– Омс? Не верю. Этот парень никогда не говорит про убийства. – Она взглянула на солдата, который сидел рядом с капралами, но не вместе с ними. Это явно привлекло его внимание, поскольку Омс повернул голову и, встретившись с Заводью глазами, скорчил гримасу. Она ответила ему тем же и вновь посмотрела на Аникс, которая как раз запихивала в рот комок ржаволиста. – Вчера вечером он толковал про нервы.

– Про что?

– Про нервы. Такие штуки, которые у него в теле, типа веревочек. Будто они постоянно дергаются туда-сюда.

Взгляд Аникс подернулся туманом.

– Наверняка прикидывался.

– Омс? Да нет, вряд ли. Этот парень просто не умеет прикидываться. К тому же он теперь весь на нервах.

– Что-то не похоже. Вид у него какой-то полусонный.

– Кстати, Омс спрашивал меня про призраков, духов и богов. Интересовался, любят ли они трахать смертных, и что, если кто-то из них так и сделал?

Аникс сплюнула бурую жижу в пустую кружку на столе, заглянула в нее и отодвинула подальше.

– И что ты ему ответила, Заводь?

– То же, что ответил бы любой другой на моем месте.

– А именно?

– Ну, я сказала: «Нет, Омс. Я с тобой точно не трахаюсь, так что отвали».

– Да уж, с этим не поспоришь, – кивнула Аникс. – Так… кто ты из них?

– Из кого?

– Ну, ты дух, призрак или бог? В смысле, богиня?

– Лично я вообще ни при чем, поскольку с Омсом никаких дел не имела.

– Думаешь, кто-то из них все-таки его трахнул?

– Омса? Да кому он нужен? Нет, Омс просто закидывает удочку. Треплет языком почем зря. – Заводь откинулась на стуле и скрестила на груди руки. – Вот почему никакой он не коготь и никогда им не был.

– Может, ты и права, – не стала спорить Аникс. – В конце концов, в нем нет ничего магического. А ведь большинству когтей, как тебе известно, присуща магия.

– Что, правда?

– Конечно. Они маги-убийцы, Заводь. Если ты не обладаешь такими способностями, то можно даже не мечтать о том, чтобы вступить в их ряды.

Заводь уставилась на Аникс Фро, издав странный звук, о значении которого оставалось только догадываться, а потом выругалась.

– Вот всегда так, Худ побери! Прямо как в гробницах – каждый раз кто-то обходит тебя на повороте и добирается туда первым!

Подошел Чашка, забрал свою кружку, осушил ее, поставил обратно и убрел прочь.

Заводь взглянула на кружку, потом на Аникс, которая встретилась с ней взглядом и тоже посмотрела на кружку, после чего уже обе женщины уставились на нее в упор. Наконец Аникс поднялась со стула, сгребая со стола свой мешочек с деревянными фишками:

– Нужно кое-что подрисовать.

– Опять свинцовой краской?

– Почему бы и нет? У меня целый горшок этого дерьма. Главное, не перестараться.

– Может, именно поэтому у тебя такой болезненный цвет лица, Аникс?

– Не болезненный, а фарфоровый.

Сержант Шрейка окунула кончик косы в вино, ухватила его полными губами и пососала.

– Ты и правда так считаешь? – спросил Трындец.

– Мы бросили костяшки, Трындец, – проговорила она, продолжая жевать косу. – И я проиграла.

– Ну да, скажи еще, что в твоем взводе людей недостает. Можно подумать, раньше никогда такого не бывало.

– Бывало, конечно… Но репутация бежит впереди тебя. И она не из лучших.

– Ну вот, каждый раз одно и то же! – недовольно бросил Трындец, который был слегка навеселе, что лишь усугубляло ситуацию. – Разве я виноват, что на моей стороне Госпожа Удача? С чего вдруг окружающие решили, будто мне везет за их счет, а потому всех, кто рядом со мной, преследует Господин Несчастье? Это нечестно. Несправедливо.

– Ты абсолютно прав, – ответила Шрейка. – Нарушен Закон Справедливости. Предлагаю тебе подать жалобу на вселенную. Лучше всего, конечно, нацарапать ее на глиняном черепке и швырнуть его в колодец. Мне говорили, что так каждый раз срабатывает.

– Почему бы тебе не считать меня чем-то вроде своего амулета?

– Я бы так и сделала, будь в тебе хоть что-то похожее на амулет. Ты слишком заурядный, Трындец. К тому же ты пришел к нам с прозвищем, которое уже где-то успел заслужить.

– Я заслужил его потому, что потерял слишком многих друзей. Потому что в твоей жалкой вселенной нет никаких законов.

Шрейка снова окунула косу в вино и помешала.

– Моя вселенная вовсе не жалкая. Она полна цветов, лужаек и бабочек под ярким солнцем в теплый летний день. Хочешь туда попасть?

– Еще как.

– Ха, даже и не надейся. Ты слишком заурядный и к тому же приносишь несчастье. А теперь нам никуда от тебя не деться, и если ты переживешь нас – клянусь, Трындец, я сломаю Стражу врат другую ногу, чтобы вернуться сюда и преследовать тебя весь остаток твоей жалкой жизни, не посмотрю, что тебя Госпожа Удача в зад поцеловала. И я не одна явлюсь за тобой, но еще и приведу с собой друзей.

Трындец уставился на собеседницу, глядя, как она снова сует конец косы в рот и шумно обсасывает его.

– Надеюсь, ты подавишься своей косой, – сказал он.

– Это смотря кому из нас повезет. А теперь иди отсюда. Можешь и дальше напиваться, только блюй на колени кому-нибудь другому, ладно? А я жду Штыря.

Встав, Трындец пошатнулся, но тут же со всем возможным достоинством повернулся кругом и направился к выходу. Ему в любом случае не нравилась «Торговая таверна», особенно в эту ночь перед отправкой в Серебряное Озеро. Хуже того, он чувствовал: что-то здесь не так. Трындец не смог бы сказать, что именно, но подобное ощущение возникало у него и прежде, обычно накануне катастрофы. С другой стороны, вряд ли стоило кому-то об этом говорить, особенно если учесть, что, после того как его в прошлый раз посетило такое предчувствие, они без труда прикончили около сотни незадачливых разбойников.

Похоже, жизнь его обрела новую траекторию. Трындец, спотыкаясь, спускался по лестнице, делая по одному мучительному шагу зараз.

Оказавшись на улице, Трындец помедлил, чувствуя, как его обдает холодное дыхание ночи. Он решил, что терпеть не может сержанта Шрейку с ее пропитанной вином косой и большими мокрыми губами, подернутыми пленкой безжизненными, похожими на лужицы воды глазами, острым подбородком и широкими скулами, костистой грудью и слегка подвернутой левой ступней, из-за чего походка ее казалась неуверенной, несмотря на пружинистый зад. Особенно Трындец ненавидел Шрейку за ум и сочившийся, подобно змеиному яду, сарказм. Но больше всего его раздражало то, как сержант владела своим палашом. Только представить – разрубить мужика пополам до груди! Он ни за что бы не поверил, если бы не видел собственными глазами.

Это случилось сразу после того, как Трындец спас жизнь капралу Подтелеге, а может, непосредственно перед этим. Не важно. Да, Шрейка была слегка полновата в плечах, но в конце внезапной атаки она прыгнула вперед, зайдя противнику с фланга – тот ее даже не видел, и обе его руки были отчего-то подняты, – и нырнула ему под локоть, нанеся удар. Треснули ребра – хрясь! хрясь! – а потом хлынула кровь, и разбойник рухнул, захлебываясь красной жижей.

Да, Трындец действительно ненавидел Шрейку. Ненавидел настолько, что ему хотелось лишь одного – хорошенько оттрахать ее.

Но заурядным, как она выразилась, мужчинам не везет с подобными женщинами, отчего он ненавидел Шрейку еще больше. Так что следовало признать: его жалкая вселенная лишь в очередной раз показала ему свою унылую физиономию.

Он вдруг пошатнулся, ощутив внезапное озарение.

«Твоя вселенная, Трындец? Да это же твое идеальное отражение! Так есть, и так будет всегда. Будь же мужчиной и осознай эту истину!»

Да пусть черноперая чума пожрет Госпожу со всей ее удачей! В следующий раз, в следующей схватке, в следующем чем угодно, он решительно пойдет напролом, молясь, чтобы Господин Несчастье толкнул его в спину.

«Покончи уже с этим. Покончи раз и навсегда, будь ты проклят!»

А потом Трындец упал на колени, и его стошнило.

– Речь идет о великом благе, – говорил Плед, – и если для этого пришлось приковать к клятой стене нескольких несчастных придурков, это в любом случае лучше, чем если бы весь клятый континент оказался под водой и потонули многие тысячи.

– Легко тебе говорить, – возразила Голодранка. – Это ведь не тебя приковали к Стене Бури.

– Я рассуждал о принципах, Голодранка, поскольку именно к ним нам постоянно приходится обращаться.

– Твои принципы – всего лишь способ придать лоск неприятным подробностям, Плед. Поэтому я и говорю, что Камнедержец поступил правильно.

– Вообще-то, мы доподлинно не знаем, что сделал Камнедержец, – заметил Фолибор.

– Опять завел старую песню, – набросилась на него Голодранка. – Возможно, Фолибор, ты удивишься до глубины души, но твое невежество вовсе тебя не защищает и не оправдывает. Оно лишь подчеркивает твои изъяны, не говоря уже об ужасающем недостатке образования.

Фолибор моргнул.

– А ты, в свою очередь, позволяешь себе нападки личного характера, каковые являются последним прибежищем проигравших.

– Ошибаешься. Мое последнее прибежище – вот этот кулак, который врежется тебе в рожу.

– Ха! – фыркнул Плед. – Как будто физическое насилие – не первое, что выбирают обделенные интеллектом.

Голодранка нацелила на него палец:

– Вот именно! И как поступил Камнедержец на Стене Бури? Он прекратил сражаться! Положив таким образом конец всем убийствам и смертям!

 
– И мчатся воды ледяные, —
 

пропела Никакнет, —

 
Сверкают белых волн серпы,
Один лишь камень недвижим.
Солены гривы их коней,
Что кружат возле башни.
Готов ли сердце ты сожрать
Поверженного Бога?
Сразиться, по ступеням ввысь взойдя,
С несчастной дочерью его?
Взгляни же на клинок гранитный,
Что не поднимется уже…
 

Тяжелые пехотинцы молчали, у некоторых на глазах выступили слезы.

Фолибор, вздохнув, откинулся на стуле. Хватило нескольких поэтических строк, чтобы не дать волю кулакам.

– Что там дальше? – хрипло спросил Плед.

Никакнет пожала плечами:

– Не помню, если честно.

– Что-то насчет «ослепшего глаза», – подсказал Изыск.

– Это не та песня, – прорычал Громоглас, яростно глядя на Изыска. – Ты имел в виду «Ипшанкскую балладу»…

– Вовсе нет! – рявкнул Изыск. – «Ипшанкская баллада» исполняется в ритме четыре-три-четыре, а барабан нужно понизить на октаву…

– И еще кто-нибудь должен отбивать контрапункт чечеткой!

– Это только в Дал-Хоне! Никого больше не волнует какая-то чечетка, клятый дурень!

Фолибор застиг всех врасплох, стукнув кулаком по столу и расплескав вино и эль.

– Мы обсуждали принципы, составляющие истинную этическую добродетель, друзья мои. Голодранка решила сосредоточиться на судьбе Камнедержца на Стене Бури и на Омовении Слезами, которое затем очистило Коланс. Могу ли я воспользоваться возможностью, приведя в качестве контрпримера так называемый Подвиг без Свидетелей…

– Только не это! – крикнула Голодранка. – Если никто не видел, как погибли охотники за костями, то откуда, Худ побери, мы вообще можем знать, что там произошло? Вся эта история – подделка! Даже хуже того – выдумка!

Плед привстал на стуле, оскалив зубы.

– И что плохого в выдумке?

 
– Неведомы наши судьбы, —
 

вдруг снова пропела Никакнет, —

 
Где кончается магии путь,
И крылья не могут убежища дать…
 

И опять, пока она продолжала петь, все чудесным образом успокоились. Но Фолибор знал, что ночь будет долгой. Он взглянул на Никакнет, моля всех богов, чтобы в ее памяти нашлось достаточно вдохновляющих стихов.

Когда Шрейка увидела вошедшего в таверну Штыря, она также заметила, что Дрючок встал и направился к ее столу, оказавшись там первым. Женщина ногой отодвинула стул, и сержант, коротко кивнув, тяжело сел на него.

– Вряд ли это кому-то понравится, – проговорил он, бросив взгляд на взявшего еще один стул Штыря.

– Трындец напился, – объявила Шрейка.

– И что с того? – хмуро спросил Дрючок.

– Похоже, старые истории – правда. Теперь у нас есть доказательство. Как только становится всерьез дерьмово, Трындец напивается первым.

– Не вижу в нашей ситуации ничего дерьмового.

– Это пока.

– Что ж, – помолчав, сказал Дрючок, – жаль, что ты не сумела его отвлечь.

– Я тебе говорила, Дрючок, это плохая идея. Слушай, я с трудом себя сдерживала, чтобы не распустить руки. Он такой… милашка.

Штырь и Дрючок переглянулись.

– Да ну вас обоих на хрен. Сама знаешь, что лезть в штаны товарищу по взводу – дурной тон.

Подошел слуга, поставил на стол кувшин дешевого натианского вина и удалился.

– Он забыл про ваши кубки, – заметила Шрейка, придвигая к себе свой, чтобы ни у кого не возникло соблазна. – Но вы можете передавать кувшин друг другу.

– Что, фокус с косой не сработал? – спросил Штырь.

– Ну… Трындец недовольно фыркал, однако не мог отвести от нее взгляда. Иными словами, все получилось наоборот. Полагаю, если бы я начала ковырять в носу… но нет, ничего не поможет. Мы словно два магнита на столе, медленно ползущие друг к другу. А потом… щелк!

– Четырехногий спинозверь, – хмыкнул Дрючок. – Немного от Шрейки, немного от Трындеца.

– А ты называла его уродом? – осведомился Штырь.

– Нет, только заурядным.

– В следующий раз попробуй назвать уродом.

Дрючок шумно выдохнул через нос:

– Сказать можно все, что угодно, однако это ничего не изменит. Ведь на самом деле Трындец вполне симпатичный парень, по крайней мере с твоей точки зрения, Шрейка. Что касается меня, то, если бы мне приходилось каждое утро видеть его физиономию, я бы, вероятно, повесился.

– Это потому, что ты вообще ненавидишь всех вокруг.

– Да ничего подобного, Шрейка, какая там ненависть. Просто люди меня утомляют. – Он моргнул. – За исключением нынешней компании.

Штырь откашлялся.

– Лейтенант Балк поведет свою колонну. По пути к Серебряному Озеру будем разбивать лагеря порознь, но я все равно ожидаю перебранок и, возможно, пары стычек. Придется крепко держать наших солдат в узде. Капитан хочет, чтобы все это поняли. Есть будем все вместе.

Откинувшись на стуле, Шрейка окунула косу в вино, но тут же, нахмурившись, выдернула ее обратно.

– Предвижу эпическую драку за жратву, сопровождающуюся потерями с обеих сторон. Предлагаю начать первыми – пусть Омс начинит несколько караваев хлеба «трещотками». Знаю, их используют, чтобы пугать лошадей, но, если такая штука взорвется во рту, сюрприз будет еще тот.

– Малазанская империя уже не та, что раньше, – вздохнул Дрючок. – Это надо же, берут на службу наемников. Причем, словно в насмешку, не абы каких, а тех, с которыми мы только что сцепились рогами.

– Их предыдущий работодатель мертв, – напомнил Штырь.

– Взгляни на нас, – вдруг сказала Шрейка. – Осталось всего трое сержантов.

– Зато впредь совещания будут короче. – Дрючок поднял руку. – Знаю, нехорошо так говорить. Извини. Нам стоит брать пример с Заводи.

Шрейка удивленно подняла брови:

– Что? С этой колдуньи с ножиком?

– Никто не знает, что она чародейка, – ответил Дрючок.

– Да брось! Все наши в курсе!

– Но сама Заводь об этом не знает.

– В таком случае она идиотка, – заявила Шрейка. – И ты полагаешь, что мы все должны быть такими же идиотами?

– Просто Заводь не воспринимает реальный мир, – объяснил Дрючок, – включая окружающих ее людей. Она живет в своем маленьком мирке, и в каком! Битком набитом ее мертвыми друзьями, а также живыми, которые скоро умрут. А тем временем все остальное для нее вообще не существует! – Он откинулся на стуле. – Лично я ей завидую.

Шрейка опять окунула в вино кончик косы, а потом обсосала его.

Двое сержантов за столом не сводили с женщины взгляда.

Нахмурившись, она выдернула косу изо рта и бросила:

– Все вы одинаковые, мужики гребаные!