Главный военный лекарь был в ярости. Он начал спорить, вспыхнул скандал. В этот момент, с шелестом открыв занавеску, из палатки вышел князь Цинхай. Главный лекарь повернулся к нему и только собрался разразиться своей гневной тирадой, как тут же осекся.

Перед ним стоял не тот юный князь Цинхай, которого он видел раньше, а как будто совсем другой человек. Внешность, поступь, одежда – все осталось неизменным. Но за полдня привычное ребяческое выражение лица молодого человека бесследно исчезло. В глазах появилась твердая решимость и какая-то особая сила. Он возмужал и повзрослел.

Фан Цзяньмин отправил небольшой отряд для того, чтобы сопроводить главного лекаря и остальных восемь лекарей, которые пытались вылечить рану принца Сюя, обратно в Шуанхай. Он также приказал послать в лагерь нового человека на должность главного военного лекаря. Что касается остальных тридцати пяти лекарей, которые оказывали медицинскую помощь раненым, они остались в лагере и продолжили выполнять свои обязанности. Армии в восемьдесят тысяч человек потребовалось больше месяца, чтобы преодолеть дорогу от царства Хань до Лиланя. Но даже налегке дорога туда-обратно должна была занять около двадцати пяти – двадцати шести дней. С большой вероятностью принц Сюй мог и не дождаться приезда в лагерь нового военного лекаря. Однако на этот раз не нашлось никого, кто осмелился бы обсуждать этот приказ. Раз уж верховный главнокомандующий был не в состоянии исполнять свои служебные обязанности, вся полнота власти естественным образом переходила в руки его заместителя. Все были обязаны повиноваться ему и могли лишь тайком обсуждать справедливость его приказов.

Фан Цзяньмин приказал А Моланю взять на себя все вопросы по восстановлению порядка после сражения. А Молань кивнул и направился к выходу, но, не удержавшись, оглянулся назад и вновь взглянул на него. В этот момент юный князь Цинхай отодвинул занавеску и зашел обратно в палатку. На грязной земле, где он только что стоял, появилась небольшая лужица крови.

Отряд, который был отправлен для того, чтобы сопроводить старого военного лекаря в царство Хань и привезти обратно в Лилань нового, мчался изо всех сил. До смерти загнав более сорока лошадей, они смогли завершить свою поездку всего за девятнадцать дней и уже вернулись обратно. Принцесса Цзыцзань передала новую байси, которую она сделала своими руками. Однако ее пока что нельзя было приносить в палатку к Чжунсюю, поэтому куклу отдали А Моланю на временное хранение.

Вот уже девятнадцатый день в палатке принца Сюя круглые сутки горел свет лампы. Сначала оттуда доносились звуки капель воды и дребезжание посуды, но последние два-три дня было совсем тихо. Казалось, в палатке не было ни единой живой души. Лишь изредка стража могла случайно расслышать какие-то звуки, словно кто-то бредил от сильного жара. Все опасались, что его высочество принц Сюй и князь Цинхай, находившиеся в палатке, уже были мертвы. Несколько нетерпеливых уцяньци хотели ворваться в палатку, чтобы проверить их, но А Молань обнажил свой меч и преградил им дорогу.

В лагерь прибыл новый военный лекарь. Узнав обо всем том, что здесь происходило, он решил в первую очередь заняться осмотром раненых солдат. В том момент, когда он выписывал рецепты для наружного лечения покрытой язвами раны одного из офицеров, снаружи внезапно послышался какой-то шум. Несколько молодых солдат пехоты без разрешения вломились в его палатку и, ничего не объяснив, потащили за собой.

Оказалось, что во внутренней палатке принца Сюя началось какое-то движение. Тысячи солдат побросали свои точильные камни и миски и со всех ног побежали туда, столпившись перед входом в палатку. Затаив дыхание, они внимательно прислушивались, пытаясь понять, что происходит. Было так тихо, что на расстоянии трех-четырех ли можно было даже услышать шум реки Лилань.

Из палатки отчетливо доносился лязг застегивающихся доспехов. Затем послышался характерный звук меча, который вытаскивали из ножен. Вероятно, человек, который это делал, хотел проверить свое оружие и затем вновь вложил его обратно в ножны. Потом раздались звуки шагов. Человек вышел из внутренней палатки и уже подошел к входной занавеске. Это была походка юноши. Возможно, слегка нетвердая, но все еще плавная и степенная. Вероятно, это был князь Цинхай, кто же еще? Человек в палатке казался полностью измотанным, но это было неудивительно, ведь он находился там без еды и отдыха уже девятнадцать дней. Что касается Чу Чжунсюя, то все понимали, что вряд ли это был он, ведь принц Сюй, скорее всего, уже был мертв.

Вся робость и страх, которые так усердно подавлял в себе военный лекарь, моментально выплеснулись наружу. Он уже был наслышан о том, что князь Цинхай приказал отправить обратно в царство Хань предыдущего главного военного лекаря и запретил кому-либо видеться с ним, поэтому в глубине души он чувствовал, что эта поездка в царство Вань не предвещала ему ничего хорошего. Но у него не было выбора. Его жена и дети находились в Шуанхае, поэтому ему пришлось последовать за отрядом. Если принц Сюй действительно умер, то князь Цинхай должен был стать верховным главнокомандующим императорской армии, то есть самым главным человеком в царстве. Затем, восстановив мир в Поднебесной, он направился бы в царство Лэй за принцем Чаном и стал его регентом, генералом и тайным советником. Все это было лишь делом времени. Принц Сюй был членом императорской семьи. Очевидно, что его труп должен быть осмотрен главным военным лекарем. Но если он хочет сохранить свою голову, то ему придется притворяться и врать. Однако, судя по всему, если он поступит против своей совести, то его просто-напросто не выпустят живым из этого военного лагеря. Он прислушивался к постепенно приближавшимся шагам и дрожал от страха.

Послышалось шуршание, и входная занавеска поднялась. Главный военный лекарь вздрогнул. Все его тело покрылось мурашками, волосы встали дыбом, а мышцы напряглись.

Со всех сторон разразился шквал криков. Он казался таким мощным, будто был способен подбросить человека в небо. Находясь среди огромной толпы в несколько тысяч человек, главный лекарь просто не мог различить, какими были эти крики: гнева, разочарования или радости. Он просто продолжал стоять и тупо смотреть на молодого человека, вышедшего из палатки.

Лицо юноши было таким бледным, что он был даже не похож на живого человека. Он скорее походил на тень, отбрасываемую солнечными лучами в пасмурный день, которая могла просто исчезнуть, если бы на нее подул ветер. Несмотря на то что его рука, которая держала занавеску, все еще дрожала, гордо поднятые брови по-прежнему выглядели властно и величественно.

Он заговорил:

– Это ты лекарь? – Он не разговаривал много дней, поэтому его некогда звонкий и чистый, как лезвие ножа, голос осип.

Главный военный лекарь услышал стук собственных зубов. Он попытался выдохнуть и расслабиться, но у него ничего не получилось. Это было уму непостижимо. За все свои тридцать лет медицинской практики он никогда не видел такого. Спустя девятнадцать дней с таким тяжелым ранением… как он вообще мог ходить?

Принц Сюй все еще продолжал одной рукой держать входную занавеску. Он прищурился, пристально посмотрел на лекаря и медленно произнес:

– Зайди посмотри. – Тщательно выговаривая каждое слово, он указал головой в сторону внутренней палатки, ни на секунду не отводя свой суровый взгляд от лица главного военного лекаря.

Тот взволнованно ответил:

– Слушаюсь, ваше высочество, – и, пригнувшись, вошел во внутреннюю палатку. Краем уха он услышал, как А Молань докладывал принцу Сюю, что они прочесали весь город Тунпин сразу же после пожара, но самозванца Чу Фэнъи уже нигде не было. Ему удалось спастись. Притворившись, что направляется на восток, он приказал своим людям взять его знамя главнокомандующего армией и сделать вид, что войска возвращаются в город. Сам же Чу Фэнъи вместе с несколькими десятками приближенных пошел прямо на север. Стремительно преодолев несколько ли, он добрался до побережья и, найдя себе лодку, переплыл на другую сторону, высадившись на берегу города Байшуй, откуда бежал обратно в Ванчэн.

Главный военный лекарь обернулся. В этот момент А Молань как раз подал принцу Сюю крохотную деревянную куклу. Он взял ее в руки и очень долго внимательно рассматривал. Затем молча открыл свой нагрудник и спрятал ее там за пазухой.

Все эти девятнадцать дней Фан Цзяньмин в одиночку, без чьей-либо помощи, без сна и отдыха выхаживал принца Сюя. В итоге он обессилел, страшно заболел и совсем не мог двигаться. Три месяца он находился в Тунпине, был прикован к кровати, а затем поехал обратно в царство Хань на реабилитацию. Только в начале следующего года князь Цинхай вновь смог вернуться к службе.

Судьба держит в руках весы, где на одной чаше лежит человеческая душа. Но какую же гирю она положит на вторую чашу? Будет ли это злой рок, который перевесит душу и станет концом жизни человека? Этого никому не суждено узнать. Так называемый роковой случай лежит на ладонях великого духа пустоты и разрушений и может даже случайно просочиться между его пальцами, словно одна из миллиарда песчинок, и упасть, предопределив чью-то судьбу.

Спустя год, накануне сражения на Алой равнине, которое произошло на второй месяц тридцать четвертого года правления под девизом Линьтай, из Шуанхая пришли новости о том, что пособники Чу Фэнъи тайно пробрались в город и отравили основной источник воды. Погибло около десятка тысяч человек. Цзыцзань и ее нерожденный ребенок также скончались. Когда пришло известие об их смерти, Фан Цзяньмин находился рядом с Чу Чжунсюем. Он видел, как Чжунсюй открыл рот, но не смог произнести ни слова. Он только молча прикрыл нагрудник своей ладонью, как будто хотел дотронуться до красивых нежных рук, которые когда-то касались этого холодного металла. Под нагрудником лежала крошечная кукла байси. Чжунсюй поднял голову и посмотрел на свинцовые тучи, закрывшие собой голубое небо. Это был взгляд хищника, который отправлялся на охоту.

– Думаешь, ты победил меня?

Большие хлопья снега падали на Алую равнину. Фан Цзяньмину показалось, что он услышал голос Чжунсюя, но, возможно, это было просто его воображение.

Там, на Алой равнине, войска мятежников были полностью уничтожены. Чжунсюй, возглавляя стодвадцатитысячную императорскую армию, вновь вернулся в Ванчэн. Прошло ровно восемь лет с тех пор, как он покинул императорскую столицу, тогда ему было всего семнадцать.

Выбив ногой дверь тронного зала, которая долгое время была заперта, он сильно раскашлялся от скопившейся там пыли. Стойкий запах благовоний, оставшийся с прошлых лет и развеянный повсюду свежим летним ветром, витал везде, словно призрак, душа которого не могла покинуть этот свет. В глубине тускло освещенного зала стоял императорский трон, мерцавший слабым светом жемчуга, нефрита и золота. Чжунсюй сделал шаг вперед. Он ступал очень медленно, как будто путь к трону ему преграждала бездонная река. Казалось, что он хотел перейти ее вброд, но боялся сделать неверный шаг. Дорога к трону была устлана трупами. Сколько людей, стоявших у него на пути, он убил? Сколько людей, защищавших его, было убито? А сколько беззащитных, безоружных женщин, стариков и детей по обеим сторонам баррикад погибло ни за что в этой страшной войне за власть? Звук шагов отзывался глухим эхом. Ему уже было двадцать пять лет. Первые семнадцать лет жизни были ярким отражением приливов и отливов чудесного сияния волны. Но последние восемь лет стали уродливым, страшным шрамом на его жизни, в течение которых удар за ударом было на кусочки разбито его человеческое сердце. Когда Чжунсюй вновь вернулся в тронный зал, ему было всего двадцать пять лет. Но в уголках его глаз уже появились глубокие морщины, а волосы на висках были покрыты белым инеем.

Чжунсюй протянул руку и провел пальцем по трону, стерев лежавшую на нем пыль. Он очень долго и внимательно смотрел на него, а затем повернулся, отряхнул рукава своего одеяния и сел. Облако пыли с трона стремительно поднялось вверх.

Толпы людей, будто накрытые морской волной, упали ниц. От тронного зала до многочисленных красных ступенек, ведущих к нему, во всех уголках императорского дворца раздавались громкие крики, сотрясавшие ночное небо столицы: «Ура! Слава императору! Долгих лет императору!» С того дня Чу Чжунсюй официально вступил на престол и был провозглашен императором Сюем, правящим под девизом Тяньсян. А принцесса Цзыцзань была посмертно провозглашена императрицей. Рядом с императорским троном на месте, принадлежавшем императрице, стояла мемориальная табличка с ее именем, завернутая в ритуальную накидку с изображением фениксов и окруженная драгоценными камнями, переливавшимися разными цветами, и золотом.

Фан Цзяньмин стоял среди чиновников в первом ряду и смотрел на императора Сюя.

Внезапно среди шума ревущей толпы молодой император почувствовал во всем теле смертельную усталость. Он молча посмотрел на всех своих самых близких людей, которые в свое время сражались с ним плечом к плечу. В этот момент дворцовые служанки наконец смогли протиснуться сквозь толпу и одну за другой зажгли все лампы. Прекрасный и величественный дворец, словно крупная сияющая жемчужина, украсил всю территорию дворцового комплекса, возвысившись над императорской столицей. В тот момент никто не мог себе даже представить, что совсем недавно здесь в полумраке молодой император сидел на троне и беззвучно плакал.

Царство Лэй быстро подсуетилось и отправило императору еще одну принцессу. Весь путь до Ванчэна она не снимала с себя восемнадцатислойную черную вуаль, окутывавшую ее с головы до ног. Но, встретившись с императором, она открыла свое лицо, и весь тронный зал потерял дар речи. Принцесса была одета в красивое платье цвета индиго с красно-золотыми отливами. На ее шее висела подвеска с изображением русалки, которая олицетворяла Великого Дракона и была символом их правящего рода. А ее лицо… Она была словно перерождением Цзыцзань. Принцессу звали Тилань. Она была племянницей Цзыцзань. Увидев ее в первый раз, император Сюй на какое-то время потерял дар речи. Он сразу же невзлюбил ее и, казалось, относился к ней хуже, чем к другим наложницам. Место же, которое занимала Цзыцзань в его сердце, по-прежнему оставалось пустым. Одновременно вместе с Тилань вернулся из царства Лэй его младший брат Чу Цзичан, которому на тот момент уже исполнился двадцать один год.

В одном из уголков рта Фан Цзяньмина так и остался шрам, который появился на двадцать седьмой год правления под девизом Линьтай. Этот шрам создавал на его лице подобие улыбки, даже когда он не улыбался. В то время он еще был общительным, резвым, лучезарным, словно яркое весеннее солнце, юношей. Но теперь, даже когда он был облачен в роскошные княжеские одеяния, его лицо всегда выражало только непоколебимое спокойствие и настороженность.

– Это выражение лица убийцы, – как-то сказала Тилань. Услышав ее слова, император Сюй усмехнулся. Он и сам был таким же.

Вскоре после этого один за другим умерли так называемые шесть крыльев императора.

В царстве Чжун осталось очень мало молодых представителей знати. За долгий период смуты и раздробленности, который длился восемь лет, многие погибли и пропали без вести. Еще весной, во второй год правления под девизом Тяньсян, император Сюй приказал разыскать всех оставшихся в живых младших членов знатных семей, относящихся к правящей династии. Результаты были плачевными, а большинство и вовсе оказались самозванцами.

Вскоре после того, как был издан указ о поиске членов правящего дома, у государственного учреждения округа Байяня появилась целая толпа юношей и девушек, тянувшаяся оттуда на тысячу ли. Они все называли себя зятем императора Ю Чжан Иннянем и принцессой Яньлина Чу Линьлан. В те времена, когда земли летнего дворца были оккупированы мятежными войсками, принцессе Яньлина было всего тринадцать лет, а фумадувэю – два года. За восемь лет во дворце не осталось ни одной служанки, которая бы лично прислуживала им и знала их в лицо. Очевидно, что за эти годы принцесса выросла. К тому же у нее была непростая судьба. Она претерпела множество тягот и невзгод, поэтому никто и представить себе не мог, как на самом деле принцесса Яньлина теперь выглядела. А все члены семьи фумадувэя Чжан Инняня бежали на юг, но в пути были убиты разбойниками. Таким образом, никто не осмеливался утверждать наверняка, кто был настоящим членом знатной семьи, а кто – самозванцем, поэтому императору пришлось лично заняться этим вопросом.

Император Сюй и принц Чан вызвали возможных членов правящего дома в Золотой дворец. Они увидели тень двух человек, которые спокойным шагом поднимались по вымощенной дорожке, направляясь в главный зал. На данный момент их личности еще не были окончательно установлены, поэтому во избежание нарушения этикета они были облачены в обычные одежды, но их походка была благородной и элегантной, что внушало надежду. В это время лето как раз сменяло весну. Погода была теплой. Подул легкий ветерок, заставив монотонно постукивать металлический карниз. Внезапно император, похоже, вновь увидел того юного принца из уже начавшего ослабевать рода Чжанов. Вот он снова вернулся в отчий дом. Рядом с ним шла, мелодично звеня яшмовыми украшениями, уже замужняя принцесса, одетая в атласные одежды из девяти видов нитей. В руках у нее была корзинка с белыми пионами^[22]. В этом мире все сильно поменялось, но так ничего и не смогло их разлучить. На по-детски белоснежных лицах все еще не появилось никаких следов времени.

Принц Чан резко подскочил и выкрикнул ее детское имя.

– Сестрица Му Дань, – только и смог выговорить он, как тут же горько разрыдался и бросился к ней, словно ребенок.

Чу Линьлан засмеялась и заплакала одновременно, говоря:

– Малыш Циэр, ты уже совсем большой.

Из глубины тронного зала раздался веселый голос императора Сюя:

– Му Дань, помнишь те времена, когда мы играли в шахматы? Я так и остался тебе должен шпильку. Прошло уже много лет. Мой долг сильно вырос. Позволь мне с лихвой рассчитаться с тобой.

На следующий же день новость о возвращении принцессы Яньлина Чу Линьлан разлетелась по всей Поднебесной. Из пяти дочерей покойного императора на тот момент в живых осталась только одна Чу Линьлан, поэтому император Сюй души в ней не чаял. Он даровал ей дворец Феникса, находившийся на территории императорского дворца, в качестве ее резиденции, содержание в один миллион восемьсот тысяч ши^[23], пятьсот человек в услужение, а также преподнес несметное количество разнообразных редких камней и драгоценностей.