Раздался грохот канонады, и английская шхуна скрылась за пеленой дыма. Я резко крутанул штурвал вправо, и бриг, накренившись, ушел в сторону. И в тот же миг с левого борта по линии нашего прежнего курса взвились двенадцать фонтанов, обдавая нас миллионами брызг. Я перевел дух и вернул «Санта-Круз» на прежний курс.

– Ага! Мимо! Мимо!

Орал Ван Хайден, вывернув фигу в сторону шхуны.

– Мимо! Мимо!

Радостно кричали Бенито и Доменико, прыгая по палубе.

Тем временем англичане деловито перезаряжали орудия.

– Так! Все по местам. Перейра, будь готов! – напряженным голосом произнес голландец.

Он прильнул к подзорной трубе, пристально наблюдая за противником.

Я кивнул головой и перекрестился.

– Лево руля!

Услышал я крик Питера и резко повернул штурвал налево. Корабль, скрипнув мачтами и такелажем, юркнул влево. А двенадцать смертоносных фонтанов взметнулись с правой стороны. Новый всплеск радости на нашем судне.

– Молодец, Перейра! – кричал мне Ван Хайден.

– Эй, Диего! – закричал мне Бенито. – Если в нас не попадут, я, пожалуй, поставлю тебе кувшинчик вина в ближайшем порту!

– Ох и скряга же ты, Бенито! – вопил Доменико. – Диего, бочонок с меня и еще баранья нога!

– Готовься, Перейра! – закричал голландец.

– Всегда готов, как карп на сковородке! – прокричал я в ответ.

После двух удачно проведенных маневров мною овладел азарт игрока. Страх отошел на второй план, его место заняла бесшабашная удаль кандидата в покойники.

Игра со смертью продолжалась.

– Право руля! – донесся до меня крик Ван Хайдена.

Я повторил маневр, и третий залп англичан угодил в воду, вызвав новый приступ ликования нашей малочисленной команды. Ставки мои росли. Жадный Бенито уже сулил мне бочонок отменного тосканского вина. Доменико обещал меня поить до самой смерти.

– Еще немного осталось! – прокричал мне Ван Хайден. – Еще пару-тройку залпов, и мы выйдем из зоны обстрела.

Но залпов больше не было. Англичане прекратили вести залповую стрельбу и открыли по нам беглый огонь. Орудия стреляли поочередно. Заканчивали стрелять последние, а первые уже были перезаряжены и снова открывали огонь. Стрельба велась без перерыва, и предугадать, куда ляжет очередное ядро, было невозможно. Оставалась надежда на мое мастерство рулевого и на удачу. Я отчаянно крутил штурвал влево, вправо, опять вправо, влево. Бриг вилял, кренился из стороны в сторону, выписывал немыслимые зигзаги, словно заяц, удирающий от погони.

Расстояние между нами и шхуной увеличивалось. Мои товарищи по несчастью, как могли, подбадривали меня.

– Давай, Перейра! Давай, Диего! Еще немного осталось!

Ядра сыпались градом, поднимая тучи брызг. Вода вздымалась, пузырилась и пенилась, казалось, что еще немного, и она закипит.

Одно из ядер пролетело над моей головой, обдав меня смертельным холодком. Оно пробило косой парус на грот-мачте и плюхнулось впереди корабля, взметнув очередной фонтан. А еще через мгновенье раздался треск, и фок-мачта, перебитая другим ядром, переломилась, словно срезанная бритвой, и стала падать в сторону левого борта.

– Берегись, Бенито! – что было силы, заорал я.

Но в этом шуме и грохоте он не услышал меня. И тут же громадное тридцатиметровое бревно, бывшее когда-то мачтой, всем своим весом обрушилось на него. Бедняга не успел даже вскрикнуть. Удар был настолько сильным, что голова его треснула, как перезрелый арбуз. Кровь брызнула в разные стороны, окрашивая светлые доски палубы в алый цвет. Из трещин в голове на палубу медленно и тягуче вытекали серые мозги. Корабль еще раз тряхнуло, и к моим ногам подкатился какой-то шарик, ткнувшись в мой сапог, он остановился. Это был глаз Бенито. Своим черным зрачком он вопросительно уставился на меня. Я содрогнулся и поежился. Вспомнилась недавняя похвала Родригеса, отпущенная Бенито: «Глаз – алмаз». А теперь этот «алмаз» лежал у моих ног, а сам Родригес уже кормил рыб в океане. Как все зыбко в этой жизни.

Упавшая мачта разрушила часть бортового ограждения и накренила наш бриг набок. Она была больше, чем наполовину в воде и замедляла ход судна, очень мешая мне маневрировать. Доменико и Ван Хайден, вооружившись топорами, уже рубили канаты, державшие мачту. Освободившись от крепежа, тяжелая мачта медленно стала сползать в воду, увлекая за собою изуродованное тело бедняги Бенито.

Вдруг раздался сильный взрыв, треск обшивки, корма подлетела вверх, а судно клюнуло носом, едва не зачерпнув океанской воды. Не удержавшись на ногах, я перелетел через штурвал и грохнулся на палубу. Недалеко от меня лежал Ван Хайден, а чуть поодаль Доменико. Первым опомнился голландец.

– Что это было, Перейра? – закричал он мне.

– Похоже, что эти гады в нас попали, – ответил я, поднимаясь на ноги.

Ван Хайден выругался, вскочил и, прихрамывая, побежал к корме. За ним последовал и Доменико. Они, перегнувшись через ограждение, что-то рассматривали внизу, при этом быстро жестикулировали.

Англичане еще продолжали стрелять, но ядра уже падали позади нашего судна. Мы вышли из зоны поражения их пушек. Через несколько минут голландец и испанец подошли ко мне.

– Что там? – спросил я.

– Ерунда. Пробоина в борту выше ватерлинии. Мы с Питером ее быстро залатаем. Там работы на час.

– Так-то оно так, – задумчиво проговорил Питер. – Но там еще руль пострадал. Его практически нет. Огрызок какой-то остался.

– Не может быть! – воскликнул я и крутанул штурвал из стороны в сторону.

Корабль слабо реагировал на мои команды.

– Да… – я почесал затылок. – Плохи наши дела. По спокойной воде доползем до берега. Сейчас посмотрю карту и составлю маршрут до ближайшей земли. Только бы шторма не было.

Мы втроем с тревогой посмотрели на темнеющее небо.

– Да что там шторм! Из такой передряги выбрались, врагу не пожелаешь. И ничего, живые и здоровые. Плевать на шторм. Один только Перейра пострадал.

– Ты, что, несешь, Доменико? Я в полном порядке.

– Ты в материальном смысле пострадал, Диего. Не получишь ты теперь бочонок вина от Бенито, – врач радостно захохотал. – Бенито – жадюга. Он лучше на дно пойдет, чем хорошему человеку вина поставит.

Шутка была плоской, как доска, но он так заразительно смеялся, что мы с Ван Хайденом не выдержали и захохотали вместе с ним.

– Ага, жадюга он! – кричал сквозь смех Ван Хайден. – Это он специально башкой об мачту треснулся, чтобы денег на вино не тратить!

– Так это он мачту сломал?

– Он! Он! – сквозь хохот, вместе закричали мне Питер и Доменико.

– А я думал, ядро!

Меня корежило от смеха, и я по штурвалу сполз на палубу, давясь от хохота.

– А руль от корабля тоже он?

– Это он! Бенито! Он! Жадюга! – кричали мне мои товарищи, катаясь по палубе и дико хохоча.

Это было похоже на коллективное помешательство. Мы валялись по палубе, держась за животы. Вместо хохота из наших глоток вылетали какие-то стоны, хрюканья, бульканье и прочая дичь. Эта оргия продолжалась минут пять. Вероятно, нам требовалась эмоциональная разрядка после всех наших смертельно опасных злоключений. И мы получали ее.

Смех прекратился так же внезапно, как и начался. Мы лежали на палубе, глядя, как по небу быстро бегут облака, словно боясь опоздать куда-то. На душе было пусто и холодно.

Ван Хайден встал с палубы и будничным голосом произнес:

– Пойдем, Доменико, заделаем пробоину в корме. Диего, за штурвал и смотри в оба.

Я кивнул и поднялся на ноги. Голландец помог встать нашему эскулапу.

– Ты, Перейра, не переживай, я свое слово держу, – весело проговорил испанец. – До самой твоей смерти буду тебя вином поить!

– Погоди, Доменико, а если Перейра дольше тебя проживет? – спросил Ван Хайден.

– Исключено. У меня хорошая наследственность. В моем роду все долгожители.

– Ладно, долгожитель. Пошли немного поработаем.

И они ушли в трюм.

А через два часа начался шторм. Внезапно задул резкий северо-восточный ветер. Небо затянулось тяжелыми свинцовыми тучами. Сумрак черной вуалью покрыл океан. Редкие всполохи на мгновенье освещали мертвенным светом контуры туч и верхушки волн. Приближалась гроза. Волны становились все выше, круче и злее. Они словно свора бешеных псов налетали на наш бриг, стремясь растерзать свою добычу. Наша крошечная команда отчаянно билась с этой стихией, стремясь во что бы то ни стало сохранить свой корабль, а, стало быть, и свои жизни.

Я изо всех сил крутил штурвал, стараясь удержать бриг носом к волне, ни в коем случае не встать к ней боком, иначе мощная волна перевернет наш корабль. Только носом, а иначе конец!

Стало совсем темно, поскольку наступил отнюдь не добрый вечер, суливший совсем не спокойную ночь. Ван Хайден и Доменико зажгли масляные фонари, освещавшие дрожащим светом небольшое пространство вокруг себя.

Началась гроза. Прямо над нашими головами вспыхнула ослепительным зигзагом молния, на миг осветив все вокруг холодным, зловещим светом. И тут же оглушительно, словно залп из тысячи орудий, грянул гром. Я инстинктивно перекрестился. На нас сверху обрушились потоки воды. Начался свирепый ливень, больше похожий на водопад. Сказать, что было страшно, это ничего не сказать. Обстрел англичан, по сравнению с этим разгулом стихии, был детский лепет, щекотание пяток. Я мертвой хваткой вцепился в штурвал и во всю глотку орал все молитвы, которые знал.

Огромные водные горы с неумолимой методичностью обрушивались на наш бриг. Легко, словно ореховую скорлупку, вздымали его на свою вершину и тут же безжалостно бросали вниз. Такие полеты вызывали спазмы у меня в желудке, тошнота подкатывала к горлу, а сердце зависало где-то над головой. Казалось, что следующая волна это последняя в моей жизни. Шторм бушевал всю ночь. Мне представлялось, что этому кошмару не будет конца.

Уже слабо забрезжил рассвет, но стихия продолжала свирепствовать. И вдруг, сквозь рев и грохот, я услышал отчаянный крик. Я напряг свой слух и зрение и увидел фигуру Доменико. Он стоял на самом носу корабля и энергично размахивал руками. Ван Хайден находился у мачты. Как я не напрягался, не мог расслышать, что кричит испанец. Но этого и не понадобилось. В очередной раз вспыхнула молния, и на секунду стало светло как днем. И я увидел то, о чем хотел предупредить меня Доменико. Ничего страшнее я не видел в своей жизни. В нескольких десятках метров прямо по курсу тянулась вереница острых, как акульи зубы, рифов. Неумолимая сила тащила нас на них. Ничего сделать уже было нельзя. Поздно! Я покрепче ухватился за штурвал, широко расставил ноги, внутренне собрался, приготовившись к неизбежному столкновению. Оно не заставило себя долго ждать.

Страшный удар сотряс наш многострадальный бриг. Раздался оглушительный треск, грохот, скрежет. Невероятная сила подбросила меня вверх и вперед. Пролетев пару метров, я грохнулся на палубу, сверху на меня свалился выломанный штурвал. Бриг резко остановился и застыл словно вкопанный. Я лежал на палубе несколько секунд, отходя от шока. Затем откинул от себя штурвал и осторожно ощупал себя. Все в порядке, кости целы. Я встал на ноги и огляделся. Ни Ван Хайдена, ни Доменико не было видно. Сверкнула молния, и в ее свете я увидел у левого борта лежащего голландца.

Я бросился к нему.

– Питер! Питер, ты в порядке?

Я тряс его за плечо. Голландец открыл глаза и какое-то время ошалело смотрел на меня.

– Ты в порядке, Питер?

– Да вроде бы. Голова болит. Наверное, я башкой хорошенько треснулся и отключился.

Он сел на палубу, прислонившись к ограждению.

– А где доктор? – спросил он.

– Не знаю. Наверное, на носу судна. Я там его видел.

Я помог голландцу встать, и мы побежали на нос корабля. Но Доменико там не было.

– Наверное, он за борт свалился. Надо его вытаскивать!

Я схватил валявшийся под ногами канат и подбежал к ограждению. За бортом ничего не было видно, лишь темнота и сплошная стена дождя.

– Доменико! – закричал я.

– Доменико! – вторил мне Ван Хайден.

В ответ рев океана, свист ветра и грохот дождя. Раздался новый раскат грома, сверкнула молния, и в ее призрачном свете мы увидели бедного доктора. Он неподвижно лежал, точнее сказать, висел, на коралловом рифе. Белое как мел лицо его было обращено в нашу сторону. В широко открытых глазах навсегда застыло выражение удивления и боли. Из груди испанца торчал огромный острый конусообразный отросток рифа, а из рваной раны обильно вытекала кровь, которую тут же смывали потоки дождя.

– Бедный Доменико. Повис как бабочка на игле в гербарии, – дрогнувшим голосом проговорил Ван Хайден. – Не приведи господь!

Он истово перекрестился.

– Вот тебе и долгожитель, – грустно произнес я и тоже перекрестился. – Прощай, Доменико!

В это время наш бриг, выброшенный на рифы, под напором мощных волн дрогнул и сдвинулся на полметра назад. Вода стала заполнять трюм.

– Бежим, Питер! Иначе утонем!

Я бросился на корму к спасательной шлюпке.

– Давай, Перейра, спускай лодку на воду и жди меня! Я сейчас!

Голландец метнулся к лестнице, ведущей вниз, и скрылся в люке. Я отвязал канаты, удерживающие шлюпку, спустил ее на воду и стал ждать Ван Хайдена. Потянулись томительные секунды ожидания. Наш бриг дернулся еще раз, постепенно сползая с рифов, и просел в воду еще больше.

– Питер! – заорал я отчаянно. – Питер!

Наконец голландец появился на палубе. Он бежал, что-то волоча за собою. Дождь не прекращался, волны с неистовством бились о рифы, грозя сию минуту столкнуть наш корабль в океанскую пучину.

– Прыгай в лодку! – крикнул он мне.

Перемахнув через ограждение, я спрыгнул вниз и оказался в лодке.

– Принимай, Диего!

Он стал спускать на веревке кованый сундук.

Это были сокровища Родригеса, награбленные им и его бандой! Они, согласно пиратскому кодексу, должны были быть разделены между всеми членами команды в соответствии с их долями. А теперь все эти богатства принадлежат мне и Ван Хайдену. Я подхватил сундук и установил его в лодке. Голландец отвязал шлюпку и бросил канат мне. Он перелез через ограждение и прыгнул в лодку. Но в это время волной лодку чуть-чуть отодвинуло от брига, и голландец, не рассчитав, плюхнулся в воду между шлюпкой и кораблем. Через секунду он вынырнул, но второй волной шлюпку бросило назад к бригу и голландца припечатало к борту. Он вскрикнул и, взмахнув руками, исчез под водой. От такого удара он мог потерять сознание, и я бросился в воду за ним. Погрузившись на несколько метров, я буквально наощупь обшаривал темное пространство вокруг себя, напрягая зрение, вглядывался в черную толщу воды. Но тщетно, Питера не было.

Я вынырнул, жадно схватил порцию воздуха и снова ушел под воду. И опять безрезультатно. Я сделал третью попытку. И вдруг боковым зрением я увидел светлое пятно справа от себя под килем корабля. Сначала я подумал, что это большая медуза, но, подплыв ближе, увидел, что это была белокурая голова голландца. Течением его унесло немного в сторону, и своею одеждой он зацепился за острые обломки руля. Я быстро освободил одежду и, ухватив его за ворот рубахи, потянул за собою наверх.

Мы вынырнули. Признаков жизни Ван Хайден не подавал. Я перевернул его на спину и поплыл к лодке. Одной рукой я греб, а другой тащил за собою товарища по несчастью. Лодку уже отнесло метров на двадцать, но в темноте я хорошо видел ее, выкрашенный белой краской, борт. Я плыл из последних сил, ибо понимал, что лодка – последний шанс остаться в живых, и это придавало мне силы. Наконец я достиг цели. Ухватившись одной рукой за борт шлюпки, я перевел дух и немного отдышался. Собравшись с силами, я втолкнул в лодку Ван Хайдена, а затем влез в нее сам. Быстро вставив весла в уключины, я приготовился грести куда-нибудь, куда глаза глядят, лишь бы подальше от этого проклятого места.

В последний раз я взглянул на ставший мне родным бриг «Санта-Круз». Он стоял израненный, беспомощный, покорно снося оплеухи и тумаки от рассвирепевшей стихии. Корабль тихо умирал. Он почти до самой палубы погрузился в воду и терпеливо, как баран на бойне, ждал своего конца.

И вдруг меня пронзила какая-то непонятная жалость к этому кораблю, на котором я провел не самые лучшие годы своей жизни. Я всегда считал его своею тюрьмой. И вот сейчас, когда «Санта-Круз» погибает, мне до слез его жалко, ведь это была часть моей жизни и сейчас она вместе с бригом уходит на дно.

Корабль сдвинулся на несколько метров, освобождаясь от державших его рифов, и медленно пошел вниз. Скрылась под водой палуба, пушки, палубные надстройки. Над поверхностью оставалась единственная уцелевшая мачта, медленно исчезавшая в черной клокочущей пучине. На верхушке ее бился и метался, словно в предсмертной агонии, черный флаг с белым черепом и скрещенными костями. Но и он вскоре исчез в темной беснующейся бездне. Я стоял в раскачивающейся лодке и смотрел, как умирает корабль. К горлу подкатывался комок. Прощай, «Санта-Круз»!

***

Шторм бушевал всю ночь. Но к утру все успокоилось, тучи исчезли, небо стало чистым и свежим, словно его только что вымыли. Солнце неторопливо и размеренно двигалось к зениту. Дул легкий южный ветер. Океан был тих и кроток. После безумной ночи он спал. Дыхание его было ровным и спокойным. Вдох, и наша лодка плавно поднималась вверх, выдох, так же плавно опускалась вниз. По глади океана, словно бриллианты, рассыпанные по голубому шелку, сверкали и переливались всеми цветами радуги солнечные зайчики. Царило спокойствие и безмятежность.

В кормовом отсеке шлюпки было самое необходимое: бочонок пресной воды, мешочек с сухарями, коробка с солониной, две головки чеснока, два пистолета и два мешочка с пулями и порохом, большой нож, несколько рыболовных крючков, кулек с солью, кресало, фитиль и карта в кожаном тубусе.

Обозначив на карте наше местоположение, мы стали думать, что делать дальше. Либо плыть в направлении, где проходят морские торговые пути, либо направиться к одному из Багамских Островов?