Валдаев вытащил диктофон и блокнот. Он никогда не полагался только на диктофон или авторучку. Диктофоны имеют обыкновение чудить в самые ответственные моменты, а авторучка бегает по бумаге порой непозволительно медленно.

Он с получаса терзал Наташу вопросами. Врала она не менее самозабвенно, чем раньше. Хотя, может, где-то говорила и правду.

– Ну ты меня уже затрахал вопросами, – она зевнула, потянулась так, что грудь вывалилась из выреза, бесстыдно притягивая глаза. – Травку хочешь? – кивнула она на пачку «Беломора».

– Марихуану?

– Ну не ромашку же.

– Нет, – с пугливой поспешностью воскликнул он.

– Ну и дурак, – она вдруг совершенно ясными глазами посмотрела на гостя, отыскала нужную сигарету и сунула себе в зубы. Пригнулась, зашарила ладонью по замусоренному полу. Нащупала желтую пластмассовую зажигалку. – Зайчик, забыла тебя предупредить в прошлый раз, – она замолчала, раскурила сигарету.

– О чем? – нетерпеливо спросил он.

– Ты плохо кончишь.

– Почему? – ему вдруг стало как-то прохладно от этих ее слов.

– Да так уж повелось. Все плохо кончают, кто пишет на эту тему.

– Что, убьют? – Он попытался вложить в эти слова заряд язвительности, но получилось это слабовато. Через тонкую оболочку насмешки слишком явственно проглядывал испуг, что не скрылось от собеседницы. Наташа улыбнулась понимающе.

– Зайчик, кому ты нужен?.. Просто на тебя ставят печать, – она плюнула на ладонь и шлепнула ею себя по голой коленке. – Вот так.

– Ты чего такое мелешь? – возмутился Валдаев.

– Сколько на Земле сапиенсов? Пять миллиардов на земле сапиенсов. Огромная вонючая куча. И ЕМУ не обязательно замечать каждую козявку. Но коли кто вторгся в ЕГО владения, то…

– То что?

– Попадаешь в его реестр… В реестр Князя Тьмы, – сигарета погасла, и Наташа снова начала раскуривать ее. – Дрянь, а не трава!

– И что с этим реестром?

– Судьба взбрыкивает, как бешеная кобыла.

– Как взбрыкивает?

– Начинаются вроде не связанные друг с другом происшествия. На тебя ополчается весь живой и неживой мир. Происходят странные события. Появляются странные люди. И все хотят тебе зла, хотя и сами не знают почему. И ты ощущаешь, что жопа твоя уже дымится. И что в душе разлад. Все рушится. И крыша едет…

– А у тебя? – воскликнул зло Валдаев. – Уж такие, как ты, должны быть в его реестре.

– Должны. Только я присягнула ЕМУ на верность. Так что меня не слопают за чаем.

– Вздор.

– Во-во. Все так говорят, – она улыбнулась – недобро, многообещающе, затянулась дымом марихуаны. – Ну чего, трахнемся все-таки? Заслужил.

– Нет, – выдавил он.

– Ну как хочешь, – она прикрыла глаза.

Когда он вышел из ее квартиры, то прислонился на лестничной площадке к холодной, исписанной матерными словами стене. Ноги подрагивали. И была унизительная слабость в коленках.

«Все наперекосяк. И крыша едет… О Господи…»

* * *

Возвращался домой он от Наташи, привычно попав в ритм общественного транспорта. Та же толкотня, те же люди… Но что-то изменилось. Слова сатанистки наполнили все вокруг тревогой и неясностью.

А потом…

Потом он проехал свою станцию.

Что особенного? Он мог задуматься и проехать свою станцию. Мог углубиться в газету и проехать свою станцию. Мог не суметь выбраться из толпы и проехать свою станцию. Но… Тут было нечто иное. Он просто выпал из времени на пять минут. Куда они делись? Наверное, никуда. Просто они стерлись из памяти.

Валдаев никогда не имел оснований гордиться хорошей памятью. Но чтобы вот так, внаглую, исчезли минуты. И без какого-либо урона для самочувствия. Он готов был поверить в мистику.

Придя домой, долго не мог сосредоточиться. Тараканами лезли в голову дурацкие мысли, а в сердце змеями вползали дурные чувства. И где-то внутри мутно плескалось беспокойство.

Заставил себя усесться за ноутбук он только в десятом часу. И работа натужно поползла вперед, как «Запорожец», зажатый в заторе.

Статья о сатанистке обошлась Валдаеву в половину ночи. Материал получился вполне читабельным. Конечно, главред чуть-чуть подувечит его. Есть такая неизлечимая болезнь – редакторский зуд, когда редактор считает нужным непременно что-то испортить и исковеркать в статье.

Утром он проснулся с тяжелой, чугуном груженной головой.

До одиннадцати часов пил кофе, в который отважился капнуть коньяку. А потом поплелся на работу.

– Ну и где тебя носит? – осведомился редактор, которого Валдаев оторвал от черкания материала Нонны.

– Статью творил, – зло отозвался Валдаев.

– И натворил?

– Ага, – Валдаев протянул главреду несколько листков с бледно отпечатанным на принтере текстом – картридж уже кончался, а новый купить было недосуг. Сомин взял статью привычным жестом – двумя пальцами, с плохо скрываемой брезгливостью, как берут грязное белье.

– Почитаем, – кивнул он, вытаскивая палаческий инструмент – свою любимую синюю капиллярную ручку. – Нет, ну кто так пишет, – ручка тут же проехалась по странице, оставляя на ней уродливую линию.

Валдаев вздохнул. Фраза была удачная, забойная и украшала текст. Но спорить с главредом – занятие бессмысленное и вредное как для здоровья, так и для материала.

– Я в город, – поспешно сказал Валдаев. Наблюдать, как уродуют материал, было выше его сил. – А вечером в «Прогрессор».

– Давай-давай, – механически кивнул Сомин, уже погрузившийся в свою работу и с довольным оскалом сосредоточившийся над текстом, как в инквизиторских застенках палач-энтузиаст сосредотачивается над телом пытаемой жертвы.

Валдаев пообедал в недорогом и вполне пристойном заведении из сети ресторанов «Елки-палки». Сидя в кафе, он за чашкой чая начал листать новую московскую криминальную газетенку. «Маньяк на тропе войны» назывался материал. Раз в два месяца в одно и то же число людям вырезают сердца, а трупы выбрасывают на московских окраинах. Бр-р. Мерзость.

Утка? Не похоже. Вроде есть ссылки на конкретные места и время, на сотрудников МВД и прокуратуры. Когда просто бессовестно врут, используются другие приемы.

«Через две недели будет новая жертва. Кто она? Ею может стать любой. Даже вы», – на такой «оптимистической» ноте заканчивалась статья.

Валдаев передернул плечами. Две последние жертвы нашли совсем недалеко от его дома.

«Маньяк с виду обычный человек. Он может даже не помнить о своих деяниях. Однажды включается непонятный механизм, и наружу вырывается из глубин человеческой души умело прятавшийся там кровавый зверь», – перечитал Валдаев абзац. Его, привыкшего употреблять самое неудобоваримое информационное варево, неожиданно эта картина тронула. Он представил, каково это – жить и не знать, что твой мозг делит с тобой какое-то хищное существо, да еще являющееся частью твоего Я.

– Гиены пера, – прошептал он и раздраженно скомкал газету.

* * *

Клуб «Прогрессор» ежемесячно заседал на пятнадцатом этаже серого, из стекла и бетона, высотного параллелепипеда с надписью: «Молодая гвардия» у метро «Дмитровская».

Клуб родился при журнале «Вокруг света» на заре перестройки, когда сняли табу с публикаций на тему об аномальных явлениях и оторопевшему народу вдруг сразу стало ясно, что он окружен полтергейстами, черными колдунами, белыми ведьмами и серыми человечками с планеты Трон. С тех пор эффект новизны темы неизбежно стерся временем. Но обывательский интерес продолжал тлеть. Поэтому газетный бизнес на аномальщине продолжал приносить издателям стабильный доход, а заодно подкармливать Валдаева и его собратьев по перу.

Заседания «Прогрессора» с годами собирали все меньше народу, так что теперь любителям аномальщины хватало одного просторного кабинета. А бывали аншлаги – собирался целый актовый зал, да еще в проходе люди стояли…

Валдаев немножко опоздал.

– Давай сюда, – прошептала Нонна.

Валдаев дивился на нее. Она умудрялась оказываться везде. Возникало ощущение, будто она выпущена с конвейера в нескольких экземплярах.

Он примостился рядом с ней, нацепив на себя маску ироничного стороннего наблюдателя. За длинным столом чинно сидели собравшиеся. В окно светило тяжелое закатное солнце, садящееся за серое нагромождение московских домов-коробок.

Набор присутствующих был стандартный. Несколько мужчин лет за пятьдесят о чем-то тихо перешептывались, что-то записывали, кивали в такт словам докладчика – это были ученые мужи, в большинстве увенчанные докторскими степенями и профессорскими званиями. Они искренне надеялись, что именно в области аномальщины науку ждет долгожданный прорыв к новым горизонтам. На другом конце стола кучковались ротозеи. Среди них был знакомый слесарь-сантехник, видевший в прошлом году летающую тарелку и клявшийся, что перед этим не пил ни грамма; три домохозяйки, пекущие астрологические прогнозы как блины. Еще было несколько ребят из московского уфологического клуба – обычные технари, честно и безуспешно пытающиеся разобраться в тайнах неизведанного… А это что за чудо-юдо? Напротив гордо восседала худощавая дама лет тридцати пяти – сорока в синем свитере, на ее груди тяжело висела толстая золотая цепочка с массивным золотым кулоном. Она снисходительно-загадочно улыбалась.

Доклад делал плюгавенький, лысый (к удовольствию Валдаева, которому не улыбалось быть единственным лысым в этом собрании), одетый в потертый коричневый костюм живчик. Его шею удавкой терзал галстук, и он все время пытался ослабить узел, но это никак не удавалось. Живчик был профессором-химиком. Гоняя для убедительности воздух руками, он твердил что-то о необходимости исследования экстрасенсорных эффектов в химии.

– Экстрасенсы говорят о том, что через них протекает биоэнергия, что они видят ауру. Ну почему, почему мы должны всему верить? Если мы хотим научного подхода, так подайте критерии истинности. Где они? В этом главная задача – найти критерии! – горячо восклицал он, пытаясь зарядить остальных своим неуемным желанием отыскать – хоть под ногами, хоть на Луне – эти ускользающие критерии.

Кто-то соглашался, кто-то возражал, кто-то перебивал докладчика – публика на сборищах бывала заводная. Загадочная дама в свитере и в золоте молча заулыбалась еще более таинственно, считая, похоже, ниже своего достоинства вступать в дискуссию.

Потом пошли сообщения исследователей подмосковной аномальной зоны, где якобы НЛО шастают точно по расписанию, в отличие от рейсовых автобусов.

– Это все хорошо, но где критерии истинности ваших заявлений, – настойчиво встрял профессор-химик. – Где они?

Позже химик по тому же поводу сцепился с астрологами.

– Какие критерии? – возмутилась руководитель астрологической школы. – Астрология – древнейшая наука. Она вобрала в себя мудрость тысячелетий!

– Алхимия – тоже древнейшая наука, – буркнул профессор.

– И незаслуженно забытая! – стояла на своем астролог.

Теперь улыбка у дамы в свитере стала как у Джоконды – так улыбаются, когда ухватили саму истину истин за хвост. И эта улыбка все больше отдавала презрением – кажется, не столь к выступающим, сколь к человеческому роду в принципе.

Когда началась бурная дискуссия об оценке информации, получаемой контактерами, Валдаев начал строчить в блокноте. Здесь можно было что-то наскрести по неизменно интересующей народ теме – контактам с высшим разумом.

– Но где критерии истинности? – опять всколыхнулся профессор-химик.

И хай пошел по новому кругу.

Успокоились. Притихли. В тишине застучал мелок по грифельной доске, поползли из-под него длинные и непонятные формулы. Два бородача сцепились по поводу новой физической парадигмы. А химик все подзуживал их восклицаниями о критериях.

Дело близилось к концу, когда председательствующий объявил:

– Ну а сейчас небольшое выступление гражданки… – он запнулся, поглядев в свои записи. – Гражданки Пакиной.

Туманно улыбающаяся дама с высокомерием аристократки голубых кровей, случайно оказавшейся в придорожной пивной, кивнула и резво ринулась с места в карьер:

– Я – Королева Космоса. Меня избрали на Галактической конференции.

Пауза. Слегка ошарашенные присутствующие уставились на Королеву.

– Несколько лет назад Галактическая конференция вышла на контакт со мной, – продолжила дама. – Они убедились, что я наиболее продвинутый представитель земной цивилизации… Знаете, – вдруг беззаботно засмеялась она, – а в Космосе масса забавных вещей.

За последующие несколько минут Валдаев смог убедиться в этом. То, что людей завезли на Землю с других планет, он слышал не раз. Но что на этих самых планетах растет пшеница с зернами, формой и размерами напоминающими батоны за три двадцать, поэтому в память о своей прошлой звездной жизни люди батоны пекут именно такие, – это впечатляло.

Дальше – больше. Атлантиду инопланетяне утопили, потому что атланты их совсем не уважали. Весь космос кишит разумными созданиями, как кухня в привокзальной столовке рыжими тараканами. Плохие инопланетяне принесли землянам вино, водку и матерные слова. А хорошие – все остальное. Звездные братья по разуму готовы утопить в море и нас, как атлантов. Но они готовы и дать нам знания, невероятные супертехнологии, естественно, через Королеву Космоса. Одна трудность – у нас нет ангаров для их космических кораблей.

– Вот таких ангаров, – Королева протянула председательствующему несколько мятых тетрадных листов, на которых были коряво нарисованы какие-то сооружения, напоминающие металлические склады для хранения армейского имущества. – Они стоят недорого. Десять миллионов долларов каждый – не больше. Нужны деньги. И быстрее!

– А почему быстрее?

– А то нас утопят…

– Ага, – озадаченно кивнул председательствующий.

На этот раз молчание затягивалось. Валдаеву вдруг стало стыдно, будто он сам нес всю эту околесицу. Люди вдруг начали присматриваться к своим соседям, будто боясь, не укусят ли те в раже. И тут вскочил химик.

– Это все, конечно, хорошо. Но где критерии истинности ваших заявлений?!

Все. Заседание превратилось в то, во что в конечном итоге превращались все без исключения заседания «Прогрессора», – в сумасшедший дом.

Закончились бдения в девять часов. Валдаев бросил диктофон в «дипломат», с удовлетворением отметив про себя, что записи на кассетах потянут статей эдак на пять. Даже Королева Космоса может пойти в дело – для какой-нибудь газетенки, в которой слово «репутация» считается труднопроизносимым и устаревшим.

Почти стемнело. Была та самая четкая, хрустальная, еще не до конца сформировавшаяся темень, когда все становится яснее – и звуки, и чувства. Валдаев и Нонна вышли из здания на улицу, жалко освещаемую слабыми, немощными фонарями. Он, как джентльмен, поддерживал женщину под руку, зная, что та плохо видит в темноте и вообще неважно ориентируется в пространстве – даром что экстрасенс.

Естественно, Нонна не заставила долго ждать и с готовностью споткнулась о рельс узкоколейки, едва не упав.

– Осторожнее! – воскликнул Валдаев, придерживая ее достаточно весомую фигуру.

– Ничего, ничего. – Нонна выпрямилась и качнулась, прижимаясь к нему, потом потребовала: – Дай сигарету.

Валдаев протянул ей пачку «Честерфильда» и осведомился:

– Как тебе сегодняшние посиделки?

– Самонадеянные люди, которые лезут в проблемы, в которых ничего не понимают.

– Это еще почему? – осведомился Валдаев.

– До них не доходит, что все вокруг нас – калейдоскоп отражений, – Нонна впадала в философию и, как обычно в таких случаях, начинала заговариваться.

– Объясни.

– Платона читай. Мы все – лишь отражения высшей реальности. Поэтому логику происходящего нам не познать. Мы видим лишь элементы, отражения. Мы пытаемся связать их сознанием, но оно не тот клей, которым можно склеить отражения.

– Умно.

– А то…

– Бред все это… Все бред, понимаешь. Зеленый бред.

– Слушай, Валера, ты мне что-то не нравишься сегодня. Ты какой-то разобранный, больше, чем обычно.

– Брось. Мне сегодня уже лапшу на уши вешали, что сам сатана на меня взор обратил.

– Ну-ка, ну-ка…

Валдаев в двух словах расписал ситуацию.

– А что, – кивнула Нонна. – Не такая уж и глупая у твоей сатанистки идея.

– И ты туда же, – неприязненно произнес Валдаев. – Ну и что мне теперь?

– Теперь? – Нонна задумалась, помолчала. – Жди событий, Валера.

* * *

– Осторожно, двери закрываются, – пропел из динамиков мелодичный голос.

Поезд тронулся. Начал набирать скорость и нырнул в темноту тоннеля. Внутри сложного, загадочного механизма московского метро опять что-то разладилось, и интервал между поездами растянулся аж до восьми минут, так что народу в вагон для этого времени набилось многовато.

Валдаев вздохнул, мысленно покраснел и уселся на сиденье, не по-джентльменски опередив женщину лет тридцати. Но так уж получается – ведь женщин в Москве несколько миллионов, а ноги всего две. И они гудят после того, как на этих самых двоих пришлось набегаться. И время поездки, если устроился на мягком сиденье, тянется куда быстрее, чем когда стоишь стоймя и о тебя бесцеремонно трутся чемоданами и частями тел. Особенно Валдаева раздражало, когда его обтирают и обтекают мягкие или жесткие тела попутчиков… Да, в метро быть джентльменом невозможно. Но совсем расстаться с джентльменскими предубеждениями Валдаев был не в силах. Поэтому установил для себя четкую градацию московских особей женского пола на две категории – тех, кому надо уступать место (это кому грянуло за пятьдесят или у кого на руках хнычущий ребенок), и тех, кто места не достоин, – все остальные. Надо только научиться полюбовно договариваться со своим стыдом. И учиться играть роли. Можно уткнуться носом в газету и делать вид, что не замечаешь пышущую здоровьем тетку с авоськами, чья поза – воплощенная укоризна. Можно прикрыть глаза и сделать вид, что ненароком задремал после того, как перетрудился на разгрузке вагонов. Можно просто насупиться и уставиться в одну точку, выражая всем видом – не подходи, укусит.

– Станция «Комсомольская», – проворковал голос из динамика.

Это площадь трех вокзалов. Здесь обычно выходит много народу…

Действительно, полвагона вымело вместе с дамой, коварно стоявшей напротив Валдаева. Освободились места и стало просторнее не только телу журналиста, но и его совести. И воздуху стало больше. Он не терпел толкотню и людей. Людей вообще развелось чересчур много.

Напротив Валдаева пышноволосая, худая девушка с головой погрузилась в какую-то книженцию в мягкой обложке – похоже, один из романов серии «Испепеляющая страсть». На ее лице царило выражение заинтересованности и озадаченности. Валдаев невольно залюбовался ею. Нельзя сказать, что ее лицо было очень красивым, но оно было симпатичным, и, главное, было какое-то внутреннее очарование.

Валдаев любил глазеть в метро на девушек. А кто не любит? В Москве перебор красивых девушек. Но он со вздохом осознавал простую истину – все они не его. И никогда его не будут. Он не из тех, кто знакомится в транспорте. Прекрасно знал, какое это жалкое зрелище – он в роли троллейбусного Казановы.

На коленях девушки была большая сумка с чем-то квадратным, похоже, со стопкой книг. Сидела она под надписью: «ест детей и инвалидов». Есть старая народная забава – стирать отдельные буквы на надписях на стеклах в вагонах «места для пассажиров с детьми и инвалидов» и «не прислоняться», чтобы получалось нечто якобы смешное. «Не слоняться», «не слон я», «жир инвалидов» – и прочее в том же духе…

«Ну, посмотри на меня», – мысленно взмолился он.

Девушка, будто откликнувшись на этот беззвучный крик души, оторвала взор от книги. Огляделась. Столкнулась глазами с глазами Валдаева. И… слабая улыбка тронула ее губы.