Читать книгу «Черный парус беды» онлайн полностью📖 — Сергея Юрьевича Борисова — MyBook.

Глава седьмая

– И почему это по моей милости? – оскорбился Федор.

В этом он был прав, а я… я перегнул. Но интересно, если бы Чистый уперся, как бы тогда поступил Полуяров? Неужели отказался бы от своих кладоискательских планов? Ой, сомневаюсь я.

– Оставим, – чувствуя шаткость своей позиции, пошел на попятный я. – Где карта?

– У Козлова, – удивился моему вопросу Федор. – Как думаешь, где он?

– Если он жив, то искать его нужно там, где крестик на карте. Я так думаю.

– Ну… – неуверенно протянул Полуяров.

– Другие предложения есть?

– Есть, – сказала Шелестова. – Надо Джона сюда перенести.

– Это во вторую очередь, – отрезал я. – А в первую надо думать о живых. Или хотя бы о потенциально живых. Но лично я верю, что Петька жив, и вам верить советую Федь, ты помнишь, где это чертово место, ну, где крестик? Ты же карту видел, рассматривал, это нам Козлов ее только мельком показал.

– Ну… – опять завел свою шарманку Полуяров.

– Вспомни!

Федор закатил глаза к небу, но не для того, чтобы полюбоваться парящими там буревестниками или редкими кучевыми облаками, – он вспоминал. Потом он посмотрел налево, направо и, сориентировавшись, вытянул руку в указующем жесте:

– Вон гора, видите?

Он показывал на гору, у подножия которой мы с Шелестовой были сегодня утром.

– Если идти с юго-запада, там есть расщелина. Перед ней две скалы, как ворота. В расщелине пещера. В пещере клад. Он закопан, но неглубоко, на полштыка лопаты, на 15 дюймов, как утверждал Мюррей.

Я прикинул расстояние: где-то километра два, всего-то. И даже как-то обидно стало: мы с Шелестовой кружили вокруг да около, а возьми чуть в сторону, как раз у той расщелины бы и оказались. А где расщелина, там и пещера с золотом и Козловым. Хотя, скорее, только с Козловым. Потому что, если бы все было так просто, то клад Уильяма Кидда давно бы нашли. Впрочем, опять же не факт. Ну, пещера, с какой стати в ней копать? Да и мало ли здесь пещер!

– Тогда прогуляемся, – сказал я и позаботился о товарищах: – Мила, пойдешь?

Помнится, отправляясь утром в наш первый вояж по острову Селваженш, я задал такой же вопрос, и Шелестова ответила категорическим «да».

– Да, – сказала она и на этот раз.

– А ты, Федь, возьми себе что-нибудь перекусить.

– Да я уже, – успокоил меня Полуяров и вытащил из кармана огрызок колбасы. И ей-ей, это был остаток той самой «палки», которую глодала на «Золушке» наша сердобольная Мила.

– А ты еще возьми!

Федор послушно выудил из пакета пачку печенья. Потом снял непромоканец.

Шелестова осталась в своей мокрой бирюзовой «пуме», совсем о здоровье не думает.

Мы пошли по берегу. Чтобы не быть обгаженными чайками-сагарраса, с запасом обогнули их птичий базар. А вот и откос, по которому я скатился на «пятой точке», невольно явив миру останки немецкого матроса.

– Там она, мумия, – сказал я Федору.

Полуяров любопытства не проявил – слегка повернул голову и тут же вновь уставился себе под ноги.

– Ты чего, Федь?

– Проклятие, – проговорил тихо Полуяров.

– Что?

– Проклятие!

Не был я уверен, что с Козловым все в порядке. Потому и сдержался. А так хотелось ругнуться! Потому что это все Петя. Сначала пугал нас сольным исполнением песни про белый парус и черный парус, потом принялся проклятием стращать. Якобы, настигнет оно каждого, кто возжелает пиратских сокровищ.

Впервые о проклятии Петя упомянул на следующий день после того, как «Золушка» взяла курс на острова Спасения. Все-таки Козлов был со сдвигом. С маленьким или большим – это как посмотреть. И от обстоятельств зависит. К примеру, есть люди, которые перед взлетом начинают доверительно сообщать соседу последние данные по статистике авиакатастроф, а когда самолет выкатывается на рулежку, с умным видом роняют фразы, типа: «Что-то мне не нравится, как правый двигатель работает, да и закрылки почему-то не шевелятся». С точки зрения соседа, такой «знаток» достоин четвертования, и его сумасшествие не может служить фактором, смягчающим вину. Но если подобные речи слышишь где-нибудь на даче – за чайком да шашлычком, тут можно и отмахнуться от назойливого любителя печальной статистики, ну, переутомился человек, ему посочувствовать надо.

Петя Козлов был из этой когорты доброжелательных психопатов. Он не жалел красок, расписывая беды и несчастья, которые пали на голову тех, кто осмелился посягнуть на тайну острова Селваженш-Гранди. Куда там проклятию Тутанхамона! Там горести и болезни поразили тех, кто нашел гробницу и вошел в нее. А в случае с кладом Уильяма Кидда, зло выкашивало всех еще на подступах к сокровищу. Корабли тонули, люди травились консервами, кто-то попал под лавину, среди алчущих пиратского золота постоянно вспыхивали ссоры, часто доходило до поножовщины и стрельбы. И только одного «копателя» – Афонсо Коэльо с Мадейры, проклятие до поры обходило стороной. Но и тот, в конце концов, стал его жертвой – умер. Помню, я спросил Козлова, сколько лет было достопочтенному сеньору Коэльо, когда он вверил душу свою Господу. «Шестьдесят девять», – ответил Петя, посмотрев на меня осуждающе. «Пожил, значит», – сказал я.

Видя, что я пребываю в тисках сомнений, Козлов переключился на Полуярова, последнего прилежного слушателя. Еще до меня Петю с его «страшилками» последовательно отфутболили Джон, Мила и Чистый. А Федор внимал и как-то даже попенял Козлову, что не знал о проклятии раньше. Знал бы – не ввязался в такое опасное предприятие. «Это вряд ли, – помню, подумал тогда я. – В Москве ты над этой чепухой посмеялся бы и посоветовал другу Пете пить валельянку»

Джон терпел это безобразие долго, но все же не выдержал и на правах шкипера приказал Козлову отставить разговорчики, смущающие незрелых членов экипажа. Петя на эту гневную филиппику ответствовал, что он так шутит. «И шуточки тоже отставить!» – рявкнул Дудникофф.

Что было делать Козлову? Пришлось помалкивать. Однако зубы дракона были брошены в пашню, и вскоре дали ростки. В шторм Полуяров все время говорил о проклятии, и все наши попытки его образумить оказывались тщетными. Дошло до того, что владелец «Золушки» потребовал прекратить поход за сокровищем и идти в Касабланку. Тут даже Козлов бросился его увещевать, клятвенно заверяя, что нет никакого проклятия и никогда не было, это он развлекался. Уговорить Полуярова мы уговорили, но дальнейшие события показали, что в рассказах Козлова и впрямь что-то присутствует, что-то мистическое и зловещее. Бывает же: пальцем в небо – и в яблочко.

– Нет никакого проклятия, – напомнил я Федьке о признании Козлова. – Петька все выдумал.

– Это он сказал, что выдумал, – покачал головой Полуяров. – Чтобы назад не повернули. А проклятие есть!

– Мил, ну, хоть ты ему скажи!

Шелестова, шедшая чуть позади нас, догнала Федора и положила ему руку на плечо:

– Не бойся. Скоро все кончится.

На моих щеках вспухли желваки. Успокоила, называется!

Федор хлюпнул носом и повторил:

– Скоро все кончится… Костя мертв, Джон мертв. Яхта на камнях. Выпить нечего.

На мой взгляд, предложенный ряд был неравноценным по степени драматичности слагаемых. Однако впечатление производил, и, прежде всего, своей незавершенностью. Потому что нам еще Козлова найти надо – и желательно живым, а затем самим из этой передряги в целости вывернуться.

– Так, – сказал я. – Здесь разделяемся и идем к горе.

– Зачем нам разделяться? – насторожился Полуяров.

– Чтобы быстрее Петюню нашего отыскать, – терпеливо объяснил я. – Дистанция двадцать метров.

И мы пошли к горе.

Мила шагала слева от меня, Полуяров – справа. Сначала мы именно что шагали, но скоро подъем стал круче, все чаще путь преграждали базальтовые глыбы и причудливые нагромождения камней. Дистанцию пришлось сократить до десяти метров, вернее, она как-то сама собой сократилась.

Нам потребовалось минут двадцать, чтобы добраться до скал, если и похожих на ворота, то весьма отдаленно, и расщелины. Которая на самом деле расщелиной не была. Ущельем тем более. Наверняка у вулканологов есть для подобных образований специальный термин, мне же «расщелина» показалась похожей на овраг. А будь она поуже и не такой глубокой, это и вовсе была бы канава.

Еще двадцать минут ушло на то, что пройти «овраг» от «устья» до «истоков». Ни Козлова, ни пещеры мы не обнаружили.

– Петя! – закричал я, сложив ладони рупором.

Нет ответа.

– Петя! Ау!

Тишина. Только море шумит вдалеке. Только чайки кричат в вышине. Пиит, блин.

– Что будем делать? – обратился я к моим спутникам.

Вид у Полуярова был совсем затравленный. От него мне совета не дождаться.

– Может, это не та расщелина? – сказала Шелестова.

– Может быть. Тогда поищем другие.

Вернувшись к «устью», мы повернули налево. Мы снова двигались, выдерживая дистанцию в двадцать метров. Впереди появилась очередная скалистая гряда, и я подумал, что за ней может быть еще один «овраг».

И тут я услышал крик:

– Не подходи! Не подходи ко мне!

Это кричал Козлов. И кричал он Шелестовой. Я кинулся к Миле.

Петя сидел на дне ямы – не рукотворной, как на берегу, а явно природного происхождения. Когда рядом с Шелестовой, застывшей на краю ямы, появился я, Козлов завопил снова:

– Нет здесь никакого золота! Нет! Нет!!! Не убивайте!

Вот еще новость.

– Никто не собирается тебя убивать, – заверил я Петьку, но мой голос лишь подстегнул его:

– Вы пришли за картой! Я знаю! Вот карта! Берите!

Козлов выхватил из-за пазухи вчетверо сложенный лист и кинул его в мою сторону. Лист затрепыхался в воздухе и упал обратно на дно ямы.

– Мы пришли за тобой, – со всей возможной теплотой сказал я. – И нужен нам ты, а не карта.

– Не убивайте! – снова заорал Козлов, превратно истолковавший мои слова.

– Да пошел ты, Петя! – вскипел я и сказал Миле. – Хрен с ним. Пусть валяется. Главное, что живой.

Шелестова повернулась и пошла к Федору, который оставался там, где застал его крик Козлова. По-моему, Полуяров даже присел от испуга.

Я последовал за Милой, но остановился, когда мне в спину ударились слова:

– Андрей! Это она убила! Я знаю! Я видел!

Видел он. Я не видел, но тоже знаю. Да, убила, ну, так было за что.

* * *

– Я не хотела его убивать, – сказала Мила.

Мы снова были на берегу. Сидели, пили, ели. Я, Федор и Шелестова. Козлов расположился в отдалении. Я отнес ему чипсы, бутылку воды и несколько «лепестков» плавленого сыра в вощеной бумаге. Петька с такой жадностью набросился на еду, что мне стало совестно за свое поведение. Грубовато я с ним все же. Но, честно скажу, любезничать не было ни сил, ни желания. Да и к тому же, из такого сумеречного состояния, в каком пребывал Козлов, надо выдергивать, как вырывают зуб, решительно и не миндальничая. Ну, я и расстарался.

Когда Петька швырнул нам вдогонку слова, превращающие Людмилу Шелестову, даму приличную во всех отношениях, в закоренелую преступницу Милку-Яхтсменку, я повернул назад. А Мила даже шага не замедлила… Федька же, по-моему, так ничего и не понял. Тормознуло его, видно, после всего пережитого.

Я прыгнул в яму. Козлов пытался мне что-то сказать, но я перебил его:

– Знаю, Петя, знаю. Все знаю. Только не убивала она его. То есть это у нее случайно получилось. Может, она тебе этим жизнь спасла. Не думал об этом? А ты подумай, мон шер. Есть, о чем.

Я говорил быстро, не давая Козлову ни ответить, ни осмыслить услышанное. Я хотел вышибить из его головы лишние, случайные мысли и поместить вместо них мои собственные. Потому что, в отличие от некоторых, у меня голова в норме. Я могу рассуждать здраво, и вот доказательство тому: я давно понял, что это Мила ударила Чистого. Убила… Я даже понял, почему она это сделала. Я не знал одного: был ли Петр Козлов заодно с Чистым и Джоном? Вроде бы все говорило за то, что Петька понятия не имел о том, чем они промышляли, помимо мирной перегонки подержанных яхт из Нового Света в Старый. Но полной уверенности у меня не было, и развеять сомнения мог только сам Козлов: если живой – значит, ни при чем он; если пропал или мертвый – значит, Мила и ему врезала по голове, сообщнику. Только скрывает это. И кто ее осудит за эту скрытность? Не я.

– А ты чего здесь расселся, а, Петя? – продолжал я терзать мозги Козлова. – Что ты здесь не видел? Камни и камни. Ты чего на «Золушку» не вернулся?

– Боялся.

Ага, вот и голос уже другой – без сумасшедшинки, и глаза другие – без нее же.

– Милу боялся? Ну, это ты зря.

– Я думал, – схватил меня за руку Петька, – что мы с ней вдвоем на всем острове. Ну, может, еще Джон. Я думал, что отпустила она меня, чтобы я ей золото Кидда принес. А я его не нашел. Искал и не нашел. Потом ногу подвернул… А если бы нашел, то она бы меня убила, чтобы все себе взять. Понимаешь, это из-за золота все. Они его себе забрать хотели.

– Кто?

– Чистый и Джон. И Мила. А потом разругались, не поделили. Чистый Миле что-то говорил, говорил, а потом она его… А Джона уже не было. Чистый сказал, он за Федором побежал, и сказал, что Джон его догонит, что не жить Федьке. Но это еще до того было, как Мила… А потом она мне… А я ей…

Козлов начал путаться, глаза его закатились, и я поспешил снова взять инициативу в свои руки:

– Понял я, Петя, понял. Но ты успокойся, все самое страшное позади. Скоро за нами прилетят спасатели, может быть, даже на голубом вертолете. Пойдем отсюда.

– Я не могу.

– Почему?

– Я не могу! У меня нога.

– А я тебе помогу.

– У меня нога!

– А ну вставай, – заорал я. – Хочешь, чтобы я тебя на своем загривке пер? Не выйдет. Вставай, сучий потрох!

Козлов зашевелился, попытался встать и не смог. Смотри-ка, действительно, нога. Придется помочь.

– Больно, – скулил Петька.

Мы выбрались из ямы. Точнее, я его вытолкал.

– Идите, – крикнул я Шелестовой и Федору. – Мы за вами.

Ковыляли мы долго. Я ругался сквозь зубы. Козлов охал и ахал. Его рука, неожиданно цепкая, ни на секунду не отпускала мое предплечье.

Метрах в пятидесяти от нашего импровизированного бивуака – с пакетами, уже полупустыми, с разодранными обертками и валяющейся на камнях одеждой, – Петька вдруг уперся.

– Дальше не пойду.

– Не валяй дурака.

– Не пойду!

Как я ни старался его образумить, Козлов стоял на своем, вернее – сидел на своем. Потому что наконец-то отпустил меня и со стоном рухнул на землю.

– Ну и черт с тобой!

Я направился к Федору и Миле, но по мере того, как приближался к ним, шел все медленнее, медленнее… Мне положительно не нравилось то, что я видел. Пожалуй, опасения Козлова были не безосновательными. Полуяров стоял на коленях и что-то жевал. Но это ладно. Рядом с пакетом, из которого он выуживал то ли крекеры, то ли галеты, лежала моя дубинка-черенок. А в руках у Милы было ружье для подводной охоты. Наконечник гарпуна ненавязчиво смотрел в мою сторону.

Как-то это все было неприятно. И почему-то мне отчаянно захотелось дать задний ход. Но гордость не позволила. Или тупость.

– И что дальше?

Я стоял перед ними и ждал чего угодно – от стрелы в глаз до предложения присоединиться к трапезе. Но больше, все же, первого.

– Что он тебе наплел? – спросила Шелестова.

– Кое-что.

– И что ты намерен делать?

Я задумался, затем признался:

– Была бы ты помоложе, я бы тебя отшлепал. За игры с оружием, пусть и подводным. Но ты у нас, Мила, человек взрослый, поэтому рукоприкладство я себе позволить не могу. Я лучше тебя выслушаю.

Шелестова опустила ружье. Я хотел сказать, чтобы она того, поаккуратнее, чтобы не нажала ненароком спусковой крючок. Наконечник стрелы почти касался ее ступни. Только еще одного калеки нам и не хватало. Хотел сказать и не успел, Шелестова меня опередила:

– Этого я и хочу. Чтобы ты меня выслушал. А потом можешь поступать так, как считаешь нужным.

– Насколько ты мне это позволишь, – сказал я, показывая глазами на ружье в ее руках.

Шелестова вдруг засмеялась:

– Да это я убрать хотела, а то еще выстрелит, а тут ты подошел.

Так я ей и поверил! А Федор просто так рядом с дубинкой расположился. Хотя бывает, все бывает…

– Можно присесть? – вежливо осведомился я.

– Присоединяйся, – прошамкал-прожевал Федор.

Расстелив на камнях свою куртку, я сел и приготовился слушать.