Западному и восточному флангам императорской армии наконец удалось объединиться и взять врага в кольцо. К тому времени до запланированной атаки оставалось меньше часа. Восточное войско начало бой раньше положенного времени. Оно яростно ворвалось в толпу врага и принялось уничтожать всех, кто попадался им на пути. Увидев знамя главнокомандующего восточного фланга, появившееся в ночном тумане на другом конце равнины, солдаты западного войска поняли, что ход битвы наконец-то изменился и вздохнули с облегчением. Солдаты восточного фланга убивали яростно и беспощадно. Они отказывались брать пленников. Оставшиеся в живых менее тридцати тысяч солдат мятежников бросились к западному войску, бросив оружие и моля о пощаде. Только после того, как сигнал о прекращении боевых действий эхом прозвучал три раза подряд, солдаты восточного войска наконец-то успокоились.

Находясь рядом со знаменем Чжунсюя, с золотым драконом, свернувшимся калачиком на черной земле, А Молань прищурился и посмотрел на восток. Красное знамя главнокомандующего отряда Цинхая высоко развевалось над толпой и двигалось прямо на него. Несколько пленников, изо всех сил передвигая своими ранеными ногами, трусливо разбежались в разные стороны, открыв его взору породистого черного жеребца. На нем сидел молодой генерал, а рядом развевалось знамя отряда Цинхая. По мере того как они приближались, А Молань видел все отчетливее, что длинное копье генерала исчезло, по вискам ползли подсохшие кровавые следы, а на теле было как минимум двадцать ран и ссадин, оставшихся после ожесточенного боя. Но глаза молодого мужчины были словно только что отлиты из расплавленного железа и извергали брызги искр. Беспокойное пламя ненависти, казалось, могло сжечь его тело дотла.

– Чу Фэнъи? – произнес он белыми губами, из трещин которых тут же засочилась кровь. Он провел языком по губам и проглотил ее. Свежая кровь имела металлический привкус.

Он спросил:

– Вы нашли Чу Фэнъи?

А Молань молча покачал головой в знак отрицания.

В одно мгновение глаза молодого мужчины вспыхнули. Он тотчас молча развернул своего коня и уже взмахнул плетью, собираясь поскакать обратно на восток, как А Молань схватил его за плечо. Юноша постарался оттолкнуть его, но у него не получилось, и А Молань потянул его к себе. Его лицо было хмурым, а правая рука уже сжимала рукоять меча, находившегося за поясом.

– Его высочество принц Сюй… – А Молань на мгновенье замолчал, словно обдумывая свои слова, а затем указал пальцем на запад и продолжил: – Находится там, в основном лагере.

Юный князь Цинхай недоверчиво посмотрел на него. Мужчина так же, как и Фан Цзяньмин, являлся одним из шести генералов. Ему было чуть за тридцать. Внешностью он походил на иностранца с Южного моря. Его лицо имело красноватый оттенок, брови были широкие и густые, а коричневые зрачки напоминали кошачьи. Даже Чжунсюй знал о нем только то, что он родом из государства Чэньла в Южном море. Также было известно, что он хорош в азартных играх, умеет дрессировать лошадей и прекрасно стреляет из лука, сидя верхом. Кроме того, он прекрасно говорил на китайском языке. Но ни его настоящего имени, ни его места рождения, ни причины, почему он бежал на восток, никто не знал, да и желавших узнать было не особо много. Во время правления императора Сю А Молань поступил на службу в императорскую армию, где служил около семи-восьми лет и особо не выделялся. В позапрошлом году принц Сюй взял его командиром своей личной гвардии.

А Молань окинул величественным взглядом солдат личной стражи Фан Цзяньмина, окружавших его по обеим сторонам, и те наконец немного отошли назад. Затем он подъехал к молодому мужчине и раскрыл ладонь. Фан Цзяньмин резко перестал дышать, а шрам в уголке его губ разгладился. Лицо, до этого настолько искаженное ненавистью и кровожадностью, что никто не решался на него смотреть, внезапно утратило все эмоции. Теперь оно стало похожим на маску, испачканную кровью и сажей. Эта маска была очень красивой, но холодной и абсолютно безжизненной.

В руке А Моланя лежала фигурка размером с игральную кость, мастерски вырезанная из кипарисового дерева. Она была расколота на две части. На груди мелким шрифтом в несколько рядов были написаны иероглифы. Из-под потрескавшегося свежего желто-белого покрытия виднелось что-то красное. А на покрытых лаком ручках и ножках повсюду были полузасохшие бордовые отпечатки пальцев. Следы были такими липкими и вязкими, словно пальцы, которые их оставили, недавно окунали в целую лужу крови. Фан Цзяньмин узнал эту вещь. Многие солдаты, отправляясь на войну, клали подобных кукол себе за пазуху. Считалось, что так называемые «байси» защищали человека от бед и проклятий. Если с ее владельцем случалось несчастье, он заболевал или получал тяжелое ранение, куклу нужно было расколоть и сжечь, тогда байси должна была взять на себя все беды. Эта фигурка была своеобразным амулетом, защищавшим от несчастий. Как-то Цзыцзань случайно увидела эту куклу и сделала своими руками больше десяти фигурок байси для генералов, у которых не было семей. На каждой из них она написала их имена и даты рождения. У Фан Цзяньмина и А Моланя тоже были такие куклы. Они взяли их с собой на войну, спрятав за нагрудником доспехов.

Но та кукла, что теперь лежала в ладонях А Моланя, была хорошо известна обоим мужчинам: это была байси Чжунсюя.

– Два часа назад в его высочество попала шальная стрела. Наконечник вонзился прямо в куклу и расколол ее на две части. Для того чтобы сохранить боевой дух солдат, его высочество с трудом сломал древко стрелы, решив оставить воткнутый в нагрудник наконечник до тех пор, пока ситуация не наладится. Он разрешил мне лишь проводить его обратно в основной лагерь. Лекарь сказал…

А Молань вдруг резко замолчал, словно боясь произнести это вслух. Он молча положил обломки куклы на ладонь Цзяньмина, обернулся и тихонько свистнул. Знаменосец, державший флаг Чжунсюя с изображением золотого дракона, свернувшегося калачиком на черной земле, подошел к нему, и они направились в самую глубь равнины, усеянной трупами. У него еще оставалось слишком много дел: разместить пленных, очистить поле боя и выстроить войска.

Неожиданно Фан Цзяньмин почувствовал, что доспехи на его плечах стали невыносимо тяжелыми. Он вытянул руку, склонил голову и пристально посмотрел на окровавленные обломки деревянной куклы, лежавшие у него на ладони. Затем он резко вскинул голову и с силой пришпорил своего коня. Черный как смоль скакун хрипло заржал и понесся на запад к основному лагерю.

Солдаты, стоявшие в карауле, не успели преградить им путь. Конь просто перепрыгнул возведенный вокруг лагеря защитный барьер. А всадник, сидевший на нем, обнажил свой меч и, выбив подряд несколько мечей из рук стражников, стоявших у палатки, попытался ворваться внутрь. Он резко натянул поводья и остановил коня, который яростно заржал и встал на дыбы. Всадник с легкостью спрыгнул на землю и быстро, словно ураган, ворвался в палатку. Стража уже схватилась за луки, собираясь стрелять на поражение, как кто-то зоркий наконец узнал его и громко закричал:

– Погодите! Свои!

Выбросив на ходу уже ненужный меч, который до этого держал в правой руке, он еще крепче сжал в левой обломки деревянной фигурки. Левая рука была вся покрыта потом и грязью, а кожа в тех местах, где застряли деревянные занозы, покраснела и сильно саднила.

В пустой палатке горел костер. Фан Цзяньмин подошел к нему и почувствовал, как по окоченевшим рукам и ногам приятно растеклось тепло. Кожа горела, словно он опустил руки в холодную воду. Юноша простоял так долгое время. Он не двигался и не моргал, а лишь пристально смотрел на длинный кровавый след, тянувшийся ко внутренней палатке. Было видно, что там горел свет и несколько человек суетливо бегали туда-сюда.

Крупные капли пота, размером с горошину, свисали с носа главного военного лекаря. Он не пытался их вытереть, а все продолжал качать головой и тихим голосом что-то говорить лежавшему там человеку.

В ответ раздался безжизненный, но в то же время мелодичный голос Чжунсюя. Он был слабым, но непреклонным:

– Ну сколько раз можно повторять? Вытаскивай.

Голос главного военного лекаря дрожал от волнения:

– Ваше высочество, нельзя его сейчас доставать! Наконечник находится прямо посередине легких. Если его достать, то кровь уже будет не остановить и тогда вы… вы…

– Если нельзя его сейчас доставать, то неужто завтра или послезавтра, – осипшим голосом пробормотал Чжунсюй, его дыхание было прерывистым, – будет можно?

Лекарь не нашелся что ответить и лишь продолжил нервно потирать себе руки. В палатку заглянул человек и доложил:

– Ваше высочество, прибыл князь Цинхай.

Чжунсюй собирался что-то сказать, но, словно подавившись, разразился сильным кашлем. Воздух просачивался из поврежденных легких, поэтому на каждом вздохе его кашель превращался в протяжный свист. Во внутренней палатке началась паника, несколько голосов закричали:

– Ваше высочество, ваше высочество!

В шуме человеческих голосов Цзяньмин смог отчетливо различить какой-то равномерный хлопающий звук, напоминавший звук капель дождя, падавших на клеенчатую ткань палатки. Вдруг все голоса стихли. Из-под тяжелой занавески медленно поползла тоненькая красная струйка. Она тянулась по всей ее поверхности и постепенно просачивалась наружу.

Цзяньмин сильно испугался и громко закричал:

– Брат Сюй! – Недолго думая, он открыл занавеску и вбежал во внутреннюю палатку.

Главный военный лекарь стоял около Чжунсюя и крепко прижимал к его груди целую стопку салфеток. Мужчине было около пятидесяти лет. Он весь трясся от волнения. Напрочь забыв про все нормы приличия, он без остановки повторял:

– Ваше высочество, ну что ж вы так?! Ну что ж вы?!

Фан Цзяньмин сделал шаг назад.

Чу Чжунсюй был белым как мел. Он очень осунулся и казался намного меньше, чем обычно. Все его туловище от шеи до пупка было полностью в крови, которая шла и шла без остановки. Рана уже покрылась почерневшим струпом, а сверху новым слоем его покрывала алая свежая кровь. Чжунсюй зашевелил губами, но все те, кто стояли хотя бы даже в паре шагов от него, уже не могли расслышать ни единого слова.

Цзяньмин бросился к изголовью его кровати. Он был так испуган, что не мог вымолвить ни слова.

Чжунсюй слабо улыбнулся ему и глазами показал подойти поближе. Цзяньмин подчинился и, видя, что Чжунсюй собирается что-то сказать, наклонился к нему. Фан Цзяньмин едва мог различить почти беззвучно, из последних сил сказанные слова своего друга:

– Видишь… умираю. Даже кукла не помогла.

Пораженный, Цзяньмин разжал правую руку Чжунсюя. В ней лежал окровавленный железный наконечник стрелы с совсем небольшим – в один цунь – отломленным древком.

В этот момент кто-то вновь заглянул во внутреннюю палатку и доложил, что князю Цинхаю прибыло письмо из округа Люшан. Услышав эти слова, Цзяньмин ощутил комок в горле. Формально он возглавлял округ Люшан, а его родной отец и братья были мертвы. Чу Фэнъи приказал полностью истребить род Фанов, а округ Люшан был захвачен мятежными войсками. Кто же тогда мог отправить ему это письмо?

У входа в лагерь, едва держась на ногах, стоял гонец и ждал его. Тело его было покрыто гнойными ранами, которые уже издавали неприятный запах. Увидев выходившего из палатки Фан Цзяньмина, гонец дрожащими руками взволнованно нащупал конверт у себя за пазухой. Вероятно, от пропитавшего его дождя и пота конверт стал слишком грязным, гнилым и мокрым. Он преодолел долгий путь в один месяц, проехав с северо-востока до юго-запада – от Люшана до Лиланя. Фан Цзяньмин вскрыл его. Внутри лежал тонкий лист бумаги.

Цзяньмин, сын! Ты единственный, в ком течет кровь семьи Фанов. Береги себя.

Это был почерк покойного князя Цинхая Фан Чжии. Скорее всего, письмо было написано в спешке. Строчки с иероглифами были неровные, но оно по-прежнему было оформлено в благородном стиле по их семейным традициям.

Сначала Фан Цзяньмин подумал, что конверт был сделан из красной бумаги, которая просто поблекла за время пути. Но затем он увидел, что на письме было несколько кровавых отпечатков пальцев и само оно тоже наполовину было терракотового цвета. Тогда он понял, что и конверт, и письмо были пропитаны кровью.

Фан Цзяньмин знал, что его отец уже был мертв. Он принадлежал к знатному роду и с детства жил во дворце, где учился вместе с наследниками престола. Когда же отец приезжал в столицу на торжественные церемонии, он часто навещал его, но Цзяньмин все равно чувствовал себя чужим. Отец никогда не ругался на него. Он всегда спокойно улыбался, дарил одну-две игрушки и мог погладить по голове, если сын не уворачивался от отцовской ласки. Той осенью, когда ему исполнилось шесть лет, мальчик начал обучаться стрельбе из лука. Тогда отец подарил ему золотое кольцо на большой палец, покрытое светло-зеленой глазурью. Это было особое кольцо для стрельбы, чтобы при натягивании лука тетива не могла порезать палец. Оно было большого размера – на взрослого мужчину, – поэтому мама обмотала его изнутри зелеными шелковыми нитям, и кольцо стало как раз впору.

Сегодня, во время сражения, Фан Цзяньмин был полон решимости отомстить Чу Фэнъи и убить его, однако в глубине души он всегда понимал, что во многом все будет зависеть от удачи. Он знал своего отца как ласкового и доброго человека, но все говорили, что в юности он имел выдающийся талант к боевым искусствам. Кроме того, у рода Фанов было много потомков, которые противостояли мятежникам. Разве возможно, чтобы они просто так взяли и дали убить себя? Однако сейчас, держа это письмо в руках и собственными глазами видя белый лист бумаги, насквозь пропитанный кровью отца, Фан Цзяньмин наконец осознал, что все это было правдой.

Они все умерли. Их больше нет. Даже если он собственными руками отрубит голову Чу Фэнъи и принесет ее в жертву, это ничего не изменит. «Ничего не изменит», – он прокручивал эти слова в голове, и с каждым разом они все сильнее и сильнее отзывались тупой болью в душе.

Часть раненых уже перенесли в лагерь для оказания медицинской помощи. Повсюду был слышен их плач и крики. Эти звуки напоминали вой волков, потерявших своих детенышей; шум воздуха, выходивший из кузнечных мехов, – они напоминали все что угодно, но только не звуки человеческих голосов. Фан Цзяньмин приказал отнести гонца, который привез письмо, к лекарю. Взяв его под руки, солдат тихонько пробурчал себе под нос:

– Он не может защитить даже своих. Если бы эта проклятая восточная армия не начала атаку раньше срока, не погибло бы так много людей.

Солнце еще не взошло, но на востоке уже виднелись его первые лучи. Издалека было видно, что над Тунпином по-прежнему вздымается пламя. Фан Цзяньмин посмотрел на равнину, где недавно прошел бой. Он увидел, как его раненые солдаты заставляют пленников рыть ямы, чтобы похоронить своих соратников. Он увидел пленного мятежника, чья левая рука была привязана к руке другого пленного. Он копал землю этой самой рукой, в то время как его правая рука была сломана и висела без движения. Он увидел десятки тысяч человек, крепко спавших на грязной земле. Они все смертельно устали от бесконечного боя, длившегося почти сутки. Они были измождены от голода и холода и с ног до головы покрыты своей и чужой кровью. Он увидел двух покойников, которые были врагами при жизни и отчаянно сражались друг с другом. Лезвие меча одного все еще пронзало грудь другого. Они были похоронены вместе, став вечными соседями друг другу в этой холодной земле. Возможно, кого-то из них дома ждали родители, жена и дети. Но даже если они приедут сюда, чтобы найти хотя бы тело, то увидят лишь горы трупов, среди которых будет почти невозможно опознать своего папу, мужа или сына.

Фан Цзяньмин ни о чем не жалел. Он был еще молод, но уже имел большой опыт в военном деле, поэтому прекрасно понимал, что если бы проиграли они, то враг вряд ли проявил бы милосердие. Первые лучи солнца осветили кровавые воды реки Лилань. Десятки тысяч человек прищурили глаза от яркого света утренней зари. Большая равнина в десять ли засверкала красным. Это зрелище угнетало и вызывало скорбь.

Однако пролитой крови могло быть меньше, если бы не его роковая ошибка. Осознав это, Фан Цзяньмин внезапно пришел в себя, словно очнувшись ото сна. Он отвернулся, засунул письмо, которое держал в руке, под подол одежды и быстро побежал к основному лагерю.

Фан Цзяньмин остановился у костра и бросил в огонь деревянные обломки байси, которые все еще сжимал в своей ладони. Языки пламени мгновенно охватили куклу и поглотили полностью, превратив в безликую головешку.

Снаружи уже светало, но в палатке по-прежнему была глубокая ночь. Лицо Чжунсюя было мертвенно-бледным, салфетки на его груди меняли уже много раз, но кровотечение не останавливалось. Все это – его роковая ошибка. Если бы не он, то Чжунсюй не был бы сейчас в таком состоянии. Не случилось бы так, что в его венах почти не осталось крови.

Увидев, что Цзяньмин вернулся, Чжунсюй широко раскрыл глаза и еле заметно приподнял уголки рта, пытаясь улыбнуться.

Цзяньмин встал на одно колено у его кровати и сложил руки в приветственном жесте, крепко обхватив кончики своих холодных, словно сделанных из металла, длинных пальцев. Эта мрачная комната вызывала у него неприятные воспоминания из детства.

Собрав все силы, Чжунсюй еле слышно произнес:

– Цзяньмин, тебе лучше?

Молодой заместитель главнокомандующего удивленно поднял глаза и столкнулся взглядом с Чжунсюем. Его глаза были уставшими и мрачными, но на лице по-прежнему играла слабая улыбка.

Они оба потеряли отцов и оба остались единственными представителями рода. С детства они всегда были друзьями не разлей вода, сейчас же стали братьями, готовыми отдать жизнь друг за друга. Во всем мире остался только он. Только с ним не нужны были ни слова, ни оправдания.

Внезапно он все понял…

Из глаз Фан Цзяньмина потекли слезы, и он с трудом произнес:

– Брат Сюй…

– Ты должен стать главнокомандующим, а то я совсем плох, – произнес Чжунсюй и прикрыл глаза. Он выглядел очень уставшим. Он был еще жив, но сильно ослаб. Скорее всего, Чжунсюю оставалось не больше двух дней.

Юный Цзяньмин громко зарыдал.

Наступило утро. Князь Цинхай приказал главному военному лекарю и всем остальным покинуть палатку, оставив лишь двадцать человек из личной гвардии стоять на страже у входа. Он также велел принести ему сосуд с ледяной водой, полцзиня магнитных камней, лекарственное растение дудник, киноварь и некоторые другие лекарственные средства.

Прошло полдня. Главный военный лекарь пришел осмотреть раны принца Сюя. Охрана, стоявшая у входа, преградила ему путь, сказав, что князь Цинхай велел никого не впускать. Даже если сама принцесса лично появилась бы здесь, вход ей также был бы воспрещен. Он сказал, что принцу не нужен ни чай, ни вода, ни лечебный отвар – вообще ничего не нужно. А все, кто ослушаются его приказа, будут немедленно казнены.