– Почему он у нас такой лопушок? – отвечал папа.

И так продолжалось изо дня в день, из года в год… из вечности в вечность.

Теперь папы и мамы нет. Старые игрушки снесены на помойку, а новых не появилось. Но боязнь потерять никуда не исчезла.

– Так вот почему у меня всегда подняты плечи! – сделал для себя открытие Алекс. – Я, как черепаха, прячу голову в панцирь… Вот и сейчас… Только не понятно! Сейчас-то чего? Уже все решил и бояться нечего, какого лешего у меня плечи до ушей? Заскорузлая привычка… И странное дело! Я ведь не был забитым мальчиком! Меня не наказывали! Не били! В углу-то за все детство пару раз и стоял! Это какая-то приобретенная с годами реакция организма на жизнь. Да!..

Алекс сделал глубокий вдох, медленный выдох, расслабил плечи и мягкой поступью продолжил путь.

– Смотри-ка! Аж настроение у него поднялось! – удивилась зубная паста, которую Алекс нес в пакете из супермаркета.

– А чего ты удивляешься? Столько открытий чудных и парадоксов, – отвечала зубная щетка, лежащая в блистере по соседству.

– Забитым я никогда не был! Это точно! – продолжал Алекс диалог с самим собой. – Нерасторопным, как могло показаться, да! Но не забитым! Просто, может, это так выглядело со стороны? На самом деле я был очень рассудительным внутри себя! Я рассуждал и очень много анализировал! По поводу всякой мелочи и всякой ерунды. Как вот сейчас. Началось с окна в детской комнате, и уже не могу остановить поток воспоминаний про игрушки… Когда же я перестал играть? Когда мой ребенок внутри меня сам отправился на свалку? Может, после первого развода? Двадцать семь лет назад? Скорее всего, именно тогда. Но сначала я, чтобы отвлечься, засел за компьютерные игры. Просиживал сутки, дни и ночи напролет с сигаретами, чаем-кофем и пивом-чипсами. Быстренько, как люблю, работал, достаточно зарабатывал и возвращался в игру. Тогда счет моего времени вел мой внутренний ребенок… Точнее, он его вообще не контролировал…

– Ага! – хихикнула зубная щетка. – Это мы уже выяснили. Дети не знают времени…

– Да тихо ты! Не мешай слушать! – перебила паста.

– Гонял компьютерного персонажа по виртуальным пещерам и лабиринтам, подчинив всю свою жизнь только этому занятию. В зубах сигарета, в одной руке кофе, в другой мышка, за окнами глубокая ночь. Вдруг из-за угла на меня выскакивает скелет…

– Мамочки! – вскричала зубная паста. – Откуда он взялся? Прям живой скелет? Настоящий?

– Ты своими кристаллами белизны пошевели! Это же в игре! – успокоила щетка.

– У меня сердце словно разорвалось в клочья! Потом заколотилось так быстро-быстро, и начал я задыхаться. Вызвал скорую. Приехала бригада. С трудом нашла меня в сигаретном дыму, среди пепельниц с окурками и банок из-под пива, и сделала мне укол. А уходя, молодой фельдшер-практикант напоследок мне сказал: “В ваши тридцать лет, мужчина, нужно себя поберечь! И следить за своим здоровьем!”

Скорая уехала, а я проветрил комнату, выбросил сигареты и пепельницы, удалил все игрушки с компьютера и включил мозг. Первое время я чувствовал себя наркоманом, у которого отняли наркотик. Хотя я наркоманом никогда не был, но, думаю, именно так ощущаются ломки. Мир бился мне в голову, а жизнь просачивалась в мозг через все доступные ей органы моих чувств. Столько соблазнов было вокруг сбежать и спрятаться, но я героически выдержал это испытание. Тем более, что доктор тогда рекомендовал мне беречь себя в свои 30 лет! И я начал себя беречь. И берег как мог!..

Алекс остановился на пешеходном переходе. Горел красный светодиодный человечек, растерянно растопырив пиксельные ручки и ножки.

– А сейчас, в свои 53, мне плевать на эти 53 и прожитые года, – ехидно усмехнулся Алекс и пошел на запрещающий сигнал. – Уже конкретно, осознанно и всеобъемлюще плевать! Это раньше я плевал на свою жизнь наплевательски неосознанно, бездарно, не замечая того, и походя раскидывал ее клочьями по помойкам безделья. Это прежде я сливал ее в сточные канавы праздности, сжигал в пепельницах времени и растрачивал совершенно безответственно. Но при этом боялся сделать что-то не так…

– У меня ничего не стыкуется… Это он про себя говорит? – пыталась вникнуть паста.

– Конечно! – взвизгнула зубная щетка. – Парадокс на парадоксе, парадоксом погоняет!

– …то теперь-то уж чего в мои-то 53 года? Теперь у меня есть четкий план. Наконец-то. Теперь я ощущаю каждую секунду оставшегося времени как неразменную монету и не собираюсь тратить их впустую. В конце концов…

В левое ухо Алекса завизжали тормоза и ударил отборный высококачественный рафинированный мат низшего сорта.

– Кого это, интересно, так поливают? – Алекс остановился и посмотрел в ту сторону, откуда лилось профессионально русское нецензурье.

Конечно, вы уже догадались, что единственным адресатом, получателем и награжденным всеми красочными эпитетами был наш герой. Но это его нисколько не смутило. Перед лицом будущего все эти брызги скабрезных слов в оболочке ядовитых слюней превращались в прах, не долетая до Алекса. Ему даже пришлось сделать пару шагов по направлению к фонтанирующей туше отнюдь не русского происхождения.

– Вы что-то сказали, милорд? – поинтересовался Алекс, уперевшись в ржавый капот красной шестерки. – Дело в том, что мне глубоко безразличны ваши высказывания, которые не имеют под собой никаких оснований. И если вы желаете продолжить ваш путь, то я абсолютно не против и не собираюсь быть непреодолимым препятствием. Как раз наоборот, вы очень меня обяжете, если прямо сейчас нажмете педаль акселератора, если вам известно это слово.

Голос Алекса был тих, словно порох, а слова жестоки, как картечь. Некогда голубые его зрачки приобрели холодный свинцовый оттенок. Наверно, поэтому хозяин «жигулей» внезапно пожух и замолчал.

– Ой, мамочки! – прошептала зубная паста.

– Вот это парадокс… – ответила щетка.

– Жми на газ, урод! – так же спокойно продолжал Алекс. – Так понятнее?

«Жигули» замигало аварийкой, медленно попятилось назад и оторвалось от рук Алекса. Наш герой выпрямился и остался молча наблюдать, как красный автомобиль в ржавую крапинку медленно объезжает его стороной. Его примеру последовала остальная вереница притихших машин. Колонну замыкало маршрутное такси.

Алекс развернулся и спокойно закончил свой маршрут поперек зебры.

– Я ничего не боюсь! – счастливо подумал наш герой. – Наконец-то!

И, как ни странно, Алекс вспомнил старую историю. Тогда он еще был молод и ездил на троллейбусе. Особенно обожал располагаться на сидении задней площадки спиной по ходу движения. И вот сидит он на конечной и ждет отправления. Из-за угла вдалеке показывается фигура прохожего. Он видит троллейбус и устремляется к нему. По его зигзагообразной траектории понятно, что прохожий упоительно нетрезв. Водитель закрывает передние двери, как бы намекая на скорое отправление. Прохожий ускоряет шаг, при этом увеличивая амплитуду движения. Алекс оглядывается вперед и видит, что весь салон наблюдает за происходящим во главе с кондукторшей, которая поглядывает еще и на часы. Время давно уже вышло. Женщина что-то говорит водителю, и тот закрывает вторые двери. Алекс переводит взгляд на бегущего по лезвию судьбы. Тот в свою очередь прибавляет шагу. Зигзагообразность его бега доходит до того, что мужчина едва не падает на виражах, но чудом сохраняет равновесие. Еще несколько витков. “Ну же…” – кто-то не выдерживает в начале салона. Троллейбус медленно трогается… и мужчина под общий вздох облегчения прямо-таки влетает на заднюю площадку. Двери закрываются. Победитель забега, подвергшись атаке инерции, хватается за шест поручня, вращается спиной на вытянутой руке, скручиваясь в спираль, и мягко расстилается на полу. Через секунду он поднимает счастливые глаза на Алекса и довольно произносит:” Упал! Наконец-то!” И тут же засыпает.

– Наконец-то… – вслух произносит наш герой, продолжая реализовывать свой план.

А еще, в той игре, в которую играл Алекс двадцать три года назад и от которой он сам едва не перешел в виртуальное состояние, был счетчик игрового времени. И вот когда наш герой увидел, что из пяти лет своей жизни просидел в игре самые реальные три года, тогда он запретил себе даже намеки на все, что связано с игрой. В любом ее проявлении и качестве.

Алекс вышел из-за угла и увидел сына, который играл с друзьями на детской площадке. Грусть прощания лишила Алекса сил, ноги перестали слушаться. Незамеченный Ильей отец обмяк на скамейке у подъезда. Он смотрел, жадно впитывая каждое движение этого десятилетнего парня, горько сожалея, что не может дать ему достойного будущего.

Дети на площадке играли в “Земля горит”. В детстве Алекса это называлось “Птички на дереве”, и он до самоупоения любил играть в эту игру. Самозабвенно и самоотверженно. Несмотря на свои крупные не по годам габариты. Он только потом понял, годам этак к шестнадцати, что в игру его брали для всеобщего веселья. Пока водящий считал до десяти, дети разбегались по двору и хватались руками за все, что позволяет оторвать ноги от земли. Водящий подходил к выбранной жертве и начинал тридцатисекундный отсчет. Жертва в свою очередь вынуждена была перебежать на новое место. Если же водящий догонял тебя и осаливал, пока ты меняешь спасительное дерево, то водой становился ты.

Так вот и Саша-Пухляк тоже убегал и цеплялся за дерево. И висел, с трудом подтянув ноги. И тогда жертвой становился он. И только он! И никто кроме него!!!

Водящий подходил именно к нему и начинал обратный отсчет. 30… 29… 28…

Саша покрывался потом, стискивал зубы, стонал, но висел из последних сил. На счете “3” водящий якобы отвлекался, и тогда счастливый маленький Алекс спрыгивал с одного дерева и бежал к следующему, нелепо на бегу подтягивая сползшие от висения штанишки. Водящий “спохватившись” мчался за мальчишкой, но в последний момент “не успевал”, и Сашка опять хватался за ветку. И опять висел. А водящий опять считал. 30… 29… 28… 15… 5… 3… И все повторялось… И так много раз. Для других детей игра заканчивалась, и начиналось представление под названием “Сашка на дереве”! Всех это очень забавляло. Алекс висел, цепляясь посиневшими пухленькими пальцами, стертыми до крови, а детвора стояла кругом и дружно считала. 30… 29… 20… 10…

– Пока я в изнеможении не плюхался, как мешок с дерьмом, на пыльный асфальт и вместе со всеми начинал смеяться… заливаясь слезами, – самому себе сказал Алекс, чтобы отрезвиться причиненной болью, – бесполезный мешок с навозом воспоминаний и перегноем переживаний. Свалка никчемных способностей и нереализованных возможностей.

Илья увидел отца и махнул ему. Алекс попытался улыбнуться, но только уголки губ слабо дернулись вверх и тут же сползли. Лицевые мышцы, отвечающие за улыбку, давно уже атрофировались. Отец вяло кивнул. В этот момент Илью осалили. Он оглянулся на Алекса, показал два больших пальца – “Я в порядке!”– и, закричав “Земля горит!”, кинулся догонять осалившего.

– Да! Подо мной сейчас земля тоже полыхает! – проговорил наш герой и встал.

– Прости меня, сын! – шептал Алекс. – Прости! Но я так дальше не могу… Я люблю вас и не могу больше мучить своим присутствием. Словно живой труп. И с каждым днем становится все хуже. Тело есть, а человека нет. Пугало! Вот кто я! Я уже чувствую, как от меня начинает вонять тленом! Не хочу, чтобы вы пропахли этим запахом.

Алекс двинулся к подъезду.

– Эх! – выдохнула паста ледяной мятой. – Прямо жертва жертвенная! И ради чего? А про них он подумал?

– Ну, знаешь ли! Неизвестно, что лучше… он же из любви к ним! – ощетинилась щетка.

– Из любви… – передразнила зубная паста, – это эгоистично!

Зубная щетка, чуть ли не выпрыгнула из блистера.

– А любовь вообще эгоистична!

Алекс вошел в лифт.

– Я конченный эгоист… – увидев себя в зеркале, констатировал Алекс и нажал кнопку одиннадцатого этажа.

– И кстати о игрушках! Вот что я еще вспомнил, – думал наш герой, глядя в свои потухшие глаза. – Моя машина… надо оформить генеральную доверенность на жену. Чтобы она могла ею распоряжаться.

Алекс вышел на этаже и выглянул в окно на площадке. Внизу мальчишки улюлюкающей гурьбой бегали за Ильей, не давая ему запрыгнуть на дерево. Алекс утвердительно закивал своему решению и пошел собирать чемодан. В его пакете лежали недостающие составляющие багажа.

Confutatis maledictis. Ниспровергнув злословящих (Посрамив нечестивых)

Ниспровергнув злословящих, Приговоренных гореть в огне, призови меня с благословенными.

Молю, коленопреклоненный, с сердцем, разбивающимся в прах, дай мне спасение после моей кончины.

Алекс спрятал купленные принадлежности и отправился на кухню строгать салат с индейкой к ужину. Вскоре домой пришли жена с сыном.