Среда, 5 февраля 2020 года

Хотя в выпуске новостей в час дня изображение стерильных палат в клинике Бордо, помещений с отрицательным давлением, в которые отправляли зараженных, показали размытым, родители вывернули громкость едва ли не до предела. Фредо зажал уши руками, в качестве насмешки над Анжель и Жаном. Нужно сказать, что Фредо был точен как часы, по крайней мере в том, что было связано с работой, – а про остальное вообще мало что было известно, кроме как что он живет богемной жизнью, а бывшая в свое время втянула его в какие-то мутные махинации. Однако каждое утро ровно в 12:55 он снимал перепачканные землей сапоги и надевал домашние туфли, прежде чем войти в дом; он бы спокойно обошелся и вовсе без туфель, но мама не позволяла: она считала, что ходить по дому босиком – верный способ накликать смерть.

Видя, как Фредо зажимает уши, отец только пожал плечами, Анжель же все-таки немного убавила громкость. Эта китайская пневмония вытеснила «Молодых и дерзких»^[4], которых теперь показывали в другое время, – благо она была куда занимательнее. Вот и сейчас в новостях шел репортаж из курортной деревушки Карри-ле-Руэ, куда власти поместили в карантин двести французских граждан, вывезенных из Уханя – города в Китае с населением в одиннадцать с лишним миллионов человек, про который раньше никто никогда не слышал.

Показали, впрочем, только четыре большие белые машины, на которых прибывших забрали из аэропорта, новенькие белые автобусы с мотоциклетным полицейским эскортом – так возят французскую сборную по футболу или контейнеры с ядерными отходами. Обитатели Карри-ле-Руэ заявляли, что их все это не очень радует: больно им нужны эти мужчины и женщины, которых им даже не показали и которые сбежали из адского пекла, возможно прихватив оттуда в своих легких какую-то гадость, тем более что, судя по сообщениям в социальных сетях, карантин должным образом не соблюдают, в пансионат захаживают кошки – бродячие кошки, которые потом шастают по деревне, а до того их, возможно, гладили эти зараженные, а еще, хотя эти карантинные все носят маски, проблема в том, что кошкам никаких масок не полагается. Какое-то якобы официальное лицо подтвердило, что подхватить вирус могут даже птицы и он якобы может оказаться в их помете.

Фредо всегда было слишком жарко. С утра он трудился на свежем воздухе, сеял шпинат и редиску, старательно готовил грядки – удобрял перепревшим навозом и обрезками с живых изгородей. В последнее время ему приходилось пахать вовсю, потому что, хотя родители и продолжали что-то делать, чтобы не сидеть на пенсии сложа руки, былого проворства у них уже не осталось, они постоянно останавливались передохнуть. Показали кадры с рынка в Ухане. Этот рынок, торговавший животными, с которого все и началось, закрыли навсегда. А так ведь у них там едят совершенно все – и змей, и крыс, и даже ослиные шкуры, в кастрюлю попадают и волчата, и барсуки, а еще журналист добавил, что любой китаец-гурман, достойный этого наименования, похваляется тем, что «перепробовал все четвероногое, за вычетом столов, все летающее, за вычетом самолетов, и все водоплавающее, за вычетом кораблей…»

Это перечисление поразило их в самое сердце, даже ложки застыли во рту.

– Знаешь, надо воспользоваться отсутствием Александра, ты бы прикончил парочку барсуков, которые тут шляются.

Фредо передернул плечами.

– Я серьезно, – добавил отец.

– Это вы из-за китайцев такое говорите?

– Нет. В Дордони уже забили тысячу коров из-за туберкулеза.

– Ну, выходит, проблема решена. Вы, Жан, всюду видите одни беды – китайский грипп, дордонские барсуки, – а вы не переживайте, природа она и есть природа!

– Много ты понимаешь в природе!

– Всю жизнь с ней прожил!

– Думаешь, раз ты спишь в фургоне без колес и вечно торчишь на свежем воздухе, ты понимаешь природу? Ну, про скот-то ты ничегошеньки не знаешь, корова – она из плоти и крови и ничего общего не имеет с твоими картофелем и редисом.

– Ну вот что: я тут у вас готов делать все, что мне скажут, а ни на что другое не подписывался.

– Но карабин-то у тебя есть, верно?

– Уж если браться истреблять все живое, так чего бы не пострелять лисиц, диких котов и всех косуль, какие есть – их-то все больше и больше, всех не положишь. Да еще рыси спускаются с Центрального массива, но и их не перестреляешь!

– Рысь не может заразить корову туберкулезом, равно как и кошка, и косуля; сам видишь, что ни в чем не разбираешься.

Фредо не ответил. Он, как это часто бывало, решил не накалять страсти, тем более что отец повадился всем грубить с тех пор, как ему пришлось довольствоваться ролью человека, отдающего распоряжения. Жану тяжко давалась эта зависимость от других, тем более что и других-то становилось все меньше и меньше; мучило его и то, что он почти не видит внуков и дочерей. Их фотография неизменно красовалась на почетном месте на буфете, рядом с телевизором: три сестры тесной группой, все улыбаются, все в летних юбочках, жмутся друг к другу, уклоняясь от водной струи. Такое подростковое клише, причем без Александра; Фредо однажды об этом заговорил, и родители ему ответили – а что Александр, его мы и так каждый день видим. Невзирая на прогноз погоды, Жан не прекращал свои вылазки, уверял, что уже тридцать лет травит лисиц газом в норах, а одновременно достается и барсукам. Впрочем, с тех пор как с помощью приманки с вакциной удалось избавиться от лисьего бешенства, популяция барсуков снова начала расти.

– Вам еще лошадь не хватало завести.

– Это почему, потому что лошади барсуков давят?

– Нет, потому что барсуки разбегаются от запаха лошадиной мочи.

– Хорошая мысль, нужно обдумать.

– Уж лучше обдумывать, чем убивать. Вас послушать, так всех этих, которые в Карри-ле-Руэ в карантине, тоже перестрелять надо.

Четверг, 6 февраля 2020 года

С тех пор как она осталась одна в этой слишком просторной квартире, Каролина зажигала свет во всех комнатах, едва начинало темнеть. Но нынче вечером и этого оказалось мало, ее потянуло пройтись вдоль канала до центра, посмотреть на людей, тем более что столбик термометра поднялся до 24 градусов – начало февраля выдалось теплым, почти летним. По дороге к рынку Виктора Гюго она пересекла площадь Вильсона, посмотрела на скамейки, где когда-то сиживала студенткой, когда Тулуза еще напоминала ей Эльдорадо. Прохожие никуда не торопились, некоторые даже устроились посидеть на террасе. Четверг, в кафе прохлаждались компании молодежи, и Каролина сильнее обычного боялась наткнуться на кого-то из своих студентов: обнаружат, что она бродит по вечерам в одиночестве, в руках ни сумки, ни авоськи – словом, без всякого дела. При взгляде на молодежь оживали забытые ощущения – в их возрасте восемь вечера это совсем рано, впереди еще вся жизнь.

Когда отношения с Филиппом разладились, именно сюда, в кафе на углу, она ходила проверять студенческие работы. С тех пор как она начала жить одна, восемь вечера уже ничего больше не означало, она научилась ужинать быстро, готовыми салатами, сырыми овощами в пластиковой упаковке, покончив с продуманными меню и ежевечерними забегами на время: вернуться с работы, схватить список покупок, метнуться на рынок, потом все приготовить. Двадцать лет кряду по двадцать часов в день она тянула лямку семейной жизни – сперва на четверых, потом на троих, потом, когда дети уехали, на двоих, а потом и на одну себя, потому что и Филипп тоже ушел из дому сразу после того, как ему исполнилось пятьдесят.

Она завела привычку, вернувшись с работы, включать телевизор, чтобы заполнить пустоту, часто выбирала новостной канал, но в последние пару дней уже не выдерживала этих безумных причитаний, вот и уходила из дома. На улице становилось легче: она шла по следам прошлого, ловила взглядом фантомы студентов, которыми когда-то были они с Филиппом. Шестьдесят уже не за горами, и все же что-то от нее ускользало, как будто она перестала понимать этот мир, а уж тем более предсказывать его действия. То, что раньше казалось невероятным, сделалось обыденным. В Лондоне только что с большой помпой отпраздновали Брексит; лично она никогда особо не верила в раскол Европы, и вот он начал происходить: после стольких лет строительства Евросоюз стал распадаться. Не хотела она верить и в оправдание Трампа, но ведь Сенат только что обелил этого придурка, и рыжий миллиардер может спокойно идти на перевыборы. Каролина устала от всей этой неразберихи, от чудовищных демонстраций против повышения пенсионного возраста, от желтых жилетов^[5] на улицах каждую субботу, от страшных пожаров в Австралии – двадцать миллионов гектаров объяты огнем, сотни погибших, задохнувшихся в дыму. Студенты рвались все это обсуждать на занятиях, но их интересовали не человеческие жертвы, а миллиарды рептилий, млекопитающих и птиц, сгинувших в пламени.

На рынке пришлось волей-неволей вспомнить про брата – она прочитала на дверях одного ресторана: «У нас подают выдержанную говядину». В центре зала вызывающе высилась холодильная витрина, в которой красовалась четверть говяжьей туши. В новых бистро было очень оживленно, гости ужинали среди филейных и лопаточных частей туш, подвешенных на крюках, она в этом видела занятное возвращение к прошлому – то, что Александр предрекал двадцать лет назад. Учитывая, что они с ним не разговаривали, ферма ее больше никаким образом не касалась, а сама она давно уже не ела мяса.

Захотелось усесться здесь, на террасе, между всеми этими компаниями, но мысль о том, что она окажется за столиком одна, под тепловым зонтом, среди всех этих разговоров и смеха, заранее наполнила ее чувством стыда и горечи. После развода с Филиппом обе их дочери приняли сторону отца, хотя ей бы очень хотелось нынче вечером позвонить одной из них, а еще лучше бы было, если бы ей самой позвонили. Так что Каролина пошла дальше. У нее остался вчерашний хлеб, а в холодильнике – свежие овощи в упаковке, на которых, впрочем, не мешало бы проверить срок годности.

Она открыла дверь – свет горит, телевизор работает. От самой кухни услышала голос китайского президента: в этом Си Цзиньпине ощущался советский душок, тот же ледяной фатализм, что и у Горбачева, когда после аварии в Чернобыле он сказал, что «мы впервые реально столкнулись с такой грозной силой», одолеть которую не способен даже СССР. То же лишенное всяческого выражения лицо, та же холодность, говорящая о серьезности ситуации. Перед лицом всего Политбюро коммунистической партии он утверждал, что Китай пока еще в состоянии одержать победу над новым коронавирусом. Корреспондент добавил, что зона карантина завтра будет расширена на всю провинцию Хубэй, то есть от внешнего мира изолируют не только один город, но пятьдесят шесть миллионов человек. Со дня на день ожидается запрет выходить из дома почти шестидесяти миллионам человек. В остальной части Китая вводятся меры по выявлению заболевших – температуру будут измерять на каждом углу, хочется спросить, не двинулись ли они там умом.

Пятница, 7 февраля 2020 года

На следующий день в преподавательской только и разговоров было, что про вирус. Некоторые просто отказывались во все это верить – невозможно по щелчку пальцев запереть в домах все население, это ж вам не игра в «Море волнуется раз»…

– Такое невозможно даже при диктатуре, – заявил Лукас.

Тем не менее этот самый Лукас, который в силу своего холодного рационализма не был склонен к скепсису, вынужден был признать, что уже пошли слухи о возможной отмене учебной поездки в Севилью в апреле.

– Это они так пытаются замазать проблемы с бюджетом, – проворчал он.