Глава вторая. Она
Rory Gallagher. «What in the world». 2001
Их познакомил Борька. Точнее не познакомил, а где-то сразу после майских заскочил в кабинет к Рыбкину и, пришептывая, сообщил, что в парикмахерской напротив появился новый мастер. Мастер, очевидно, был женского пола, потому что Борька вытянул шею и изобразил ладонями нечто у себя на груди и на бедрах.
– Что ты забыл в парикмахерской? – постучал себя пальцем по голове Рыбкин. – Ты же под насадку стрижешься.
– А… – махнул рукой аккуратист Борька, приглаживая непослушный «бобрик», тут же поморщился, потер локоть, старательно улыбнулся. – Ерунда, Нинка села на укладку и ключи унесла от машины. Я там чужой человек, так что чуть не бегом, и вдруг вижу девушку точно в твоем вкусе!
– Тебе знаком мой вкус? – устало потер глаза Рыбкин, отодвинул ноутбук, нажал кнопку селектора. – Виктория Юрьевна! Отчеты по филиалам я посмотрел. Бориса Горохова без доклада ко мне больше не пускать.
– Хорошо, – отозвалась секретарь.
– Доклад докладу рознь, – хмыкнул Борька. – А вкус твой я все равно знаю. Да и ты мой. Мы наш вкус однажды уже реализовали на все сто. У тебя Ольга, у меня Нинка. Знаешь, смешно даже. Обе примерно один типаж. Но моя Нинка чуть повыше и чуть пошире в кости. Но тоже черненькая. Твоя Ольга – сам понимаешь. И, что характерно, мы-то с тобой с точностью до наоборот. Ты повыше, я пониже. Вот если бы мы махнулись женами, гармония бы восторжествовала. А вот среднеарифметическое точно нет.
– Борь, – поморщился Рыбкин. – Ты чего хочешь-то?
– Вот представь, – Борька почесал правый глаз. – Представь, что эта самая парикмахерша – просто копия Ольги. Я захожу, бросаю взгляд в мужской зал и думаю, а что там твоя половина делает? Что забыла в мужском зале парикмахерской Ольга Сергеевна Клинская? Какого черта она порхает с ножницами вокруг чужого мужика? Потом приглядываюсь и вижу, что девчонке, при всем почтении к твоей супруге, лет так на двадцать поменьше, но она ее копия! Один в один. Нет, ну понятно, что лицо конечно отличается, но стиль… Это что-то. Что бы ты сделал?
– Борька, – Рыбкин стал убирать бумаги в стол. – С чего ты решил, что похожесть на мою жену – признак соответствия моему вкусу?
– Как же? – удивился Борька. – Ты же сам мне рассказывал… Забыл? Ну, что твой тип женщины – невысокий рост, хорошо сложенная, черненькая, живое лицо с таким… налетом детства.
– Ты еще в педофилы меня запиши, – вздохнул Рыбкин.
– Какие педофилы? – не понял Борька. – Ты забыл, как я тебя с Ольгой познакомил?
– Во-первых, не ты, а твоя Нинка, – напомнил Рыбкин.
– Муж и жена одна… – развалился в кресле Борька. – Хотя ты сам был виноват. Затащил нас в кинотеатр на какую-то французскую муть. Точно тебе твой приятель киноман Кашин что-то такое наплел про это кино. Фильм про что-то такое на мосту. Там еще актер был – без слез не взглянешь, а у актрисы один глаз перевязан. Чуть ли не весь фильм, а я не люблю такое смотреть. Я вообще не люблю всяких гадостей. Забыл уж, в финале вроде бы она с двумя глазами была? Или нет? Помнишь?
– Помню, – буркнул Рыбкин.
Нет, долго обижаться на Борьку было невозможно. На него вообще нельзя было обижаться. Он был как погода.
– Ну вот, – обрадовался Борька. – А ты так уставился на экран, что не оторвать. Мы уж с Нинкой по молодости и пообжимались, это ж только начало девяностых было, и похрустели попкорном, а тебе все мимо. И тогда она сказала…
– И тогда Нинка сказала, – продолжил Рыбкин, – что у нее есть подруга, дальняя родственница, которая точная копия этой актрисы.
– А что, разве нет? – удивился Борька. – Точная копия. Ну, с нюансами, но все равно.
– Интересно, почему она не сказала, что это дочь моего шефа? – прищурился Рыбкин.
– А я откуда знаю? – развел руками Борька. – Может, чтобы я не позарился? Чего ты смеешься? Я тогда был очень даже. Да это неважно. Она тебя женила, понимаешь? Моя Нинка познакомила тебя с Клинской Ольгой, а значит – и женила. Это уже потом оказалось, что ваши отцы где-то даже знакомы… Слушай, это же было больше четверти века назад. Ты понимаешь? Больше четверти века назад. Вот ведь. Два старпера, блин.
– Два стартапера, – усмехнулся Рыбкин. – Или полтора. Потому что ты – проблесками. Ленивый слишком.
– Ты знаешь, – Борька снова почесал глаз. – Черт. Ячмень, что ли садится? Когда ячмень садится, я всегда Нинку прошу плюнуть в глаз. Вот ведь не верю ни во что такое, а помогает. Да точно помогает! А она сейчас в отъезде. Медуз не любит, а весной их вроде бы почти нет там.
– Подожди, – не понял Рыбкин. – А как же парикмахерская?
– Это вчера было, – отмахнулся Борька. – Просто увидел тут в коридоре Лидочку, как она бедрами – туда-сюда, ходит, как по подиуму… Клинского нет, для кого старается, непонятно… Да, увидел, и что-то вспомнил. А Нинка вчера же в ночь – туту. Шереметьево. С пацанами на майские. Знаешь, я приехал домой, тоска такая. Ну и не рукоблудства ради, а для эстетического впечатления залез на порночаты. Пощелкал, посмотрел, что там нынче в моде. Ну, знаешь, кое-что есть, конечно. Хотя пирсинга и татуировок многовато, как на мой взгляд. Но дело не в этом. Через полчаса я обнаружил, что смотрю, как обычная такая деваха, ну вроде моей Нинки, помоложе, конечно, раза в два, собирает мебель.
– На порночате? – уточнил Рыбкин.
– Да зуб даю, – щелкнул пальцами Борька. – Ну, скручивает что-то такое из Икеи, наверное. Что-то простое. То ли тумбочку, то ли табуретку, не суть важно. И вот я сижу, смотрю на нее и вдруг понимаю, что это самое возбуждающее из того, что я видел. Что это – то самое, что нужно. Соль земли. Вытяжка женьшеня. Амброзия. Не та, конечно, от которой у моей Нинки аллергия. Она же ростовская. Это все неважно. Главное – это то, что я упустил. Ты не поверишь. Она ее одетая собирала. Ну, в трениках каких-то. А я сидел с разинутым ртом. Просто зафанател.
– Зарегистрировался, стал подбрасывать монету? – улыбнулся Рыбкин.
– Какое там? – засмеялся Борька. – Никакой регистрации. Посмотрел, вышел, удалил историю просмотров. Или ты Нинку мою не знаешь? Себе дороже. Вот все думаю про эту парикмахершу. Нет. Ты только представь. Ты с ней знакомишься и отправляешься куда-нибудь в ресторан. Ей главное – надеть черные очки. Ну, точно никто не отличит от Ольги Сергеевны. Зато представляешь, все будут думать, что ты с женой, даже станут подходить, отвешивать твоей девочке комплименты – Оля. Ты так прекрасно выглядишь. Ольга Сергеевна. Респект вашему косметологу.
– И ты думаешь, что девочке приятно будет все это выслушивать? – прищурился Рыбкин. – К тому же, кто тебе сказал, что Ольга Сергеевна плохо выглядит?
– Она выглядит прекрасно! – отчеканил Борька и, наклонившись к столу, прошипел. – А вот ты – хреново.
– То есть? – спросил Рыбкин, раздумывая, стоит ли ему появляться в этой парикмахерской.
– Ты знаешь, чем моя Нинка занимается? – спросил Борька.
– Собаками, – ответил Рыбкин. – Конечно, если ничего не изменилось.
– Именно! – вздохнул Борька. – Приют у нее. И раньше был приют, и теперь. Знаешь, с одной стороны хобби там, привычка, да и базовое покоя не дает, она же ветеринар по первому. В прошлом году летала в Германию к дочери, то се, поинтересовалась, там с этим делом все не так.
– С каким делом? – не понял Рыбкин.
– С собаками, – объяснил Борька. – Просто так не возьмешь. Еще поискать надо. В приютах – очередь. Те, что у нас на помойке роются, там влет уходят. Нет, ну понятно, везде по-разному. Но в основном – вот так. С другой стороны, там и с детскими домами все не как у нас. Нас погубили просторы, Рыбкин. Всегда есть, где нагадить. Мы не ценим землю. А там, если мусор выбросишь, обязательно в кого-нибудь попадешь. Ясно?
– У тебя каша в голове, Борька, – сказал Рыбкин.
– Какая каша? – не понял Борька, полез пятерней в короткие вихры, потом усмехнулся, погрозил Рыбкину пальцем. – Каша, значит?
– Вот только честно, – потянулся Рыбкин. – Чего ты хочешь? Парикмахерская, порночаты, собачий приют. Просторы. Чего тебе надо?
– Ну, вообще-то как всегда, – вздохнул Борька. – Нинку в хорошем настроении, как бы мы ни цапались, она ж единственная, с кем у меня сбоев не бывает. Бутылочку виски. Погрызть чего-нибудь. Футбол… Не, футбол нахер. Не хочу. Не тот он стал. Или я стал не тот. Посидеть, поговорить…
– А от меня? – спросил Рыбкин.
– Понимаешь? – Борька задумался. – Дело в том, что у тебя глаза, как у тех собак в Нинкином приюте. Ну, понятное дело, там они не голодают, да и сидят не в клетках, вольеры у них. Это ж серьезное хозяйство, Нинка кстати, стала принимать зверье на передержку, ну, хозяева уехали куда-то, скажем, а питомца – к ней. Ну и за отдельную плату – вебкамера. Лежишь так где-нибудь на Канарах, заходишь в интернет и смотришь, как твой Барсик или какой-нибудь Лорд ждет тебя сытый и довольный в вольере класса люкс. Яйца свои вылизывает.
– Ты смотри, чтобы у тебя дома вебкамеры не оказалось, – покачал головой Рыбкин. – А то вдруг твоя Нинка наблюдает, как ты свои яйца вылизываешь?
– Растяжка у меня уже не та, – отмахнулся Борька. – Не достану. Ты не съезжай с темы. Дело же не в еде. Дело в отношении. Понятно, что Нинка там не одна, на ней общее руководство, но она всегда говорит, что это как в детском доме. Нельзя ласкать. Прирастают. Не успеешь оглянуться, а они уже часть тебя. Те же собаки. Смотрят, за ними ли ты пришел или просто так. И у тебя как раз такие глаза.
– У меня жена, дочь и все хорошо, – наклонился, чтобы сообщить это Борьке, Рыбкин.
– Я знаю, – сделал строгим лицо Борька и тут же зачастил. – Ольга Сергеевна Клинская, дочка нашего общего шефа, дай бог здоровья Сергею Сергеевичу, его жене Фаине Борисовне, его второй дочери – Галине, да устроится ее судьба, пора ребенка рожать, пора. Его прочим близким и дальним, включая мою благоверную, которая приходится твоему тестю, дорогой, троюродной племянницей. Или ты забыл? Мы родственники, Рыбкин. Если случится какая пандемия, и вы все перемрете, то я смогу стать твоим наследником. Ты представляешь?
– Если я перемру, мне уже будет все равно, – сообщил Рыбкин.
– Дочь у тебя красивая, – задумался Борька. – И не копия матери, и на тебя вроде бы не очень похожа, хотя есть что-то, есть. Красивая. Если бы не Нинка, да не эти двадцать лет разницы…
– Больше, – усмехнулся Рыбкин.
– Да, – поморщился Борька. – Больше…
– У тебя тоже дочь красивая, – заметил Рыбкин. – Только причем тут мы? Горохов, пора уже включать защиту от дурака.
– Зачем? – спросил Борька. – Чтобы сдохнуть в покое и благолепии? Что молчишь? Ну, молчи… Так я к чему это все. Ну, в смысле Икеи, порночатов, собачьего питомника, парикмахерской. Забудь, что я тебе тут наплел. Не врал, но забудь. Удивить тебя просто хотел. Зацепить. Не знал как, поэтому гнал тут… Она другая.
– Другая? – не понял Рыбкин.
– Парикмахерша новая, – объяснил Борька. – Ну, новый мастер. Ничем она не похожа на твою Ольгу. Полная противоположность.
– Высокая, толстая, блондинка, глупая и… – стал загибать пальцы Рыбкин.
– И добрая, – вдруг добавил Борька. – Да. И добрая. Полная противоположность. Только не высокая, а обычная. Не толстая, а обычная. И на дуру не похожа. И не блондинка, а что-то неопределенное. Крашеная. Да, виски другого цвета. Цветная такая. Как актриса из этого дурацкого фильма, где память стирали… Как его? Кашин бы твой сразу вспомнил…
– Борька, – остановил приятеля Рыбкин. – Из хорошего фильма. Но это неважно. Хватит фильмов. Чего ты хочешь?
– Она тебя задушит, – сказал Борька. – Тебе нужна добрая. И я ее нашел. А?
– Кто меня задушит? – не понял Рыбкин.
– Ольга Сергеевна, – пожал плечами Борька. – Твоя благоверная.
– Задушит? – удивился Рыбкин.
– Именно так, – кивнул Борька. – Думаешь, петлю накинет и рот камнями забьет? Нет, дорогой. Просто лишит воздуха.
– Это еще как? – заинтересовался Рыбкин.
– Да легко, – хмыкнул Борька. – Потому что ты не можешь без воздуха. А женщина и есть воздух. Батарейка. А если ее нет, то нет воздуха. И батарейки нет.
– Борька, – погрозил ему пальцем Рыбкин. – Шел бы ты… на порночат. У меня все в порядке.
– А чего ж тогда не дышишь-то? – прищурился Борька. – Думаешь, я не вижу? Давно хотел сказать, да все как-то. Ты ж уже лет десять на берегу жабрами хлопаешь.
– Ты выпил, что ли? – не понял Рыбкин.
– Да, опрокинул наперсточек, – постучал по грудному карману Борька. – Ну, или фляжечку. Для храбрости. Я к тебе по-дружески, Рыбкин. Хотя, мы ж вроде приятели? Друзей-то у тебя нет?
– Есть, – сказал Рыбкин. – Вовка Кашин… Дочь…
– Вот, – скривился Борька. – Вовка Кашин. Дочь. А что Ольгу-то не назвал? Я бы с Нинки начал отсчет. Хотя, друзей тоже не так уж. Я не договорил про парикмахершу. Я ж глаз от нее не мог оторвать.
– Что в ней особенного? – спросил Рыбкин.
– Не знаю, – задумался Борька. – В ней все особенное. Знаешь, почему я очнулся и ушел оттуда? Отплывать стал. От берега, на котором Нинка, хотя – что там. Она в соседнем зале сидела. Там счастье, Рыбкин. На том берегу, к которому я не поплыл, – счастье. Спасательный круг. Может быть, для тебя. Черт!
Борька снова ожесточенно стал тереть глаз.
– Хочешь, я тебе плюну? – спросил Рыбкин.
– Не стоит, – отмахнулся Борька. – Я уж лучше в аптеку… Только ты имей в виду. Она как жар-птица. Сегодня есть, а завтра нет.
…
Ты сентиментален, – укорял себя Рыбкин, когда через неделю все-таки отправился посмотреть на нового мастера, благо и время пришло привести в порядок голову. Тем более что та же Виктория Юрьевна и об этом не забывала напоминать начальнику – «Неприлично, господин директор, иметь такую шевелюру, когда все ваши ровесники на голову или лысенькие уже, или реденькие». Борька, как в душе считал Рыбкин, несмотря на вечно растрепанную прическу, был на голову «реденький», но тут он угадал.
Хотя и это Рыбкин понял не сразу.
О проекте
О подписке