Орнаментальные комплексы индоевропейцев и их аналоги в культурах Евразии
С. В. Жарникова

Трудно найти на Русском Севере орудие крестьянского труда, выполненное из дерева – будь то прялка, швейка, льнотрепало, деревянная подставка для светца, на котором не был бы хоть где-нибудь вырезан или процарапан косой крест или ряд таких крестов, как единственный орнаментальный мотив ряды косых крестиков довольно часто встречаются на тканых проставках северорусских крестьянок. Все это свидетельствует о том, что сложившиеся еще в глубинах палеолита орнаментальные комплексы и знаки доживают практически без изменений почти до наших дней, причем, проходя через тысячелетия, не утрачивают главного своего значения – сакрального знака, т.к. чем иным можно объяснить прорезание косого креста под днищем прялки, на рукояти льнотрепала, вырезание ряда косых крестов на торне лопаски, где их никто, в общем-то, не видит, или наличие только косых крестов на браной проставив, пришивавшейся к праздничному полотенцу или подолу нарядной женской рубахи…

1

Наряду с исключительно архаичной орнаментикой данных ткачества, вышивки и кружева, подтверждающей наличие древних праславянско-индоиранских параллелей, еще одним важным и массовым источником архаического орнамента является древняя трехгранно-выемчатая резьба по дереву, сохранявшаяся как у восточнославянских, так и у индоиранских народов вплоть до конца 19- начала 20 веков. Среди различных деревянных предметов, украшенных резьбой, в северорусском регионе особенно интересными представляются прялки, так как, во-первых, именно на них можно проследить все разнообразие приемов резьбы, а во-вторых – прялка, как никакой другой бытовой предмет, несла в себе огромную и разностороннюю смысловую нагрузку. В связи с этим именно северорусские прялки, созданные крестьянскими резчиками в 19 – начале 20 веков, будут основным сравнительным материалом в нашем поиске ближайших аналогий, и чисто внешних и глубинно-семантических, в резном деревянном декоре как восточно-славянских, так и индоиранских народов.

И так, обращаясь к русской народной прялке, надо отметить, что её никак не назовешь обойденной вниманием исследователей. Изучение и систематизация её типов, начатые еще А. А. Бобринским в конце 19 века, были продолжены трудами многих ученых. О прялке писали В. С. Воронов, В. А. Городцов, Б. А. Рыбаков, Л. А. Динцес, В. М. Василенко и многие другие исследователи. Но, несмотря на обилие литературы, семантика этого интересного и глубоко функционального предмета старого русского крестьянского быта представляется на сегодняшний день недостаточно изученной; из огромного количества работ лишь в немногих была сделана попытка раскрыть символический язык прялки.

Значительный вклад в изучение символики её орнамента внесла статья Б. А. Рыбакова «Макрокосм в микрокосме народного искусства», где автор, говоря о форме прялки, о наиболее характерных композиционных элементах её декора, связывает весь этот комплекс с мировоззрением наших далеких предков – земледельцев энеолита отмечает связь космогонической символики, закодированной в орнаменте прялки, с идеей плодородия, воспроизводства, с системой мифопоэтических представлений о гармонии жизни и смерти.

Б. А. Рыбаков возвращается к проблеме символического языка русской прялки также в своей монографии «Язычество древних славян», где наряду с разнообразными материалами по орнаментике, подтверждающими мысль автора о наличии здесь сложной космогонической схемы, общей картины мирозданья, приведено одно из донец в виде лежащей мужской полуфигуры. В прямоугольную щель рта, обрамленную с двух сторон зубами, вставлялась лопаска (гребень) прялки. Руки сложены крестом на груди, а в нижней части туловища, там, где сидела пряха, помещен круг с шестилепестковой розеткой, символом света, огня, жизни. Б. А. Рыбаков пишет об этом знаке следующее: «…шестилучевой громовой знак (колесо с шестью спицами) был наиболее многозначимым, связанным не только с солнцем, но и с небом вообще, с повелителем неба, чья власть особенно ощутимо проявлялась в грозе, в ударах молнии и сопровождающим её громе».

Прялка была традиционным мужским подарком женщине – жене, невесте, дочери. Нить же, получаемая при посредстве прялки, играла весьма серьезную роль в мифопоэтическом мире наших предков. Во всяком случае, еще А. Н. Афанасьев отмечал, что: «Выражение „нить жизни“ пользуется гражданством во всех индоевропейских языках; счастливый ход жизни соответствует ровной, гладкой нити, и наоборот, жизнь, исполненная страданий и бедствий, тянется суровою, узловатою нитью, опутывает человека, словно сетями и налегает на него тяжелою обузою. Во-вторых, образовалось убеждение, что девы судьбы суть вечно работающие пряхи: своими руками они прядут жизненную нить и вплетают в неё все, что должно совершиться с человеком во время его земного существования».

В древнегреческой мифологии классического периода известны образы трех богинь – Мойр, которые пряли и пели: Лахезис – о случившемся, Киото – о настоящем, и Антропос – о будущем. Но Павсаний упоминал о двух статуях Мойр в храме Аполлона на Делосе, вместо третьей здесь стоял Зевс – Мойрагет. Вероятно, этот вариант являться более древним, так как две богини судьбы явственно соотнесены с двумя архаичными богинями-Рожаницами индоевропейской древности. Память о двух божествах жизни и судьбы – пряхах сохранилась и в хеттской мифологии. Так в одном из ритуальных диалогов символ царской власти Трон просит Орла заглянуть в зеленую рощу на берегу моря и посмотреть, что там находится. Орел, выполняя желание Трона, сообщает, что: «Истустая и Папайя, древние богини Нижнего (мира) … Стоят на коленях… Одна держит прялку и (обе) держат полные веретена. И они прядут годы царя. И годам (царя) нет ни конца, ни счета.» Но такое отношение к процессу прядения и ткачества, как к сакральному акту, в котором спряденная нить «сутра» – основа ткани и «материя» Вселенной, а тот, кто держит нить,«сутрадхара» – первый Творец —Создатель, прослеживается еще на материалах «Ригведы» и «Махабхараты». Причем и здесь фигурируют две богини – пряхи – создательницы миров и всех живых существ. Примером тому – сказание о путешествии мальчика Уттанки под землю в змеиное царство, где он увидит двух богинь, которые на станке, «объемлющем миры,… по мере того, как непрерывно движется Полярный круг,… посылая (челнок), непрерывно прядут (ткань) из черных и белых нитей, постоянно создавая существа и миры.» В гимне 7 книги X «Ригведы», говорящем о создании и строении Вселенной, есть следующие строки:

 
42. Две юницы снуют основу
На шесть колышков две снующих
Одна другой протягивает пряжу
И не рвут её, не прерывают
43. Вот колышки они основа небу
Стали гласы для тканья челноками
 

В одном из сказаний «Махабхараты» (о Паушье) его герой Упаманью славит богов-близнецов Ашвинов, олицетворяющих собой утреннюю и вечернюю зарю, следующими словами: «Вы стремительно прядете белую и черную (ткань) на прекрасном, лучезарном станке». В гимне 9 книги VI «Ригведы», посвященном Агни-Вайшванаре (Всеобщему огню), певец говорит о том, что не понять ему «ни тканья, ни пряжи, ни того, что ткут соревнуясь… самовращающиеся две половины… черного и белого дня поднебесья». В гимне, посвященном Пуруше (X, 90), космическому великану и той первооснове, из которой была сотворена Вселенная, говорится:

 
6. Боги ткали жертводаянье
Принесен был Пуруша в жертву
 

И, наконец, в гимне I книги X «Ригведы», говорящем о теле человека, певец спрашивает:

 
13. Кто же в нем соткал его воздыханье
17. Кто же семенем его удостоил,
 

Утверждая да продлится пряжа (в значении «Да продолжится его род»). В ведическом понимании нить – это еще и кратность, свойство, а «всякая форма, в том числе и тело человека, образована нитями, свободно сплетающими её и также свободно выходящими из неё, где смерть представляется расхождением, расплетанием веревки на составляющие её волокна – так разрушается данная конкретная личность, но сами волокна не обрываются и образуют новые сплетения, то есть новые тела». И как гласит один из текстов «Мокшадхармы»: «Как пронизывают стебель лотоса находящиеся внутри него (нити), так пронизывают тело тянущиеся внутри него бесконечно длинные нити жажды (жизни). Как швец иглой через ткань продергивает нитку, так иглой жажды (жизни) продергивается нить через (ткань) самсары». Академик Б. Л. Смирнов, комментируя тексты «Махабхараты», подчеркивал, что в понимании древних арьев нить и (отсюда «гуня» – одежда в восточнославянских диалектах) имеет первичное философское значение как «качество» и первичное филологическое значение как нить, волокно. И лишь деятельностью нитей утка на основе материальности осуществляется материя, вещество, вещь. Б. Л. Смирнов говорит об «узорах материи», имея ввиду все разнообразие видимого материального мира. Уже в древности у наших далеких предков было осознание диалектики бытия. Так, представляя себе физическое, материальное бытие мира, они считали, что нити основы – это уравновешенность, а поэтому свет, благость, озарение. Движение утка – это страсть, желание. Оно и порождает вместе со светом основы весь материальный мир. Б. Л. Смирнов пишет: «Между сознанием и материей нет принципиального различия: психика материальна, материя же потенциально сознательна, все зависит от соотношения в данном явлении… Психическое и материальное есть лишь различные точки зрения на один и единственный процесс миропроявления». Согласно древним представлениям таких нитей – три. Это нити движения, инерции и равновесия. От их соотношения зависит все во Вселенной. Б. Л. Смирнов подчеркивает, что как бы разнообразны ни казались проявления материального мира, в древнем арийском представлении по сути они отличаются только своим качеством, т.е. комбинацией единых в своей тройственности: света (покоя), желания (движения) и тьмы (инерции). Надо заметить, что в древнеиндийской свадебной обрядности сохранилось представление о трех богинях-пряхах. Так жених дарил верхнюю одежду невесте на свадьбе со следующими словами: «Три богини, которая спряла, которая соткала, которая расправила нити на обеих сторонах – эти богини пусть оденут тебя ради долгой жизни».