Денежные запасы таяли быстро и опять на выручку своей семьи встала Ирини. Точно так же, как прежде в Осакаровке, принялась за дело: нажарит семечек, напечет пирожков и идет через горы по проторенным тропам к городскому базару, недалеко от моря. Неважно, что трудная дорога вверх занимала два часа, неважно, что ноги гудели и руки отнимались. Все продаст, купит за бесценок ведро хамсы или барабули и идет назад, торгует вечером у себя в Бзыбе. Следом за ней и подруга ее Ксенексолца принялась за торговлю. Она специализировалась на варениках. Очень их деньги помогали в строительстве жилья. К зиме успели внутри побелить две крохотные комнаты и войти в дом. К середине весны, Ирини даже ухитрилась купить себе и Кики красивые красные босоножки. Принарядившись и стоя друг перед другом (зеркала не было), они решили, что выглядят вполне прилично, и что можно наконец съездить в Красную Поляну к полюбившимся им сестрам Марфе и Марице. Ксенексолца тоже хотела с ними поехать, но ее мать не отпустила. Роконоца сначала была категорически против этой поездки, но потом смягчилась: ничего с ними не случится, ведь ездила же она сама когда-то с десятилетним Харитоном в Севастополь.

Очень страшно было ехать по извилистой, ухабистой дороге, особенно, когда проезжали скальный участок, над обрывом, вдоль горной бурлящей реки Мзымты: так и казалось, что все они свалятся туда вниз и убьются насмерть. Некоторые ехали изрядно побледневшие, сжавшись в комочек и зажмурив глаза. Добирались сестры с приключениями целый день, но все-таки к вечеру они уже были на месте. Горный поселок Красная Поляна, о котором столько успели рассказать сестры Сарваниди, предстал пред сестрами в полной своей вечерней красе.

После утомительного жаркого приморского дня им показалось, что они попали в рай: хрустальный воздух был свеж и прохладен, подобно ручью, утоляющему жажду путника. Куда не кинь взгляд – везде стройные хвойные деревья. Высоченные горы кажутся совсем близкими. Слегка напуганные извилистой и опасной дорогой, которая поднималась все выше и выше, Ирини с Кики смотрели на эти красоты с восторженностью, на которую способна молодая душа. Они забыли про усталость, чувствовали себя весело и счастливо. Давно они не испытывали такого состояния… Разыскали улицу Партизанскую. Низенький дом, крылечко давно не крашенное, но сохранившее кое-где выцветший голубой цвет.

Встретили их очень хорошо. Старший брат сестер, Василий, был особенно внимателен к обеим сестрам – гостьям, все расспрашивал подробно об их жизни, пообещал проведать их, потому как в Бзыбе у него-де жил хороший знакомый. Перед сном, родители подруг долго расспрашивали Кики с Ирини о высылке, о жизни в Осакаровке, о переезде. На вопрос сестер о деде Билбиле, рассказали, что, как и все, был репрессирован в сорок втором году со всей семьей. Никого из семьи не оставили. Отправили в Сибирь. Хорошие ребята у него были и девчата тоже. Семья была крепкая, зажиточная, веселая. Много пели и играли на кеменже. Особенно сам Билбил, пел так, что все заслушивались. Долго говорили. Вспоминали прошлую, хорошую довоенную жизнь. Улеглись поздно. Хоть и тесно было в многодетной семье, но гостей уложили спать на удобный топчан, а сами сестры – хозяйки спали где-то на дворе под навесом. Утром их повели посмотреть краснополянские красоты и достопримечательности. Поселок был маленьким, но посмотреть действительно было что.

– Ну, как – высокие у нас горы? – задорно любопытствовал Василий.

– Да, высоченные! – отвечала Ирини, восхищенно оглядывая их, приложив руку ко лбу и задрав голову.

– Главное, куда ни глянь, везде горы и все высокие. И небо низкое. У нас в Юревичах не так было.

Василию не интересно было слушать про какие-то Юревичи:

– А знаете, как эта гора называется?

– Как?

– Аибга. Видите, пять вершин? Их так и называют – Пятиглавая Аибга.

– А вон там – Ачишхо, показала на другую сторону Марица.

– Если приглядеться, то вершина Ачишхо напоминает лицо горца в папахе и бурке.

– Где, как?

– А вон, видите выступы… И в самом деле, девчонкам показалось, что гора напоминает бородатое лицо лежащего человека. Все так было интересно!

Побывали на Гусином пляже, тихое и широкое место горной реки Мзымты, чуть в стороне от поселка. Вода чистая, голубая, а местами, в стремительных потоках серебристо-белого цвета. И очень холодная. Было жарко, но девчонки не стали купаться при Василии. Марфа, не стесняясь брата, высоко задрала подол платья и намочилась до пояса.

– А через пятнадцать минут высохну, – беззаботно заявила она.

Особенно приезжих сестер заинтересовал домик самого Сталина, куда он иногда приезжал, по рассказу Василия, отдыхать.

– Так ты тоже видел Сталина? – понизив голос, недоверчиво спросила Ирини.

Видно было, что Ваське хотелось похвастаться, что да, видел самого, но побоялся. За всякие такие разговоры можно было загреметь на всю оставшуюся жизнь:

– Нет, не пришлось еще. Но какие мои годы! – он энергично обнял девчонок за плечи. – Увижу еще и все вам расскажу. Сестры деликатно вывернулись из-под его рук.

– Ладно, девочки, пойдемте дальше, – предложил Василий, – посмотрите турбазу. На нее тоже приезжал товарищ Сталин. Тайно приезжал. Видели его только начальники здешние.

Ирини с Кики понимающе кивали головой. Напоследок, они кое-как дошли до этой туристической базы. Располагалась она на склоне горы. Бедные новые босоножки! Потрепались же они за этот поход на гору! Но зато сколько впечатлений! Поселок был каким-то праздничным, веселым. Нет, не хотелось уезжать от такой красоты и от таких подруг. Снова договорились встретиться, только уже в Бзыбе. Марица даже прослезилась, прощаясь с ними.

И вот, опять сестры Христопуло трясутся вместе с другими поселковскими, плотно сидящими на лавках того самого грузовика, который ходил раз в день на берег моря.

* * *

Марица Сарваниди ненавидела нищету своей семьи. Как ей хотелось навести красоту в их приземистом, маленьком доме, купленном недавно отцом в Красной Поляне! Прежний их дом в поселке «Монастырь» отец продал и переехал в Красную Поляну, потому что здесь жил его родной брат Иван. Кроме того, на новом месте он нашел хорошую работу на пилораме. Здесь пилили доски на нужды города и поселка с утра до вечера. Платили не так уж плохо, но отец, получив деньги, тут же половину пропивал. Мать специально, в дни зарплаты, ходила встречать его, но он каким-то образом ухитрялся опередить ее появление. Ей приходилось отбирать деньги у подвыпившего уже покладистого мужа. Так что денег всегда не хватало. Марица, недавно сумела заработать деньги на пасеке у дяди Ивана и купила белой марли. Вместе с Марфой сшили занавески на окна. То-то радости было!

Марица очень полюбила новых подруг, собственно, других у нее не было. Некогда было проводить с ними время. На ее воспитании были три брата. Сестра Марфа в этом деле не помощница, хотя и была ее единственной подругой. Вчера эта подруга, сестра Марфа, проболталась Ирини и Кики про Гильманова, ее первую любовь. Девчонки все расспрашивали, не сватает ли их кто. Вот она и выдала ее тайну. Хотя какая это тайна? Марица села на свою кровать, расплела перед сном длинные косы, улеглась. Опять нахлынули воспоминания: шла весна сорок пятого года, давно прошли бои на перевалах Красной Поляны, военные, наводнившие их поселок, расформировались и отправлялись на западный фронт. Совсем недавно у нее, без малого шестнадцатилетней девчонки, появился друг, молодой лейтенант двадцати четырех лет. Он командовал одним из взводов солдат, которые расширяли дорогу на Поляну, водили мощные американские «Студебекеры» с прицепами, возили трубы и другой стройматериал для будущей ГЭС на их горной реке Мзымте.

Скрытно от матери и отца она встречалась с ним в парке около почты. Знала только сестра Марфа. Несколько раз Олег водил ее в кино (кино показывали в бывшей конюшне, давно ставшей клубом). Первый фильм, который им вместе довелось посмотреть, назывался знаменательно: «Свадьба». Олег так и говорил: «Надо непременно сходить, а то у нас тоже грядет такое событие, нужно просмотреть, как это происходит у других».

Фильм – комедия был очень смешным, но ничего такого, чему можно было научиться, они для себя не нашли. За короткое время, большая любительница кино, Марица, посмотрела почти все последние фильмы с участием Орловой: и «Волга-Волга», где она играла Дуню-Стрелку, и «Веселые ребята», где она играла вместе с певцом Утесовым, и «Светлый путь», где она играла ткачиху Таню. После этого фильма Марице так и хотелось самой стать стахановкой, работать изо всех сил, чтоб помочь своей Родине скорей встать на ноги, после разорений от войны. Олег тоже был с ней согласен: работать надо не покладая рук каждому в стране, чтоб быстрее построить светлое будущее. Из десятка просмотренных фильмов, в основном комедий, им обоим больше всего понравился азербайджанский музыкальный фильм про три влюбленные пары, судьбы которых пересекалась: «Аршин Мал-Алан», где пел молодой и красивый Рашид Бейбутов. Фильм потрясающий! Кроме того, Марица очень любила его песню, не раз передаваемую по радио, о девушке с родинкой на щечке. У нее тоже была на щеке таковая, правда крошечная. Олег, часто шутя, вполголоса напевал ее при встречах с ней: «Ах эта родинка меня с ума свела…» И, так казалось Марице, он красиво и сладко поет, лучше самого Бейбутова! Ничего такого легкомысленного не было в их встречах: Олег Гильманов только раз неуклюже поцеловал ее, и то, потому что каким – то образом ее волосы запутались в пуговице его гимнастерки. Вот он и успел чмокнуть ее в щечку, не растерялся. Это привело ее в негодование, конечно, но вместе с тем, она с удивлением заметила, как ее словно окатило горячей волной. Она даже испугалась.

– Больше никогда так не делай!

– Ну прости, Марица. Больше не буду! Точнее буду после того, как поженимся. Тогда – то можно будет?

– Когда поженимся, тогда будет видно, – Марица засмеялась. Лицо ее сияло, глаза лучились, она это хорошо ощущала, понимала, что Олегу видно, какое у нее счастливое лицо.

– Жаль только, что тебе так мало лет, – сетовал Олег.

– Скоро будет шестнадцать, пойдет семнадцатый.

– Знаю! Что же ты хочешь, чтоб я тебе подарил на день рождения?

– Ничего не надо.

– Ладно, ладно, обязательно будет тебе подарок, – подзадоривал ее Олег, – думаю, что через недели две-три нас уже отправят. Постреляем фрицев на славу.

– Отправят… – эхом прозвучал опечаленный голос Марицы.

– Да, так что будь готова отправиться со мной.

– Меня же не отпустят…

– Ну мы ж с тобой уже говорили: распишемся и уедем. А там родители простят нам. Другого выхода нет, Мария.

– Да, я даже не представляю себя твоей женой!

– Потом узнаешь. И представлять не надо будет.

– А как это быть женой, – не отставала она. Столько было в ее словах игривости, женской грации, неискушенности, что Олег легко поддавался ее обаянию.

– Ну, Марица, как тебе я должен объяснить… Ты ведь видишь, как твоя мама для папы жена.

– Не, я так, как она, не хочу.

– Почему?

– Скучно это: папа пьет, маму бьет… Иногда.

– Ну что ты! Я тебя никогда не буду обижать, пальцем не трону. – Он для убедительности поднял вверх свой кургузый палец и сразу убрал его. – Ты не бойся, Мария. У нас многие ребята переженились на краснополянских девчатах.

– Какие это ребята?

– Ну, например, Иван Серегин женился на Глафире. Фамилию ее не знаю, конечно.

– А мою знаешь?

– Сарваниди. От слова сорванец. Ты ж у меня сорванец, маленький сорванец.

Олег снова попытался, от избытка чувств, поцеловать. Марица опять отклонилась.

– Не бойся. Разве ты не видишь, как я тебя люблю?

Олег почувствовал, как на его щеках выступила краска, благо, что было темно, и Марица ничего не заметила.

– Разве можно мужчинам верить? Они всем такие слова говорят.

– Ну что ты! Ты мне не веришь?

Мария молчала.

– Ну, как я могу тебя убедить, я не знаю.

Олег понурил голову. Видимо упавший его голос смягчил его подругу. Она взяла его под руку и потянула к аллее.

– Пойдем, проводи меня домой, пора мне. И успокойся, я тебе верю. Не тот ты человек, чтобы девушек обманывать. Приду, приду к тебе, как договорились, – пообещала Мария, стараясь придать своему голосу насмешливый, несерьезный тон.

Обрадованный Олег, не слышал ее нарочитости, чуть не споткнулся об какой-то камушек. Удержав равновесие, он теперь осторожно взял ее под руку. Марица не сопротивлялась. По дороге домой он уже в сотый раз повторил, когда и где ей надлежит прийти, через четыре дня, в день отъезда их части. На прощанье он нагнулся поцеловать, но гибкая Марица увернулась и в секунду оказалась у калитки. Оттуда он услышал шепот:

– Я еще не твоя жена. Так что, до свидания.

– До свидания, я люблю тебя! – тоже тихо прошептал он вслед уходящей Марицы.

Марица улеглась в своем углу на жестком топчане, который сколотил для нее отец в прошлом году, после долгих упрашиваний дочери. До этого, она, как и все дети спала на полу. Топчан сколотили и для Марфы, а братья, спали на полу. Митька храпел на весь дом так, как обычно храпел отец, когда напьется. Хорошо, что, у рядом спящего Ванечки, крепкий сон. Ему хоть бы что, хоть бы и все храпели. Да и у Марицы со сном все в порядке, особенно, как наработается на огородах. У них их три. Только успевай-то сажать, то цапать, то копать картошку и носить на себе. Хоть Марица и самая тонкая в семье, но после отца – самая сильная. Как-то она слышала, от соседки, маминой подруги, что дескать, молодец твоя дочка, Глаша. Высокая, стройная, и руки, и ноги сильные. На что мать в ответ похвалилась: «А какая трудяга, помощница, никакой работы не боится».

«Так-то оно так, – размышляла, лежа в своей кровати Марица, – но вот как же уйти из дома? Вот в чем вопрос».

Уйти из дома, без спроса выйти замуж, это было неслыханно. Тем более в шестнадцать лет. Слава Богу, по паспорту ей на два года больше. Так не делалось у греков. Но она знала, что уйти она решилась бы. Ни на что не посмотрела бы. Олег ей нравился. Начиная с его редкого имени ей все в нем нравилось. Он был старше ее почти на восемь лет, и она чувствовала с ним себя защищенной. С ним никто ее бы не достал, даже грозный папа. Ничто ей не помеха уйти, кроме того обстоятельства, что у нее нечего обуть. Те сандалии, в которых она прибегала к нему на свидания, держались на честном слове: подошва вся была в больших дырах таких, что кожа ног в этих местах утолщилась и уже было не так больно ходить по каменистым неровностям дорог, дома по двору она, само собой, ходит босиком или в полуизношенных галошах. Гнилые швы рантов на сандалиях с каждым днем все больше расползались. Жить этой обувке не больше двух-трех дней. Да и нижнего белья у нее совершенно нет, если не считать латаных-перелатаных трех пар трусов и одного лифчика, который она сама себе сшила из лоскута сатина, который выискала матери. Комбинации, мечты ее жизни, у нее тоже не было. У ее мамы было две комбинации. Одна из них – шелковая черного цвета. Мать ее куда-то прятала, как будто боялась, что кто-то у нее ее украдет. И платьев у нее только три потрепанных. Ну как ей в таком виде ехать с Олегом? Старенькое, голубое в горошек платье сидело на ней ладно, Олег не раз говорил, что оно ей клицу. Опять же, остальные два еще старее этого. Марица вздохнула: «Ну что мне делать? Как поступить?» Марица пыталась найти правильное решение, но так ни к чему не придя и заснула.

В то утро она проснулась очень рано от жужжанья влетевшей пчелы, и первая мысль, конечно, была об отъезде. Настроение сразу испортилось. Мама гремела уже кастрюлями на кухне, на дворе кудахтали куры, надо было вставать насыпать им пшеницу, дать корм свинье, подоить корову и дать сена. Потом на пасеку, где она работала помощницей у дяди Вани. Марица наблюдала за полетом пчелы, которая уселась теперь на марлевую занавеску. На глазах выступили слезы. Она уткнулась носом в подушку, чтоб не расплакаться в голос.

Решение она приняла: никуда она не поедет, нет у нее такой возможности. Нужна будет Олегу, приедет за ней после войны. Беззвучно всхлипывая и утирая слезы, она встала перед осколком зеркала, наскоро расчесала огрызком расчески свою густющую черную косу и, растолкав любительницу поспать Марфу, вышла во двор умыться да начать свою повседневную работу.

* * *