее констатацией факта. Почему-то в тот момент в моей голове стало совсем пусто, но в своё оправдание могу сказать, что её необычная внешность завладела бы вниманием совершенно любого человека. Прежде всего, меня удивила её кожа, гораздо менее смуглая, чем у прочих, словно кофе, разбавленное молоком. Иссиня-чёрные, густые волосы, собранные в две тугие косы, оттеняли её глаза: тёмно-карий и серый, который вначале я даже принял за незрячий.
Спохватившись, что пауза слишком уж затянулась, я поспешил представиться:
– Вы, должно быть, Миракла. Моё имя…
– Мне известно ваше имя.
Как и во всех местных, в ней читалась та же настороженность: во взгляде исподлобья, в плотно сомкнутых тонких губах, налитых багрянцем.
– Раз уж вам известно всё на свете, тогда, наверняка, известно и про тотемы? – поинтересовался я, тут же удивившись собственной язвительности.
В лице Мираклы что-то неуловимо поменялось. Серый глаз излучал ту же настороженность, что и прежде, в то время как в карем словно заплясал смешливый огонёк. Плотно сомкнутые губы изогнулись в кривой ухмылке, окончательно поделив лицо, как театральную маску, на две части: весёлую и грустную.
– Некоторые вещи невозможно понять, пока не прочувствуешь на своей шкуре.
Раздавшийся за моей спиной оклик заставил меня обернуться, но вместо глинобитных домов я увидел одну только черноту.
О проекте
О подписке