Воскресенье, 1 марта 2020 года

Два года тому назад, в сочельник, Каролина поругалась с Агатой. А поскольку с Александром она тоже давно не разговаривала, контакты у нее остались с одной только Ванессой. Той она звонила минимум раз в месяц, всегда в воскресенье вечером. Сама Ванесса ей не звонила никогда. Она полностью отгородилась от родни, к родителям больше не ездила, утверждая, что из года в год сходить с поезда все труднее, расстояние от Парижа до Дордони и Ло делается все больше, хотя другие города с запуском скоростных поездов становятся все ближе.

Каролина плохо себе представляла, чем живет и занимается Ванесса, однако повадка выдавала в ней парижанку. Эгоизм сестры Каролина выносила с трудом, и все же в последнее время они сблизились. Праздничные дни в конце года Ванесса провела у сына, который жил в Дублине, поэтому и Каролине не пришлось ехать к родителям – ее страшила мысль оказаться в обществе Агаты и ее муженька, этого Грега, которого она всегда считала пентюхом, особенно после сочельника 2018 года. Он тогда вел себя даже паршивее обычного, постоянно портил праздничное настроение своими дурацкими провокациями. В тот вечер вообще выпендрился – положил для всех подарки под елочку, красивые, обернутые жатыми ленточками пакетики, в которые засунул желтые жилеты. А потом три дня подряд доставал их всех своими подрывными речами. Грег продолжал заниматься двумя своими заведениями и концертами в кафе, но помимо этого у него вдруг появились какие-то революционные поползновения. Дождался полтинника и только тогда вбил себе в голову, что мир нужно переустроить. В принципе, в тот сочельник все французы были наэлектризованы – общая обстановка действовала на каждого, и самый невинный разговор мог испортить любое семейное сборище. Грег с годами не поумнел, а может, просто у Каролины кончилось терпение, не могла она больше его выносить; в любом случае, у нее пропало всякое желание общаться с зятем. Двадцать лет притворялась, но после расставания с Филиппом поняла, что у нее нет больше сил знаться с этим типом.

В глубине души Каролина подозревала, что у Ванессы не все гладко, и в этих сомнениях отражались собственные ее тревоги. Ванесса же вот уже несколько дней жила в страхе. В ее квартире, расположенной совсем рядом с Пале-Рояль, было так тесно, что с клиентами она в основном встречалась в кафе – соответственно, ее постоянно окружали люди, а тут этот вирус – она теперь подозревала, что все китайцы и японцы заражены им поголовно, а они так и кишели в ее квартале. Она шарахалась от каждого туриста, туристов же было много как никогда – Париж только что снова побил все рекорды. Уж кому об этом было знать, как не ей, она самолично создала две платформы по поиску съемного жилья, а на маленькой улочке, где она обитала, жужжание чемоданных колесиков заглушало гул машин.

Был вечер воскресенья, и Каролине хотелось затянуть разговор, чтобы хоть немного ужать огромную пустоту, отделявшую ее от понедельника. Ванесса поведала ей о своих неприятностях – ее, мол, никто не понимает, все вокруг над нею смеются. А она от этого страдает, потому что нет у нее уверенности в том, что она настоящая парижанка, видимо, в сознании остались какие-то крестьянские атавизмы.

Каролина поняла: от нее ждут заверений в обратном. Младшей сестренке, живущей в Париже, явно грозила в тысячу раз большая опасность, чем ей здесь, в Тулузе, и в сто тысяч раз большая, чем Агате в Родезе или родителям в Бертранже. Этот город, сам себя считавший центром всего мира, город, так гордившийся своей невероятной популярностью, – он наверняка больше других приглянется проклятому респираторному вирусу, если тот решит распространяться.

– Как я слышала, Лувр только что закрыли, ты ведь с ним совсем рядом живешь?

– Да, но по требованию сотрудников, а не дирекции. Ты сама поставь себя на их место, когда мимо тебя каждый день ходят толпы туристов.

Потом Ванесса призналась сестре, что на прошлой неделе не поехала в Милан – некоторые дороги перекрыты, в городах карантин. Все эти ужасные картины Ванесса воспринимала совершенно всерьез, ибо из них следовало, что тот мир, на который она всегда делала ставку, – огромный открытый урбанизированный мир – взял и пошел насмарку. Она пыталась сама себя успокаивать тем, что у них в доме живет врач, прямо под ней, молодая туниска, которая сменила доктора Ланжера в крошечном кабинетике без окон. Каролина возразила – наоборот, если в здании работает врач, туда заявятся десятки зараженных и будут постоянно шастать по лестнице.

Чтобы сменить тему, Каролина рассказала сестре, что родители только что обзавелись тремя мелкими собачатами неведомого происхождения.

– Щенки в Бертранже – ты что, смеешься?

– Позвони им сама, если мне не веришь, от тебя уже три недели ни слуху, ни духу!

– У меня слишком скверное настроение, чтобы им звонить. И все-таки, зачем они сразу троих-то завели?

– Там какая-то очередная темная история с подружкой Фредо.

– Я думала, он с ней расстался.

– Да, но это не значит, что она от него отстала.

Среда, 4 марта 2020 года

Та легкость, с которой его всегда звали на помощь, его скорее радовала, чем смущала. Ощущение собственной незаменимости доставляло огромное удовольствие. Вот и нынче утром в нем возникла нужда. Проверив, как там стадо, Александр поспешно засунул в машину «керхер» и коробку с насадками. Ему сегодня предстояло оказать сразу две услуги. Родителям – им нужно съездить к врачу, и они попросили забрать на время щенков, потому что когда еще от врача вернешься, а главное – Констанце. Огромный дом в «Ревиве» окружила вода. Канализация не работала уже вторые сутки.

Если добираться проселками, на дорогу уходил целый час. По трассе Александр не ездил из принципа, не изменил ему и сегодня, хотя машину здорово трясло и щенки никак не могли устроиться на заднем сиденье. Все собаки, которые были у Александра до сих пор, прекрасно переносили любые тяготы, не боялись ни холода, ни колючек, ни ухабов на дорогах, а уж тем более тряски, а эти три малыша, сидевшие сзади в его старенькой полноприводной «ниве», выглядели хрупкими, как фарфоровые статуэтки.

До Корреза он добрался ближе к полудню. Заглушил двигатель, опустил оконное стекло. Едва увидев микроавтобус «мерседес» и три машины, припаркованные возле деревянного здания, сообразил, почему отказала канализация. Помещений в доме было достаточно, но когда число постояльцев переваливало за десять, удобства начинали сдавать – им было просто не справиться с таким потоком естественных надобностей.

Александр вытащил «керхер» из коробки, заодно и десятиметровый удлинитель – выход был один: промыть систему под сильным давлением. Щенки остались в машине, так и не спрыгнули с сиденья, не пошли обнюхивать это непонятное место, где к свежести воздуха примешивались запахи сырого леса и прелой листвы. Лесная глушь, какой они никогда еще не видели. Их, похоже, заворожили эти непривычно высокие деревья, ошеломила вертикаль тишины.

Йохан и Уго уже неплохо ориентировались в лесу, и Констанца позволила им отвести ботаников и агрономов из Бельгии на холмы, чтобы показать, как молодая поросль распределяется по массиву, где преобладают лиственные деревья. Сама же она пошла сопровождать энтомологов-канадцев, а заодно и трех инженеров, которых прислали из Сельскохозяйственной федерации, дабы они попробовали положить конец судебной тяжбе с местными садоводами. Владельцы плодовых хозяйств все чаще обвиняли «Ревиву», этот, по их словам, «девственный лес», в том, что именно оттуда и идет нашествие древоядных насекомых. С тех пор как яблоки превратились в новое зеленое золото, Коррез местами напоминал море фруктовых садов. Так что основной проблемой были отнюдь не девственные леса Констанцы, а то, что на огромных соприкасающихся участках сплошняком сажали клонированные яблони, что способствовало нашествию новых вредителей. Констанце тяжело было мириться с этим парадоксальным обвинением – как будто природный заказник способен разрушать экосистему, хотя существуют убедительные доказательства, что интенсивное развитие садоводства и представляет собой основную опасность.

И наверху, на вершинах холмов, и внизу, в ущельях, обе группы с самого утра передвигались в полнейшей тишине. В «Ревиве» не слышно было звуков механизированного мира, здесь не шумели ни бензопилы, ни трактора, не звонили мобильные телефоны – в заповеднике просто не было сигнала. Лишь изредка взревывал мотор – насос высокого давления, с помощью которого Александр на мощности в 2000 ватт загонял в трубы струю воды. Констанца быстренько отделилась от группы – она просто не могла ходить по лесу с тремя этими сельскохозяйственными инженерами, пронырливыми ищейками, действовавшими ей на нервы. Они подмечали малейшие следы присутствия клещей, тли, короедов, строили подозрения, что насекомые активно плодятся на сотнях засохших или ослабленных деревьев, чтобы потом уже двинуться на культуры, посаженные плотными рядами.

Она торопилась назад к Александру.

Подойдя к его машине, Констанца услышала попискивание с заднего сиденья. Щенята не испугались, когда она приблизилась, позволили себя погладить. Трое совершенно одинаковых песиков, прямо три яблоньки, они сразу же ее очаровали своим прелестным воркованием. Она взяла всех трех на руки и отнесла в дом. Александр работал внизу, в той части здания, что стояла на сваях, – оттуда открывался доступ к канализационным трубам.

Щенки последовали за Констанцей на кухню, нюх тут же им поведал, что здесь едят всякие удивительные вещи, например поджаренный хлеб и тысячу других деликатесов, в которые можно впиться зубами. Очень скоро все эти запахи потонут в аромате подогретого вина – его Констанца всегда готовила, когда приезжали гости. Щенки в мгновение ока влюбились в эту женщину.