Массена́ решает форсировать Лиммат в 16 километрах к западу от Цюриха, у городка Дитико́н^[266] (Dietikon) – ширина реки здесь небольшая, менее ста метров, да и течение не такое быстрое – и разрезать русские войска, стоящие на другом берегу, на две части. Сначала операция назначается на 15 сентября, но двенадцатого он получает информацию о том, что Суворов подходит к Сен-Готарду, и решает начать днём раньше^[267].

А Римский-Корсаков получает между тем диспозицию швейцарской кампании, которую Суворов направил ему и фон Готце 10 сентября^[268]. Прочитав её, наш генерал с неудовольствием обнаруживает, что должен выделить в распоряжение австрийца 5.000 своих солдат^[269]. Выполнять такой приказ он, естественно, не торопится, тянет время и подчиняется лишь когда к нему в Цюрих фон Готце приезжает лично и требует обещанных подкреплений. Поздно вечером 13 сентября соответствующие полки начинают уходить в сторону австрийцев на восток, а у Римского-Корсакова сил под Цюрихом остаётся и того меньше – 10.000 человек. И это за день до атаки французов.

Массена́ же пока практически заканчивает подготовку к переправе. Всё делается в глубочайшей тайне. Все лодки, плоты и прочие плавсредства концентрируются далеко в тылу французских войск, почти за 25 километров от планируемого направления главного удара, и даже к мосту неподалёку, который планировалось разобрать и подвести к нужному месту, не притрагиваются до самого последнего момента. К вечеру тринадцатого сентября всё стягивается к переправе, причём многие лодки везутся, замаскированные, на телегах. Ночью, скрытно от русских постов, французы подползают к берегу и залегают в кустах. На заранее подготовленных местах в полной тишине устанавливается артиллерия. На дворе пасмурно и дождливо, темнота – хоть глаз выколи, так что даже природа, кажется, благоволит французскому генералу. Но он подстраховывается ещё и приказывает сымитировать другую переправу – ложную – в нескольких километрах к западу, то есть ещё дальше от Цюриха, чтобы отвлечь внимание и силы противника от основной.

А что же происходит в этот вечер в Цюрихе, в штаб-квартире русского командующего? А там идёт … бал^[270]! Пенится шампанское, в саду играет оркестр, блистают нарядами дамы, слуги подают блюда с угощениями. Гости расходятся далеко за полночь, хозяин уже собирается ложиться спать, но тут слышит артиллерийскую канонаду, доносящуюся издалека, откуда-то с запада. А вскоре появляется взволнованный адъютант и сообщает: французы форсировали Лиммат.

46-летний генерал-лейтенант Александр Михайлович Римский-Корсаков – командир бывалый. В нашей истории принято взваливать вину за разгром русских войск под Цюрихом исключительно на него, как только не ругая за это: и бездарный, и беспечный, и в военном деле несведущий, и любитель красивой жизни (а что в этом плохого? Милорадович, например, тоже любил жить красиво – а кто этого не любит?), и жестокий к своим солдатам, и высокомерный, и чрезмерно гордый, и себялюбивый, и любимчик Павла I (а в этом что плохого?). Короче говоря, человек никчёмный. Но давайте посмотрим всё-таки, что он был реально за человек, какой опыт имел за плечами и, самое главное, существовал ли у него шанс избежать поражения.

По традициям того времени юного Александра записывают в армию в пятнадцатилетнем возрасте (тот же Суворов, как мы помним, стал солдатом, когда ему было 12 – по другим данным 15 – лет). В 25 лет ему присваивается звание подполковника^[271], и вскоре он находится на полях так называемой второй русско-турецкой войны (она длилась с 1787 по 1791 год^[272]) – в ней уже начинает всходить звезда Суворова. Римский-Корсаков сражается отважно: в апреле 1789 года он в пух и прах разбивает восьмитысячный турецкий отряд и награждается за это орденом Святого Георгия (а это высшая военная награда Российской империи) 4-й степени^[273]. Императрица Екатерина II характеризует его как «ревностного, храброго и искусного офицера»^[274]. В 1789–1790 годах он принимает участие в совершенно забытой сегодня русско-шведской войне, которая продолжалась с 1788 по 1790 год^[275]. В ней он тоже действует успешно, громит шведов в нескольких сражениях и награждается золотой шпагой, орденом Святого Владимира и пожизненной пенсией (в те времена это означало ежегодную выплату) в 2.000 рублей^[276]. В 1793 году Римский-Корсаков получает звание генерал-майора^[277]. Во время войн первой антинаполеоновской коалиции добровольцем вступает в австрийскую армию, непосредственно участвует в боях с французами, потом возвращается в армию русскую, в 1796 году воюет с персами^[278], штурмует несколько крепостей и получает орден Святого Александра Невского^[279]. Звание генерал-лейтенанта присваивается ему в 1798 году уже Павлом I^[280], который вообще имеет о нём высокое мнение. Так что боевые действия в Швейцарии были пятой военной компанией этого генерала. Судите сами, опытным он был или нет.

Генерал-лейтенант Александр Михайлович Римский-Корсаков (1753–1840)

Вот как характеризует личные качества Римского-Корсакова человек, хорошо его знавший: «Он искусен был во всех воинских упражнениях, сведущ в тактике и доказал то удовлетворительными опытами в войнах с турками и шведами в Финляндии. Недостаток пищи и сна он без труда переносил, и тело его и дух равно приобычны были к самым сильным напряжениям. Он, как главный полководец его, Суворов, имел истинное мужество, умение презирать не только опасности, но и оскорбления, и никак невозможно было ни поколебать, ни обмануть, ни устрашить твёрдое его праводушие»^[281].

Но, с другой стороны, Римский-Корсаков был крайне недоверчив, заносчив, считал себя звездой, не очень-то прислушивался к мнению своих подчинённых и – что и сыграло с ним трагическую шутку – ни в грош не ставил иностранцев-военных, в том числе и французскую революционную армию, полагая своих противников вояками никудышными. В середине мая он заявил: «Меньше чем через месяц Массена́ будет со связанными руками и ногами отправлен в Санкт-Петербург»^[282]. (А тут ещё эрцгерцог Карл разбивает в июне этого француза в ходе Первой битвы при Цюрихе.) Не было порядка и в штабе Римского-Корсакова: его подчинённые действовали зачастую так, как считали нужным^[283], а не так, как было предписано. И мне бросилось в глаза ещё вот что. Несмотря на постоянные – и справедливые! – жалобы о том, что у него по сравнению с французами сил недостаточно даже с учётом австрийского корпуса и что если враг начнёт наступление, то «и Швейцарию оставлять мне будет должно»^[284], Александр Михайлович накануне наступления, которого он так опасался, проявил просто удивительную беспечность. Он не мог не понимать, что Массена́ постарается расправиться с ним именно сейчас, когда Суворов идёт через Сен-Готард (да и сам Александр Васильевич предчувствовал это), но вот – поди ж ты! – бал.

Но была ли у нашего генерала возможность избежать разгрома? Разгрома – да, а вот поражения, я думаю, нет. Заблаговременно отступить от Цюриха ему запрещал приказ того же Суворова, которому он подчинялся. Более того, наш главнокомандующий, наоборот, приказывал наступать! Так что Римский-Корсаков оказался в своеобразной психологической западне собственной конструкции: вперёд идти до приближения фельдмаршала не решался, а назад отходить не имел права. И попался. (Хотя элементарной предосторожности никто не отменял!)

Массена́ начинает в пять утра. По условленному сигналу на воду быстро спускаются лодки, и французы устремляются к противоположному берегу. Принимается работать артиллерия – 20 орудий^[285]. Наступление противника оказывается для наших солдат полнейшей неожиданностью, но тем не менее они не бегут и пытаются организовать оборону. Куда там! Преимущество французов настолько подавляющее, что они быстро переходят на другой берег и вскоре, как и планировал Массена́, рассекают русские позиции надвое. Наш отряд, защищающий переправу, попадает в окружение и погибает почти целиком, а его командир, генерал-майор Евгений Марков^[286], тяжело раненный в самом начале боя, оказывается в плену.

Параллельно французы предпринимают ту самую ложную атаку. Её они специально не очень-то скрывают: шумят, солдаты суетятся, делают вид, что готовятся пересечь реку, и командующий всеми русскими силами на правом берегу Лиммата генерал-лейтенант Михаил Дурасов^[287] на эту уловку попадается. Он стягивает сюда все имеющиеся у него силы и целых четырнадцать (!) часов, до семи вечера, стремится отразить то, что противник и не думает осуществить. Когда он, наконец, получает известие о том, что же реально происходит под Цюрихом (а мы сейчас увидим, что́ там происходило), его войска (7.840 человек^[288]) уже давно оказываются безнадёжно отрезанными от основных русских сил и никакого участия в битве принять не могут. Дурасов отходит на север, часть его корпуса вообще уходит за Рейн, весь следующий день он стоит без движения, узнаёт, что вокруг Цюриха везде французы, и ночью окончательно переправляется через эту реку^[289].

Вторая битва при Цюрихе, положение войск к двум часам дня 14 сентября 1799 года (красным цветом обозначены позиции французов, чёрным – русских)

Массена́ же развивает атаку по всем правилам военного искусства. Он не ожидал, что переправа пройдёт настолько гладко, не даёт противнику опомниться, устремляется к Цюриху по правому берегу Лиммата, а сам командует начать наступление против основных сил Римского-Корсакова, стоящих перед городом на противоположной стороне.

Оно начинается в восьмом часу утра. У французов численное преимущество, но упорный бой длится почти пять часов, и наши в конце концов переходят в контратаку и гонят неприятеля аж до вершины хребта А́льбис, находящегося слева от них. Английский военный историк Ра́мсэй Уэ́стон Фипс в своём описании Второй битвы при Цюрихе упоминает момент, от которого мурашки по спине бегут: «Русские сражались с обычной для них храбростью, но командовали ими плохо, и сердце сжималось при виде того, как они карабкались на отроги Альбиса, ожидая увидеть на его гребне Суворова и крича его имя»^[290]. В этот момент на позицию прибывает сам Массена́ и приказывает подтянуть резервы. Перевес французов в живой силе становится на этом участке подавляющим: 17.000 бойцов против 8.000 у нас^[291]. А по другую сторону реки к городу приближаются ещё как минимум восемь тысяч неприятельских солдат^[292] (см. карту-схему).

Наш командующий всё своё внимание сосредотачивает на позициях перед Цюрихом, считая, что это главное направление удара противника, и не придавая должного значения тому, что по правому берегу, по сути, к нему в тыл, заходят несколько тысяч французов. По совету одного из своих генералов он приказывает немедленно вернуть полки, ушедшие в ночь на 13 сентября в направлении австрийцев, но самого страшного долго не осознаёт: контратакуя, русские войска отдаляются от Цюриха (имея перед собой численно превосходящего противника!), а французские почти беспрепятственно рвутся по другому берегу к ним в тыл. Слишком поздно, только уже где-то к четырём часам дня Римский-Корсаков прислушивается, наконец, к мольбам своих подчинённых и приказывает основным силам отойти ближе к городу и главное – направить часть войск направо через Лиммат. К этому времени к месту битвы поспевают наконец-то первые полки, возвращённые с полпути к австрийцам, но перелома в ход сражения это внести уже не может.

Пользуясь своим численным преимуществом, Массена́ продолжает наращивать давление. Наши войска отходят уже к городским воротам и частично отступают в сам Цюрих. На узких улицах начинается страшная давка и неразбериха: даёт себя знать то, что Римский-Корсаков всегда предоставлял слишком много свободы своим офицерам, и каждый командует как Бог на душу положит. В результате войска, которые должны были двинуться на помощь защитникам города на правом берегу реки, безнадёжно застревают среди телег, подвод, артиллерии, раненых, и к вечеру наши силы оказываются в полном окружении. Ценой героических усилий, благодаря нескольким штыковым контратакам, французов останавливают буквально в нескольких шагах от города. Их 17.000 человек. На правом берегу Лиммата – ещё 15.000, причём стоят они на господствующих высотах и с артиллерией^[293]. Сзади у нас – Цюрихское озеро. Управляемость армией практически потеряна. Но самое удивительное, что среди солдат паники нет. А жители Цюриха, увидев, что стрельба более или менее стихла, выходят на улицы и начинают угощать наших измученных и не евших с утра людей вином и хлебом^[294].^[295]

Французский генерал прекрасно знает о высоком боевом духе русских, не исключает того, что они решатся на прорыв^[296], и где-то после одиннадцати вечера направляет к Римскому-Корсакову парламентёра, то есть офицера, уполномоченного вступить в переговоры. Тот предлагает сдать город. Римский-Корсаков ответа не даёт, велит парламентёра задержать и ночью созывает военный совет^[297]. Вопрос один: что делать? Большинство присутствующих крайне утомлено и подавлено. Один из наиболее уважаемых командиров, генерал-лейтенант храбрец Фабиан Готлиб (Фабиан Вильгельмович) фон дер О́стен-Са́кен^[298] – именно он настоял на возвращении русских полков от австрийцев, а затем лично организовал русскую контратаку, не позволившую французам войти в Цюрих, – утверждает, что солдаты ещё не потеряли присутствия духа, и предлагает продолжить защиту города в ожидании подхода Суворова. Но он практически в одиночестве, а тут ещё приходит весть о разгроме австрийского корпуса фон Готце и о гибели его самого. А это означает, что в ближайшее время сюда подойдут дополнительные силы французов. И Римский-Корсаков объявляет: с рассветом будем прорываться из окружения. Массена́ в своих предположениях не ошибся.

Выполнение приказа командующего приводит в городе к ещё большему беспорядку. Опять каждый отдаёт приказы по-своему, и толчея превращается просто в какую-то кучу-малу. В шесть часов утра 15 сентября русская армия переходит реку Лиммат и устремляется на север, к горе Цюрихсберг. На наше счастье она защищена слабо, а французские постовые даже спят – и гибнут под ударами русских. Вскоре из Цюриха выходит и сам Римский-Корсаков, но противник довольно быстро обнаруживает наш манёвр, и начинается кошмар: на отступающие войска обрушивается вся их огневая мощь. Французская артиллерия с господствующих высот начинает бить по городу прямой наводкой, и в конце концов управление войсками теряется окончательно. Наши солдаты, часами не получающие никаких приказов, сражаются под градом пуль и ядер отчаянно, но противник вскоре врывается в город, и начинается резня. Некоторые наши генералы предлагают сдачу, но Массена́, раздосадованный тем, что ему не дали принять красивую капитуляцию, отвечает отказом и велит им передать, что у них есть пятнадцать минут на то, чтобы покинуть город. А между тем русский арьергард, прикрывающий наше отступление и не ведающий обо всех этих дипломатических экивоках, обречённо бьётся до конца и почти весь погибает. В руки французов попадает практически весь обоз, штабные документы и переписка, шифры, походная церковь, часть казны и множество раненых, в том числе и генерал Остен-Сакен, получивший ранение в голову.

Для удаляющихся всё дальше и дальше от города тринадцати тысяч русских воинов прорыв превращается в сплошной кровавый, неравный бой. Французы набрасываются на них и слева, и справа, буквально наступают на пятки, бьёт артиллерия. Отступающие тремя колоннами остатки нашей армии, отчаянно огрызаются, то и дело бросаются в штыковые контратаки. Но никто не паникует, не бежит, не сдаётся в плен. В конце концов преследование прекращается: французам этот день тоже дался нелегко, они тоже страшно утомлены и решают: хватит. Так стойкость, дисциплина и традиционное героическое самопожертвование русских солдат и офицеров спасают их неудачливого командующего. К вечеру уцелевшие части корпуса Римского-Корсакова во главе с ним самим могут, наконец, вздохнуть с облегчением: неприятель оставил их в покое.

Итог сражения для русской армии однозначен: это разгром. Погибают от 3.000 (по данным Римского-Корсакова^[299]) до 6.000 (по французским данным^[300]) человек. В плен попадают не менее 5.200 человек^[301] (подавляющее большинство – раненых), в том числе три генерала (ранены все) и 133 офицера^[302]. У французов остаётся 26 русских орудий^[303], 9 знамён^[304], множество ящиков с боеприпасами, палаток и другого военного имущества. Но самое главное, что успехом наша швейцарская кампания закончиться отныне не может, и Суворову теперь нужно думать о спасении своих сил.

В нашей стране ход Второй битвы при Цюрихе неизвестен почти никому. Может быть, какая-то логика в этом есть: проиграли, что ж теперь вспоминать-то? Но вы прочли её описание, и вам что – разве стыдно стало? За Римского-Корсакова – да, за некоторых его генералов, пытавшихся сдаться, – да, а за подавляющее большинство наших солдат и их командиров, в том числе тех же генералов, – нет! Они – в который уже раз! – продемонстрировали такое мужество и героизм, что сам Массена́ потом отметит, что русские «оказали в этом сражении сопротивление изумительное»^[305]. Будучи брошенными рядом своих высоких начальников, они в одиночку бились уже не за победу, а за свою честь, за честь русского оружия, за честь нашей страны. И в плену оказывались в основном вследствие ранения – обратили внимание? (Наши солдаты говорили потом, что их победил не неприятель, а собственный генерал^[306].)

Что же касается Римского-Корсакова, то главным виновником поражения следует назвать, конечно же, его – на то он и главнокомандующий. Пренебрёг разведкой, буквально чуть ли не проспал начало наступления противника, не сориентировался в середине сражения, практически потерял управление боем к вечеру. Но! Со своим численным преимуществом французскому генералу было просто суждено победить (ведь ему противостоял не гений Суворова – и вскоре Александр Васильевич это ярко ему покажет), сдаться в плен Римский-Корсаков посчитал позором и пошёл на прорыв, завершившийся в конце концов успехом. Так что был он, конечно, человеком с недостатками, но уж никак не никчёмным. И, кстати говоря, когда недовольный разгромом Павел I направит отчёт Римского-Корсакова на оценку непосредственно Суворову, прославленный фельдмаршал его оправдает!^[307]