Когда русские впервые услышали об этой великой сибирской реке, история умалчивает. Хотя документально известно, что в 1597 году, при царе Фёдоре Иоанновиче, сыне Ивана Грозного, на реку Таз, впадающую в Карское море примерно в пятистах километрах восточнее Оби, был послан из Москвы некий Фёдор Дьяков «для разведывания мангазейских народов до самой реки Енисея»[733]. Что это за народы такие? А их, между прочим, упоминает неизвестный автор-новгородец в том самом труде «Сказание о человецех незнаемых на восточной стране и о языцех розных»: «На восточной стороне, за Ю́горскою землёю над морем живут люди Самоедь, называемые Малгонзе́и». Сейчас уже трудно сказать, кто конкретно имелся тогда в виду, но сегодня это место проживания энцев – очень немногочисленного северного народа (в 2010 году их оставалось всего 227 человек). Сами себя они называют, в частности, «мога́ди», а русские именовали их раньше енисейскими самоедами[734]. Что же касается слова «молгонзея», то есть версия, что оно не местное, а зырянское, то есть народа, который сегодня называется коми. На их языке «молго́н» означает «крайний», «конечный»[735]. Иначе говоря, с точки зрения зырян молгонзейцы жили на краю света.
Вот на этих землях и приступают в 1600 году[736] к строительству очередного русского форпоста Мангазеи – первого населённого пункта, возведённого нашими предками в Заполярье. Начинается оно, правда, с кровопролития. Дорог в этих краях и сейчас-то – раз-два и обчёлся, а тогда и вовсе не было. Путь на «стройплощадку» шёл по рекам до Оби и на последнем отрезке по суше на оленях и на лыжах, поскольку проход морем от её устья на восток до Таза известен нам тогда ещё не был. На данном сухопутном участке разгрузившийся речной караван, вышедший из Берёзова в составе шести кораблей под командованием князя Мирона Шаховского, и подвергается нападению мангазейцев. Тридцать человек погибают, весь груз оказывается разграбленным, а сам князь едва уносит ноги. В общем, царские чиновники с первых же шагов сталкиваются с местной вольницей. Дело в том, что и русские, и зырянские промышленники орудовали здесь издавна, причём вели свои дела незаконно: собирали с местных жителей ясак, говоря, что делают это от имени Москвы, а на самом деле оставляя всё себе[737] (по тем временам страшное преступление, между прочим). Не исключено, что они-то и подговорили простодушных самоедов на это нападение[738]. На следующий год к Мангазее направляются внушительные силы: одиннадцать кораблей, двести человек, восемь пушек, а с ними ядра, порох и свинец. Шансов у сибирцев нет. Самодеятельности местных «казаков» кладётся конец. В двухстах километрах от впадения Таза в Северный Ледовитый океан – как всегда, на высоком берегу – вырастает защищённый артиллерией четырёхугольный деревянный острог с одной церковью внутри и двумя снаружи[739].
Новое поселение растёт как на дрожжах. Всего за двадцать лет оно превращается в крупный город, через который проходят товары (в основном меха) на баснословные суммы, за что он получает в народе прозвище «златокипящей Мангазеи»[740]. За высокими стенами с четырьмя башнями, которые охраняются сотней стрельцов с пушками, стоит кремль, воеводский двор, церковь и тюрьма (куда ж без неё!). Снаружи к ним примыкает обширный посад. Всего здесь насчитывается более двухсот домов, стоящих на четырёх улицах, четыре церкви, гостиный двор, таможня, кузница, литейные мастерские, многочисленные склады. В пик торговой активности тут ведут дела до двух тысяч купцов и промышленников. Только в 1630–1637 годах, то есть уже в период угасания, из Мангазеи вывозится около полумиллиона шкурок соболей[741]. Через Архангельск[742] торговые связи простираются до Европы. Город известен в Амстердаме, нанесён на европейские карты. И вдруг происходит упадок, потом смерть, а за ней и полное забвение. Настолько полное, что с течением времени даже в нашей стране его начинают считать никогда не существовавшей легендой.
Что же случилось? А вот что. Ну, во-первых, свою негативную роль сыграло заполярное местоположение. Край это холодный, негостеприимный и, самое главное, бедный пушным зверем в целом и соболем, в частности. Поначалу местные жители платили ясак, так сказать, из старых запасов, но с годами «заначка» истощалась, а пополнять её становилось всё более и более проблематично: приходилось забираться так далеко на восток, что смысл охоты просто терялся. Кроме того, в 1619 году, в городе происходит страшный пожар. А на следующий год в Мангазею, только-только приходящую в себя после опустошительного бедствия, приходит убийственная новость: царь Михаил Фёдорович – первый правитель России из династии Романовых вводит полный запрет на торговлю с ней «морским путём»[743]. Причём нарушившие этот запрет должны были «быти казнёнными злыми смертьми, а домы их велим раззорити до основания»[744]. Но почему?! Одна из причин заключается в том, что с начала века в Москву всё чаще и чаще начинают поступать сведения о том, что Голландия и особенно Англия намереваются превратить эти земли в свои колонии (в отношении англичан информация, благодаря найденным в XX веке документам тех времён, подтвердилась[745]). Это был период наивысшего могущества голландцев и нарастающей мощи британцев. Их флоты не имеют себе в мире равных. Одна за другой захватываются территории по всему Земному шару. В 1609 году знаменитый английский путешественник и полярный исследователь Хэнри Хадсон, более известный у нас как Генри Гудзон[746], пытается в поиске так называемого северного торгового пути (из Европы в южную Азию) дважды обойти острова Новая Земля, но сплошные льды вынуждают его повернуть обратно. Голландцы же в этом году вообще добираются чуть ли не до Енисея и не достигают своей цели по чистой случайности: встретившись со льдами, они разворачиваются, хотя задержись их корабли всего на каких-то несколько часов, и так называемый полуденный ветер разогнал бы льдины, и путь был бы свободен[747]. Я уж не знаю, в курсе ли был царь всех этих приключений, но беспокоиться он начинает не на шутку и океанский маршрут закрывает. Второй же причиной было то, что на суше на всех торговых путях стояли государственные таможни, собирающие соответствующие пошлины-платежи в казну, а на морских просторах из-за отсутствия у русского государства флота это было сделать попросту невозможно. Так что там контрабанда процветала.
Но, озаботившись «высшими интересами», правительство, как это нередко случается в нашей стране, выплёскивает вместе с водой и ребёнка, то есть, запретив въезд сюда по морю, в том числе иностранцам, и положив конец незаконной торговле, одновременно наносит смертельный удар и по законному бизнесу, который и так уже угасает. «Гости», как тогда называли купцов, постепенно начинают покидать «златокипящую», торг смещается дальше к юго-востоку, в сторону Енисея, а тут ещё в Мангазее насмерть разругиваются два главных воеводы, что приводит городское хозяйство в окончательное расстройство. Последний гвоздь в гроб городской жизни загоняет второй тотальный пожар 1642 года. Через двадцать лет цветущий когда-то купеческий центр вымирает, а ещё через десять сын Михаила Романова царь Алексей Михайлович его и вовсе упраздняет, а воинский гарнизон переводит в находящееся на Енисее Туруханское зимовье. Зимовьем, кстати говоря, называли в Сибири малюсенький обнесённый частоколом острог на одну-две избы, который строился для проживания в нём в холодное время года тех, кто собирал ясак с местных жителей, но в тех случаях, когда размеры такой дани были невелики. Между прочим, если такая крепостица строилась на летний период, то она называлась летовьем[748].
А брошенная всеми красавица разрушается, зарастает, превращается в деревянные развалины, прозванные местными жителями «Тагаре́вы хард», то есть «Разломанным городом», а в русской памяти становится полузабытой сказкой. Лишь двести лет спустя, в 1862–1863 годах, сюда прибывает наша первая научная экспедиция, которая более или менее точно устанавливает местонахождение исчезнувшей сибирской жемчужины, а в двадцатом веке, уже советскими учёными, проводятся сначала частичные раскопки, а потом и комплексное исследование того, что ещё от неё осталось. Так Мангазея повторила судьбу гомеровской Трои. А мы вернёмся на Енисей.
На языке местных жителей эвенков/тунгусов это слово – Ионесси́ – означало «большая вода»[749]. В начале XVII века данная река представляет для русских, в общем-то, загадку: несмотря на то, что промышленные люди и казаки доходили до неё и даже шли вверх по течению[750], в царских грамотах Енисей и Мангазея как территория, по сути, смешивались. Проходит, однако, совсем немного времени, и он становится известен нашим предкам так же хорошо, как и Обь. Движение к нему осуществлялось примерно одновременно и с севера, и с юга. Первыми сюда добираются промышленные люди как раз из Мангазеи. Они поднимаются по Тазу вверх и в 1607 году[751] примерно в пятистах пятидесяти километрах к юго-востоку, на левом берегу Енисея, при впадении в него реки Туруха́н ставят уже упомянутое Туруханское зимовье. Постепенно выгоды данного места становятся всё более и более очевидными. «Удобное положение этого зимовья, – пишет Миллер, – поблизости от реки способствовало новым открытиям и завоеваниям и заставляло предпочесть его городу, тесно замкнутому в своих границах, каким была Мангазея»[752]. Его самым важным преимуществом было то, что находилось оно на берегу мощной полноводной реки. По её правому притоку Нижней Тунгуске можно было относительно легко исследовать новые земли на востоке, соболей здесь оказалось намного больше, да и транспортное обеспечение было намного удобнее. Ведь от столицы Сибири Тобольска до Мангазеи водный путь шёл аж через Северный Ледовитый океан, а там даже летом погода была крутой и кораблекрушения не редкостью, а то немногое, что удавалось иногда вынести на сушу, разграблялось местными жителями. О трудностях же и опасностях сухопутной дороги из Берёзова я уже рассказывал. Так что мангазейские купцы всё чаще начинают перебираться на берег Енисея – поначалу на лето, а потом и на более длительное время, – и скромное зимовье разрастается. Вот вам ещё одна причина упадка Мангазеи. А в 1672 году следует царский указ Алексея Михайловича, о котором я говорил, посёлок становится городом и отбирает у своей «мамы» не только статус, но и имя, превратившись в Новую Мангазею (но сохранив и слегка изменённое прежнее название – Туруханск). В нашей истории он, пожалуй, наиболее известен тем, что в 1913 году здесь отбывал ссылку будущий многолетний руководитель Советского Союза Иосиф Сталин[753]. Сегодня это село, называется оно Старотуруханском и находится примерно в шестистах пятидесяти километрах к северу от Красноярска (о котором речь впереди). В 2010 году в нём проживало 72 человека[754].
На юге честь «открытия» Енисея принадлежит жителям Томска и окрестностей. Почти сразу же с его основанием русская колонизации из-за Смуты спотыкается и здесь: московскому правительству становится не до покорения Сибири. Это приводит к тому, что вышедшие уже было к Енисею по реке Кемь казаки и промышленные люди не могут удержать в подчинении племён, давших им присягу на верность, а потом и вовсе оказываются в положении обороняющихся. 8 июня 1614 года восстают местные киргизы, их поддерживают татары, и Томск оказывается окружённым[755]. Ситуация усугубляется тем, что нападение происходит в летнее время, многие жители работают в поле, за пределами городских стен, и за это платят своими жизнями. Хлеб на полях сжигается или вытаптывается, весь скот угоняется. Сам город, однако, восставшие атаковать не решаются, а когда оставшиеся в живых жители совершают отчаянную вылазку, и вовсе уходят. На следующий год киргизы, правда, вновь приносят русским присягу-шерть, но томичи, памятуя прежнее непостоянство, собираются с силами и в 1616 году совершают против них карательную экспедицию. Поход начинается 30 сентября, в ходе него берутся приступом три поселения-городка, их жителей зарубают, жён и детей захватывают в плен, а от оставшихся в живых берут для верности заложников[756]. Наступает хрупкое затишье.
Примерно в семистах километрах к северо-востоку от Томска находился Кетский острог. Его построили, как пишет Миллер, «вскоре после»[757] 1596 года на реке Кеть, правом притоке Оби (сегодня это небольшой посёлок Кетский в Красноярском крае). От него до Енисея – рукой подать: какие-то двести километров, и начинается планомерное продвижение на восток и здесь. Обитатели этого острога – не первые русские, появившиеся тут, но именно они придают, как тогда говорили, покорению этого края системный характер. Он, кстати говоря, получает наименование Кузнецкого – из-за наличия в нём железной руды, из которой местные жители изготавливают металлические изделия[758]. Действуют наши и кнутом, и пряником: с некоторых сибирцев берут ясак мирно, а с некоторыми, например, с неуступчивыми тунгусами[759], воюют. В мае 1609 года им наносится крупное поражение: многие погибают в бою, а попавшие в плен раненые вскоре умирают[760]. Постепенно начинают приходить первые сведения о «братских людях» – бурятах, многочисленном народе, проживающем к востоку. Довольно быстро становится ясно, что и на этом направлении без очередной крепости не обойтись, и летом 1619 года на левом берегу Енисея, примерно в семи километрах выше впадения в него реки Кемь, возводится острог. Называют его, особенно мозги не ломая, Енисейском. Его строят именно на левом берегу, поскольку воинственные тунгусы живут на правом, и поэтому их внезапного нападения можно не опасаться[761]. Уже через четыре года Енисейск превратится в город такого значения, что его воевод будут назначать непосредственно из Москвы, станет своеобразным трамплином для проникновения на Байкал и в Якутию, к концу века в нём будет насчитываться около трёх тысяч жителей, а ежегодная Енисейская ярмарка станет главным центром пушной торговли всей Восточной Сибири. После некоторого увядания город в сороковые годы XIX века вновь прогремит на всю Россию как своеобразная столица так называемой сибирской золотой лихорадки, но та быстро угаснет, и сегодня Енисейск – небольшой райцентр, в котором проживает чуть менее двадцати тысяч человек[762].
Что же касается бурятов или бра́тов, то свою воинственность и организованность они демонстрируют довольно быстро. Осенью 1622 года до Енисейска доходят сведения, что с востока их движется около трёх тысяч человек вместе со своими кышты́мами, то есть зависимыми племенами. Наш воевода забеспокоился. К бурятам снаряжается посол – он же и разведчик, – которому поручается тщательно разузнать о планах этого пока ещё неведомого народа, о его многочисленности, образе его жизни, военной силе, богатстве и т. д. Ему велят также вступить в контакт с бурятскими руководителями, попытаться уговорить их платить ясак, да и в гости пригласить[763]. Последнее русские рассматривали как наиболее весомый аргумент в пользу перехода «под высокую руку белого царя»: не привыкших к удобствам, вкусной пище и алкогольным напиткам сибирцев кормили-поили, одаривали подарками, если нужно, то стреляли из ружей, и это часто давало нужный эффект.
В 1625 году примерно в трёхстах километрах к северу от Енисейска, выше по течению реки служилый человек Андрей Дубенский подыскивает около устья реки Ка́чи место для возведения очередного острога. Он останавливает свой выбор на яру́, то есть высоком, круто обрывающемся к воде (левом) берегу, состоящем из красноватой земли или глины. Так тремя годами позже на карте, а также в нашей истории появляется Красный яр, которому под именем Красноярска суждено будет стать одним из крупнейших городов не только Сибири, но и всей России (сегодня он является самым восточным городом-миллионником в нашей стране[764]). Татары назовут его Кизыл-яр-тура[765]. Строительство завершается невероятно быстро: всего за три месяца. Это тем более удивляет, поскольку казакам (их было около трёхсот) работать приходилось, можно сказать, с оружием в руках. Когда острог был уже практически готов, татары осуществили на него внезапное нападение, перебили почти всех, кто работал за пределами укреплений, но на штурм не решились. Через две недели Дубенский наносит ответный удар: посланный им во главе ста сорока человек казацкий атаман Иван Кольцов нападает на обидчиков, многих убивает, а их жён и детей берёт в плен[766]. Результатом этого становится согласие сибирцев на выплату ясака. История с возведением Красного яра настолько понравилась Москве, что все её участники получают щедрое вознаграждение: сверх обычного денежного жалованья им выдаётся ещё половина, возмещаются расходы на постройку судов и перевозку необходимых для строительства грузов, а также даруется освобождение от выплат каких-либо торговых пошлин в течение пяти лет. «Это была честь, – пишет Миллер, – которою не мог похвалиться никакой другой город в Сибири»[767]
О проекте
О подписке