Детство Сталина при всех его болезнях и прочем было более или менее нормальным, но этого никак нельзя сказать о его жизни в пору его пребывания в должности генерального секретаря ^[25]. К концу 1920-х годов он предстает перед нами правителем, полным на первый взгляд непримиримых противоречий. Он мог вспыхнуть яростным гневом, отражавшимся в его желтоватых глазах, но был способен и на широкую, ласковую улыбку. Порой он мог быть исключительно внимательным и очаровательным; порой был не в состоянии забыть мнимую обиду и маниакально обдумывал возможности для мести. Он был и целеустремленным, и нерешительным, и любезным, и сквернословом. Он гордился своим обширным кругом чтения и способностью цитировать мудрые мысли Маркса и Ленина и в то же время презирал манерных интеллектуалов, которых считал надутыми снобами. Он обладал феноменальной памятью и широким кругозором, но его интеллектуальный горизонт был резко ограничен примитивными теориями о классовой борьбе и империализме. Он тонко чувствовал чаяния масс и зарождающейся элиты, но почти никогда не бывал ни на заводах, ни в полях, ни даже в госучреждениях, предпочитая получать информацию о подвластной ему стране из секретных сводок и газет. Он цинично относился к людям, подозревая у всех самые низменные мотивы, а сам жил и дышал идеалами. Но что самое главное, в первую очередь он воспринимал себя в качестве наследника и главного ученика Ленина. Однако в так называемом «Завещании», приписываемом Ленину, содержался призыв к его отстранению; этот документ, впервые всплывший весной-летом 1923 года, преследовал Сталина, не менее шести раз спровоцировав его на то, чтобы подать в отставку, и, хотя она так и не была принята, все это разжигало в нем ожесточение, злопамятность и мстительность.

Кропотливо выстроить личную диктатуру в рамках ленинской диктатуры Сталину помогли как непредвиденный случай (безвременная смерть Ленина), так и собственные таланты: он был пятым секретарем партии, после Якова Свердлова (которого тоже постигла безвременная смерть), Елены Стасовой, Николая Крестинского и Вячеслава Молотова. Присвоенный им образ спасителя большевистского дела и страны, подвергавшихся угрозам со всех сторон, был сопряжен с опасениями за судьбу социалистической революции и возрождение России как великой державы. Партия Ленина, захватив власть в бывшей Российской империи, оказалась в ситуации «капиталистического окружения», и эта паранойя властных структур подпитывала личную паранойю Сталина, и сама подпитывалась ею. Но эти испытываемые им чувства, каким бы ни был их первоисточник, сейчас уже нераспознаваемый, гипертрофированно раздувались по мере того, как он накапливал власть над жизнью и смертью сотен миллионов людей и пользовался ею. Таковы были парадоксы власти: чем ближе подходила страна к построению социализма, тем сильнее обострялась классовая борьба; чем больше личной власти приобретал Сталин, тем больше власти ему было нужно. Триумф, омраченный предательством, превратился в движущую силу и революции, и жизни Сталина. Начиная с 1929 года, по мере того как возрастали мощь Советского государства и личной диктатуры Сталина, росли и ставки. Избранный им курс на построение социализма обернулся как успехом, так и потрясениями, вместе с тем крайне обостряя присущие ему сверхподозрительность и мстительность ^[26]. «Власть развращает, абсолютная власть развращает абсолютно», – писал в частном письме английский историк католицизма, имея в виду инквизицию и папство ^[27]. Но в то же время абсолютная власть оказывает абсолютное формирующее влияние.

Коммунизм был идеей, волшебным дворцом, чьей притягательностью он был обязан мнимому сочетанию науки с утопией. Согласно марксистской концепции, капитализм, сменивший феодализм, создал огромные богатства, но затем стал «обузой», обслуживающей интересы одного лишь класса эксплуататоров за счет остального человечества. Но, после того как с капитализмом будет покончено, перед «производительными силами» откроется невиданный простор. Более того, на смену эксплуатации, колониям и империалистическим войнам придут солидарность, освобождение, мир и изобилие. Представить себе конкретный облик социализма было сложно ^[28]. Но в любом случае это было бы нечто отличное от капитализма. По логике для построения социализма следовало искоренить частную собственность, рынок и буржуазные парламенты, заменив все это коллективной собственностью, социалистической собственностью и властью народа (или советами). Разумеется, капиталисты никогда бы не позволили похоронить себя. Они бы насмерть сражались с социализмом, прибегая к любым средствам – вредительству, шпионажу, лжи, потому что это была бы война, победителем в которой мог бы стать только один класс. И самые ужасающие преступления становились нравственными императивами, необходимыми для построения рая на земле ^[29].

* * *

Массовое насилие призывало под свои знамена полчища, готовые сразиться с непримиримыми врагами, вставшими не на ту сторону истории ^[30]. Объявленный наукой марксизм-ленинизм и строительство социализма в реальном мире с дальнейшим движением к коммунизму как будто бы давали ответы на величайшие вопросы: почему в мире существует столько проблем (из-за существования классов) и как его можно улучшить (посредством классовой борьбы), причем дело нашлось бы для каждого. Жизни людей, во всех прочих отношениях незначительные, оказывались привязаны к строительству совершенно нового мира ^[31]. Реквизиции хлеба или работа на токарном станке становились ударами по мировому империализму. То, что участники этого процесса стремились к личной выгоде, не могло нанести ущерба делу: идеализм и приспособленчество всегда подкрепляют друг друга ^[32]. За стремлением повысить свою значимость стояло и накапливающееся возмущение. Почти половину населения СССР составляли те, кому было меньше 29 лет, что делало страну одной из самых молодых в мире, а молодежь выказывала особое увлечение идеей, которая приводила ее в эпицентр борьбы за то, чтобы построить завтрашний мир уже сегодня, отдав свои силы служению высшей истине ^[33]. Ссылки на капитализм как на антимир также помогают объяснить, почему, невзирая на импровизации, социализм, который предстояло построить под руководством Сталина, складывался в «систему», легко поддававшуюся истолкованию в рамках Октябрьской революции.

Сталин воплощал в себе высокую идею коммунизма. Вокруг него выстраивался культ, провозглашавший его вождем: это старинное слово прежде обозначало того, кто сумел возглавить группу людей, проявив способность к добыче и распределению наград, но стало равносильным понятию «верховный правитель», русским эквивалентом терминов «дуче» и «фюрер» ^[34]. Прославляя Сталина, люди прославляли свое дело и самих себя как его приверженцев. Сам он выступал против своего культа ^[35]. Сталин называл себя дерьмом в сравнении с Лениным ^[36]. В черновой вариант предназначенного для «Правды» репортажа о встрече Сталина с делегацией колхозников из Одесской области, состоявшейся в ноябре 1933 года, он вставил имена Михаила Калинина, Молотова и Лазаря Кагановича, чтобы создать видимость коллективного руководства страной ^[37]. Аналогичным образом, по словам Анастаса Микояна, Сталин упрекнул Кагановича, сказав ему: «Что это такое, почему меня восхваляете одного, как будто один человек все дела решает?» ^[38] Трудно сказать, что двигало им в подобных случаях – ложная скромность, неподдельное смущение или просто непостижимые глубины его личности, – однако продолжительные овации доставляли ему явное удовольствие ^[39]. Как вспоминал Молотов, «сначала [Сталин] боролся со своим культом, а потом понравилось немножко» ^[40].

* * *

Помимо этого, Сталин воплощал в себе многонациональный Союз. СССР, как и Российская империя, представлял собой уникальную евразийскую формацию, которая раскинулась на двух материках, не будучи при этом ни Европой, ни Азией. Сталин скептически относился к идее о том, что национальности со временем отомрут, в отличие от многих левых, поклонявшихся классу ^[41]. Национальная принадлежность в его глазах была и упрямым фактом, и возможностью, средством преодолеть предполагаемую отсталость ^[42]. Он уделял внимание насаждению лояльного партийного правления, скажем, на Украине или в своей родной Грузии, но в гораздо меньшей степени, чем российской истории и геополитике ^[43]. Россия пришла к представлению о себе как о провиденциальной силе, господним волеизъявлением имеющей особую миссию в мире. Российский двор своей роскошью затмевал все прочие монархии, но, несмотря на все успехи индустриализации, Россия оставалась аграрной империей, державшейся на плечах крестьян. Амбиций у нее всегда было гораздо больше, чем ресурсов, и это несоответствие усугублялось тем фактом, что у России не имелось естественных границ. Это влекло за собой покорение соседних земель, прежде чем они могли быть использованы в качестве трамплинов для гипотетического вторжения, и тем самым задавало динамику «оборонительного» экспансионизма. Такой была Россия, которую унаследовал этот грузин и которой он отдал всего себя как своему социалистическому отечеству.

Живой человек из плоти и крови, коммунист и революционер, окруженный врагами диктатор в окруженной врагами диктатуре, ужасный поджигатель классовой войны, воплощение всемирного коммунистического дела и евразийского многонационального государства, яростный защитник возрождающейся России, Сталин делал то же, что делали другие признанные вожди: он сформулировал и преследовал непротиворечивую цель, которой в данном случае являлось мощное государство, опирающееся на сплоченное общество, искоренившее капитализм и строившее индустриальный социализм ^[44]. Такие эпитеты, как «кровожадный» и «лживый», лишь в ничтожной степени описывают личность, с которой читатель встретится в настоящем томе. В то же время Сталин магнетически воздействовал на миллионы. Его колоссальный авторитет опирался на выкованную им сплоченную фракцию, построенный им мощный аппарат и марксистско-ленинскую идеологию, сложившуюся при его участии. Но его власть многократно усиливали простые люди, проецировавшие на него свои непомерные ожидания по части справедливости, мира и изобилия, а также национального величия. Диктаторы, накопившие огромную власть, нередко растрачивают себя по мелочам, бесконечно разглагольствуя о своих навязчивых идеях и парализуя государство. Но Сталин сосредоточился на создании великой социалистической державы. И в эпоху с 1929 по 1936 год, о которой пойдет речь в части III, он построил великую социалистическую державу с первоклассными вооруженными силами. Сталин был мифом, но он оказался равным мифу.