Несколько слов об источниках

Темой книги являются авторитарная власть, принуждение, манипуляция социальными противоречиями, изобретение мнимых врагов и институционализированные злоупотребления, но она основывается на изучении фактов. После Сталина осталось колоссальное собрание исторических документов. Его сохранившийся личный архив (фонд 558) существует в двух частях, в настоящее время объединенных в одну. Первые десять разделов (по терминологии российских архивов, описей) состоят из материалов, систематически поступавших из его собственного и других архивов в связи с работой над биографией Сталина в Институте Маркса – Энгельса – Ленина (ныне РГАСПИ), которую планировалось завершить к 60-летию Сталина, отмечавшемуся в 1939 году. Эти материалы включают его личные фотоальбомы, переписку и посвященные ему воспоминания. Книги из личной библиотеки Сталина (опись 4) были добавлены в фонд после его смерти. Более ценная вторая часть включает только один обширный раздел (опись 11), представляющий собой личный рабочий архив Сталина, который хранился в «особом секторе» аппарата, впоследствии преобразованном в Архив Политбюро (ныне Архив Президента РФ), но был передан в РГАСПИ в 1998–1999 годах. Решение о том, что хранить в своем рабочем архиве, принимал сам Сталин, но эти материалы не всегда показывают его в самом выгодном свете; напротив, многие хранившиеся им документы демонстрируют его политические ошибки и неоправданную жестокость по отношению как к противникам, так и к сторонникам (которые, несмотря на свои собственные преступления, порой предстают людьми, достойными сочувствия). Часть личного архива Сталина – какая именно, невозможно сказать, – была уничтожена им самим и другими. Например, известно, что он делал заметки в двух блокнотах – черном (по техническим вопросам) и красном (по кадровым вопросам), – но из этих блокнотов пока было обнаружено лишь несколько страниц. Также до сих пор не всплыли папки с компроматом на тех, кто входил в его ближайшее окружение, которые, как считается, хранились либо в сейфе в кремлевском кабинете Сталина, либо в шкафу на Ближней даче. Мы дождались публикации бесценных журналов посещений Сталина в двух его кабинетах (на Старой площади и в Кремле), но журналы посещений Сталина на его московской даче так и не изданы, и есть опасения, что они были утрачены или сданы в макулатуру. Пропало огромное сталинское собрание звуковых записей, а библиотека Сталина в основном разошлась по рукам. Тем не менее объем материалов, уцелевших и ставших доступными, поражает воображение.

В нашем распоряжении имеется не только личный архив Сталина, но и колоссальные партийные и государственные архивы из столицы и регионов, в то же время в сфере иностранных дел мы можем обратиться и к архивам других государств. Несмотря на то что в случае Сталина у нас не имеется ни аналога Mein Kampf, ни зафиксированных «застольных бесед», ни заслуживающих доверия мемуаров любовниц, нам доступна обширная переписка, которую Сталин вел во время отпусков в Сочи и Гагре, отправляя подробные указания тем, кто от его имени занимался текущими делами в столице. Кроме того, указания Сталина записывали многие его подручные – начальник кинопромышленности, глава Коминтерна, стенографист правительства – в режиме реального времени. Мемуары последующих лет, в ряде случаев весьма разоблачительные, дополняют архивные материалы и порой дают к ним ключ. С целью последующего распространения в качестве указаний стенографировались все партийные съезды, большинство выступлений Сталина на приемах в Кремле и некоторые важнейшие заседания Политбюро и Центрального Комитета. Превосходным источником, позволяющим проникнуть в мысли Сталина, служит центральная печать, находившаяся под его жестким контролем. Архивы советской тайной полиции, контрразведки и управления охраны по-прежнему почти целиком закрыты, а к архивам вооруженных сил и внешнеполитического ведомства доступ может быть сильно затруднен, но этими учреждениями выпущено огромное число сборников документов, а исследователи, которым был предоставлен необычайно широкий доступ к архивам, включая материалы советской тайной полиции, издают монографии с обширными цитатами. Кроме того, существует сканирование, позволяющее без особого шума делиться документами. Таким образом, корпус фактов и свидетельств при всей его неполноте все же невероятно обширен.

С этими материалами работали многие исследователи, и настоящий том многим обязан превосходным работам Р. У. Дэвиса (экономика), Олега Хлевнюка (партийно-государственный аппарат), Владимира Хаустова (тайная полиция), Мэтью Лено (события, связанные с Сергеем Кировым), Владимира Невежина (представление о советском государстве как о великой державе), Адама Туза (большая стратегия нацистской Германии), Габриэля Городецкого (британский истеблишмент и внешняя политика Сталина) и многих других авторов, упоминаемых в примечаниях.

Невозможно выразить словами, насколько улучшилась эта книга стараниями моего американского редактора Скотта Мойерса, как и всей команды из издательства Penguin. Ему же, а также моему агенту Эндрю Уайли моя книга вообще обязана выходом в свет. Также заслуживают упоминания доброта и проницательность многих других людей, их слишком много, чтобы иметь возможность перечислить здесь. Да позволено мне будет выразить благодарность им всем, особенно архивистам, библиотекарям и моим коллегам-историкам из России. Олег Будницкий устроил меня младшим научным сотрудником в свой Международный центр истории и социологии Второй мировой войны и ее последствий при Национальном исследовательском университете «Высшая школа экономики» в Москве. Кроме того, огромную пользу мне принесла работа в Институте Гувера при Стэнфордском университете, чьи библиотека и архив содержат невероятные сокровища, и я глубоко благодарен их директору Эрику Уокину. Но прежде всего я обязан Принстонскому университету, благодаря которому мне на протяжении большей части трех десятилетий доставались замечательные студенты, а также пристанище, о каком только может мечтать историк.

Сенатский дворец (Московский Кремль)

Смольный (Ленинград)

Голод в СССР, 1931–1934 гг.

Япония: владения и амбиции

Китай: иностранная оккупация и гражданская война

Испания: путч и гражданская война, 1936–1939 гг.

Финляндия: Зимняя война 1939–1940 гг.

Большой Германский рейх, расширение Советского Союза

* Не только Словакия, но и Генерал-губернаторство входили в Рейх.

Часть I
Равный мифу

Вот он – величайший и значительнейший из наших современников… Во весь свой рост он возвышается над Европой и над Азией, над прошедшим и над будущим. Это – самый знаменитый и в то же время почти самый неизведанный человек в мире.

Анри Барбюс. Сталин (1935) ^[1]

Сталин был человеком из плоти и крови. Он коллекционировал часы ^[2]. Он играл в кегли и на бильярде. Он любил поработать в саду и попариться в русской бане ^[3]. В его гардеробе имелись костюмы и галстуки, но он в отличие от Ленина никогда их не носил, так же как в отличие от Бухарина не питал пристрастия к традиционным крестьянским рубахам и черным кожаным курткам. Он предпочитал полувоенный френч – серый или цвета хаки, – застегнутый до верха, а также мешковатые брюки цвета хаки, которые он заправлял в высокие кожаные сапоги. Он не пользовался портфелем, но иногда носил документы, сложенные в папку или обернутые газетой ^[4]. Ему нравились цветные карандаши – синий, красный, зеленый, – выпущенные на московской фабрике имени Сакко и Ванцетти (которую построил американец Арманд Хаммер). Он пил минеральную воду «Боржоми» и вина – красную «Хванчкару» и белое «Цинандали» – из своей родной Грузии. Он курил трубку, набивая ее табаком из папирос марки «Герцеговина Флор» – обычно по две папиросы на трубку. У себя на столе он поддерживал порядок. У него на дачах поверх ковров были положены узкие дорожки, и он старался ходить только по ним. «Помню, он как-то просыпал немного пепла из трубки на ковер, – вспоминал Артем Сергеев, после смерти своего отца какое-то время живший в семье Сталина, – и тут же сам щеточкой, ножиком его собрал» ^[5].

Сталин питал страсть к книгам; читая их, он делал пометки и пользовался закладками, чтобы находить нужные места. (Его личная библиотека к концу жизни насчитывала более 20 тысяч томов.) Он писал комментарии на полях трудов Маркса и Ленина, а также Платона, немецкого стратега Клаузевица, которого читал в переводе, и Александра Свечина, бывшего царского офицера, которому Сталин никогда не доверял, но который показывал, что единственной постоянной на войне является отсутствие каких-либо постоянных ^[6]. «Читал Сталин очень много, – отмечал Артем Сергеев. – И всегда, когда мы виделись с ним, спрашивал, что я сейчас читаю и что думаю о прочитанном. У входа в его кабинет, я помню, прямо на полу лежала гора книг». Сталин советовал читать классиков – Гоголя, Толстого – и говорил Артему и своему сыну Василию: «Во время войны будет много ситуаций, с которыми в жизни ты не сталкивался. Тебе надо принять решение. А если ты много читал, у тебя в памяти уже будут ответ и подсказка, как себя вести и что делать. Литература тебе подскажет» ^[7]. Самым любимым из русских авторов у Сталина был, пожалуй, Чехов, который, по его мнению, выразительно изображал не только положительных, но и отрицательных персонажей. Тем не менее, судя по замечаниям, разбросанным по трудам и выступлениям Сталина, еще больше времени он тратил на чтение советской беллетристики ^[8]. Пометки, оставленные им в прочитанных книгах, нередко были очень непочтительными: «Чепуха», «Дурак», «Подонок», «Ерунда», «Ха-ха!».

Манеры Сталина отличались грубостью. Когда 5 апреля 1930 года один из руководителей советской экономики нарисовал черными чернилами карикатуру на наркома финансов Николая Брюханова, изобразив его подвешенным за мошонку, Сталин написал на рисунке: «Членам П.[олит]Б.[юро]. За все нынешние и будущие грехи подвесить Брюханова за яйца; если яйца выдержат, считать его оправданным по суду, если не выдержат, утопить его в реке» ^[9]. Однако при этом Сталин старался выглядеть солидным государственным деятелем, вычеркивая свои шутки и грубости даже из стенограмм официальных заседаний, которые предназначались только для внутреннего распространения ^[10]. Во время выступлений, желая подчеркнуть свои слова, он иногда поднимал указательный палец, но обычно избегал театральщины. «У Сталина все жесты были очень размеренны, – вспоминал Артем Сергеев. – Он никогда резко не жестикулировал». Помимо этого, Артем усвоил, что его приемный отец скуп на похвалу. «В выражениях он никогда не употреблял превосходных степеней: чудесно, шикарно… Он говорил „хорошо“. Выше „хорошо“ он не говорил, не оценивал. Мог сказать „годится“. „Хорошо“ – это было высшей похвалой из его уст» ^[11].

Сталин нередко поминал Бога («не дай бог», «прости, господи») и ссылался на фарисеев и другие библейские сюжеты ^[12]. В своем родном городе Гори он жил напротив собора, ходил в приходскую школу, с чувством пел в хоре и решил стать священником или монахом, сумев поступить в тифлисскую семинарию, где он молился девять-десять раз в день и прошел полный курс обучения, хотя и не сдал выпускных экзаменов. К тому времени он уже увлекся запрещенной литературой, начав с Виктора Гюго и постепенно дойдя до Карла Маркса, проникся неприязнью к организованной религии и забыл о былой набожности ^[13]. Слухи о том, что Сталин в 1930-е годы посещал церковные службы, так и не получили подтверждения ^[14]. В пометках Сталина, оставленных им в произведениях Достоевского и Анатоля Франса, он по-прежнему проявляет внимание к таким темам, как Бог, церковь, религия и бессмертие, но в отношении глубины и сущности этого интереса трудно сказать что-либо определенное ^[15]. Как бы то ни было, он уже давно отказался от христианских представлений о добре и зле ^[16]. Его нравственной вселенной была вселенная марксизма-ленинизма.

Судя по всему, у Сталина было очень мало любовниц и определенно не было гарема. Его семейная жизнь не была ни особенно счастливой, ни особенно несчастливой. Его отец Бесо умер относительно молодым, что не было редкостью в начале XX века; мать Кеке вела одинокую жизнь в Тифлисе. Первая жена Сталина Кетеван (Като) Сванидзе, грузинка, на которой он женился в 1906 году, через год умерла в мучениях от болезни, обычной для Баку. Он женился снова, на Надежде (более известной как Надя) Аллилуевой, русской, в 1901 году родившейся в Тифлисе и одно время тоже жившей в Баку. Сталин знал ее еще ребенком. Они поженились в 1918 году, когда Сталину официально было 39 лет (в реальности – 40). Надя работала его секретарем, затем была одним из секретарей у Ленина, но у нее были более серьезные амбиции. У супругов родилось двое здоровых детей – Василий (г. р. 1921) и Светлана (г. р. 1926). Кроме того, у Сталина был сын от первого брака – Яков (г. р. 1907), который по воле отца в течение первых 14 лет жизни воспитывался у родственников в Грузии. Сталин избегал контактов со своими многочисленными кровными родственниками с отцовской и материнской стороны. Правда, его жизнь проходила среди родни со стороны жен – многочисленных братьев и сестер Като и Нади и их супругов, – но с течением времени его интерес к ним угасал. Его личная жизнь была принесена в жертву политике.

* * *

Сталин был коммунистом и революционером. Он не походил на Дантона, пылкого француза, который мог подняться на трибуну и воспламенить толпу (пока не был казнен на гильотине в 1794 году). Сталин говорил тихо, порой почти неслышно, из-за проблем с голосовыми связками. Не отличался он и удалью, подобно своему современнику итальянскому летчику Итало Бальбо (г. р. 1896), squadrista-чернорубашечнику с неизменной сигареткой, прилипшей к губе, который воплощал в жизнь фашистский идеал «нового человека», водя ровным строем армады самолетов над Средиземным морем, а затем и над Атлантикой и получив международную известность (в итоге он погиб, когда его самолет был сбит зенитками его же собственной страны) ^[17]. Сталин же становился белым, когда поднимался в воздух, и избегал полетов. Ему нравилось, когда его звали Кобой – по имени героя-мстителя из грузинского фольклора и реально существовавшего человека, сыгравшего для Сталина роль благодетеля и оплатившего его обучение, – но один из друзей детства придумал для него прозвище Геза (что означало на горийском диалекте «хромой») из-за неуклюжей походки, выработавшейся у Сталина после несчастного случая. Чтобы сделать шаг, ему приходилось заносить вперед все бедро ^[18]. Этот и другие физические дефекты явно тяготили его. По словам телохранителя Сталина, однажды на Кавказе около своих любимых лечебных ванн в Мацесте тот встретил мальчика лет шести. Сталин «протянул ему руку и спросил: „Как тебя зовут?“ – „Валька“, – солидно ответил мальчик. „Ну, а меня Оська-рябой, – в тон ему сказал т. Сталин. – Ну вот, мы теперь с тобой знакомы“» ^[19].

Заманчиво найти в этих уродствах, как в скрюченной спине шекспировского Ричарда III, истоки кровожадной тирании: мучения, ненависть к самому себе, скрытую ярость, вспышки гнева, манию к низкопоклонству. Мальчику из Мацесты было почти столько же лет, сколько было Сталину, когда он перенес болезнь, навсегда оставившую следы на его носу, нижней губе, подбородке и щеках. Его оспины подвергались ретуши на снимках, предназначенных для публики, а неуклюжая походка Сталина не афишировалась. (Кинооператорам не разрешалось снимать его на ходу.) Люди, встречавшиеся с ним, обращали внимание на его обезображенное лицо и странные телодвижения, как и на признаки его возможной неуверенности в себе. Он любил анекдоты и карикатуры, но только не на себя самого. (Известно, что якобы сверхуверенный в себе Ленин не допускал, чтобы в печати появлялись даже дружеские шаржи на него ^[20].) Сталин отличался странным чувством юмора. Те, кто имел с ним дело, отмечали у него вялое рукопожатие и то, что он совсем не такой высокий, каким кажется на снимках. (Сталин имел рост около 1 метра 70 сантиметров – примерно такой же, как у Наполеона, и на три сантиметра меньше, чем у Гитлера, чей рост составлял 1 метр 73 сантиметра ^[21].) И все же, несмотря на первоначальный шок – это и вправду Сталин? – большинство из тех, кто видел его впервые, обычно понимали, что не могут отвести от него взгляда, особенно от его выразительных глаз ^[22]. Более того, они видели, что он несет на себе тяжкий груз, навалившийся на него страшным бременем. В отличие от шекспировского Ричарда III Сталин обладал талантами и железной волей, чтобы править огромной страной. Он источал харизму – харизму диктаторской власти.

В годы после Великой войны диктатура воспринималась многими как средство, позволявшее выбраться из болота обыденности, «состояние исключительности», как выразился будущий теоретик нацизма Карл Шмитт ^[23]