– На то и Плевако! Разумеется, Александра Афанасьевича отпустили с миром. Перенесенное им нервное потрясение, однако, оказалось столь сильным, что до дома он не доехал – помер от апоплексического удара. А бумаги его, что на границе отобрали, остались в суде. Наследники Кудриянова, а таковые нашлись, хотя был он бездетен, о бумагах этих либо не знали, либо забыли. Бумаги списали в архив, где они преспокойно и пролежали чертову уйму лет, пока не попали ко мне. А сейчас, думается, я должен уступить слово уважаемому господину Полуярову, – и Козлов с улыбкой склонил голову.

– А чего тут рассусоливать? – ухмыльнулся «уважаемый господин». – Как насчет того, чтобы заглянуть на остров Селваженш-Гранди? Кто против?

* * *

Поглядывая на буревестников, продолжавших суетиться над своими гнездами, я тихо-мирно переваривал съеденное. Кажется, даже вздремнул. Или то была не дрема, а некое состояние, близкое к трансу. После всего пережитого сознание требовало передышки, вот оно ее себе и организовало.

При этом я понимал, что надо бы пойти поискать Козлова. Или не искать – сам найдется? Или все же пойти? Тем более что теперь известно, куда идти. Девять против одного, что Петя рванул к месту, обозначенному на карте боцмана Мюррея. Нет, может быть, сначала он рванул, куда ноги понесли, но потом точно туда. Он же псих!

Сумасшествие Козлова я разглядел не сразу. Вроде человек как человек, но когда он садился на своего конька и начинал рассказывать о кладах и кладоискателях, Петя преображался. Глаза горят, пальцы дрожат, а слова так и льются, так и льются, одно за другое цепляется, ну, вылитый шизофреник.

Во всей красе симптомы психического нездоровья Козлова проявились после того, как он поведал нам о карте. Нет бы остановиться на этом, но когда Федор озадачил нас своим предложением и дал время на размышление, Петя снова взял слово. Распаляясь и захлебываясь, он стал рассказывать, как выяснял детали жизни и смерти Александра Афанасьевича Кудриянова, как штудировал книги об истории пиратства и монографии о капитане Уильяме Кидде. Как уверился в том, что и карта подлинная, и найти клад труда не составит, надо только ступить на берег острова Селваженш с шанцевым инструментом наперевес.

Вместе с тем, когда Мила попросила еще раз показать карту, он этого не сделал, причем вывернулся достаточно изящно. То есть поступил, как типичный шизофреник, в коих безумие соседствует с рационализмом.

Таким образом, о месте, где зарыт клад, на «Золушке» знали двое: Козлов и Полуяров. По признанию Федора, он настоял на этом еще в Москве, иначе наотрез отказывался ввязываться в такую аферу.

Сейчас Полуяров спал, но не вечно же он будет дрыхнуть! А когда проснется – сам или я ему в этом помогу, или Шелестова, она женщина, у нее удар слабее, – тогда Федор нам скажет, где место клада, а значит, и где Козлов. Скажет, никуда не денется. И о своих ночных приключениях заодно поведает.

– Андрей!

В кокпите стояла Мила и махала мне рукой. Я помахал в ответ, дескать, нет, лучше вы к нам. И подумал мстительно: «Это тебе за штаны!»

Затем в кокпите появился Полуяров. Они о чем-то переговорили с Шелестовой – вообще-то, ясно, о чем, какая Говоров все-таки скотина! – и полезли в воду. При этом Федор остался в непромоканце, а Мила опять не стала заголяться. Ну, хочет быть мокрой – на здоровье.

Добравшись до берега, они направились ко мне.

– Выпить есть? – спросил Полуяров. Был он помятый, но вменяемый.

– Не злоупотребляю.

– А попить?

Я хотел ответить, что свое надо иметь, тут слуг нет, но у Федора был такой жалкий вид, что я смилостивился и протянул ему бутылку минеральной воды. Ну, не сообразил человек, не захватил с яхты водички, что ж ему теперь, от жажды помирать? Чай не в пустыне.

Шелестова обошлась без лишних слов. Она просто пошуровала в пакетах – моих пакетах! – и достала коробку с яблочным соком. Сама непосредственность, аж зло берет.

– Уф-ф, – выдохнул Федор, отлепив губы от горлышка ополовиненной бутылки. – Хорошо!

– Вообще-то ничего хорошего. – Я посмотрел на Милу: – Ты ему что-нибудь?..

– Нет. Разбудила только.

Придется мне.

Я рассказывал, и Полуяров трезвел на глазах.

– Вон там он лежит, Костя, – показал я.

Федор облизал губы и вроде как стал ниже ростом. Эка его придавило. Зато дальнейшее мое повествование на Полуярова-младшего сильного действия не оказало. Он остался спокоен, когда я говорил о Джоне, что же касается эпизода с немецким моряком, превратившимся в мумию, то он вообще никакого впечатления не произвел.

– Теперь ты, Федя. Колись!

Полуяров присосался к бутылке, добил ее и сказал

– Даже не знаю, с чего начать.

– Только не от Адама, – предупредил я.

Федор поморщился, не приемля шутки.

– Не смешно. Совсем. Джон хотел меня убить. Он гнался за мной. Чтобы убить.

Полуяров говорил сбивчиво, запинаясь, мысленно переживая происшедшее, и мне приходилось периодически понукать его.

Из рассказа Федора следовало, что когда «Золушка» заскребла килем по камням, он пополз на бак, чтобы… Наверное, чтобы бросить якорь. Хотя он не уверен, что именно за этим. Он плохо соображал в тот момент, почти совсем не соображал. Потом был удар, его швырнуло на носовой релинг⁵. Когда он попытался подняться, то оказалось, что его ноги оплел неизвестно откуда взявшийся трос. Он стал сдирать его, но трос, как заколдованный, лишь плотнее обвивал ноги. Он услышал призыв Джона и крикнул в ответ, что не может вернуться. И вспомнил про нож. У него же есть нож! Он изловчился достать его из кармана непромоканца, хотя внешний клапан никак не пускал руку внутрь. Достав, стал резать путы на ногах. На палубе появился шкипер. Тоже с ножом. А дальше произошло все, как в страшном сне или американском детективе категории «В». Вместо того, чтобы помочь товарищу и перерезать веревки, Джон Дудникофф вознамерился перерезать ему горло.

Спасая свою единственную жизнь, Федор перевалился через борт и уже в воде понял, что путы чудесным образом спали, и он может бежать. То есть плыть. В общем, спасаться. И он ломанулся к берегу. Там он обернулся и увидел, что Джон последовал за ним, и намерения у Дудникоффа были самые кровожадные. Федор помчался прочь – прочь от «Золушки», от Джона, от всего невероятного и чудовищного, что несколько минут назад могло с ним произойти, но по какой-то счастливой случайности не произошло. Волны с ревом накатывались на берег, забрасывая пеной черные камни. Федор бежал, не думая, что может поскользнуться, и тогда его уже ничто не спасет, а за ним бежал Джон, и нож был в его руке. Федор птицей взлетел на гряду, на которую при обычных условиях еще подумал – лезть ли, и запрыгал по валунам вниз. Последний прыжок, и вот он уже на плато, рассеченном, как хлеб ножом – о, Боже, только не это! – какими-то рвами. А Дудникофф был уже на гребне. Джон догонял его! Огибать рвы не было времени, и Федор прыгнул! Он приземлился на другом краю рва и понесся дальше. Кровь отбойными молотками стучала в висках, сердце подкатило к горлу. Он оглянулся и… никого не увидел. Федор пробежал еще несколько метров, снова оглянулся и остановился. Никого! Он согнулся, уперев руки в колени, стараясь продышаться. Когда мятежное сердце немного успокоилось, он выпрямился и медленно, словно шел по трясине, двинулся назад. Джон лежал на дне рва, раскинув руки, вывернув голову, из угла его рта змеилась струйка крови. Шкипер тоже пытался перепрыгнуть яму, но что удалось беглецу, не удалось преследователю. Федор смотрел на человека, который хотел его убить, а теперь сам был мертв.

– О чем я в тот момент думал, не помню, – говорил Полуяров. – Хотя… О проклятии думал. Еще думал, что в Джона вселился дьявол. А Всевышний меня уберег. Почто простил грехи мои?

При этих словах Полуярова я едва удержался от совета не поминать имя Господне всуе. Может, и отпустил тебе Господь грехи, Федя, но я человек обидчивый и злопамятный, так что ты мне еще ответишь на пару вопросов.

– Потом спустился в яму. Пошевелил Джона, хотел куртку расстегнуть, ухо к груди приложить, может, жив все-таки. И не смог. Да и видно было: мертв он. Совсем. Я обхлопал карманы его куртки. В одном кармане был спутниковый телефон. Разбитый. Он же его перед штормом в карман положил.

Я подумал: «Вот и объяснение – я не видел, искал, гадал, куда делся, а Федор заметил. Просто-то как».

– В другом кармане была плоская бутылка коньяку. Я ее взял.

– Это понятно, – сказал я. – Результат на лице. Что же ты на яхту не вернулся, а, Федя?

– Испугался. Мысли дурные в башку лезли. Что, если не только в Джона бесы вселились? Вернусь, а меня на ножи. Проклятие-то одно на всех было, вдруг только меня не тронуло? Ну, я из ямы выбрался и пошел вдоль гряды. А ноги не идут, подламываются. Если бы не коньяк, шагу ступить не смог бы.

– Это ты с ним с шагу сбился. Не путай кислое с пресным.

– Ну, давай, Андрюха, добивай! – плаксиво проговорил Полуяров. – А мне плохо было, так плохо…

– Не ной, – оборвал я этот плач Ярославны. – Дальше что было?

– Увидел дыру какую-то, вроде пещеры, залез туда. А потом заснул, коньяк помог. Когда проснулся, уже день был. Солнце, шторм стих, не страшно совсем. И я пошел вас искать.

– Ты зачем в наших вещах копался?

– Это я машинально.

– Что, папа в детстве не объяснил, что рыться в чужих вещах нехорошо? Ладно, проехали, что потом?

– Забрался на «Золушку», а там пусто.

– Тогда ты еще на грудь принял и спать завалился, – завершил я чужой рассказ.

Полуяров-младший понурил голову, а я чуть более миролюбиво продолжил:

– Сейчас-то как, головка не бо-бо?

– Отстань от него! – нарушила обет молчания Шелестова.

Я воззрился на нее. С чего это мы такие жалостливые?

Мила хотела еще что-то сказать, даже начала: «И вообще…» – но осеклась.

– Жалеешь, значит. – Я зло прищурился. – Зря! Между прочим, это по его милости мы в такой заднице оказались, что даже не представляю, как мы из нее выберемся. И когда. И выберемся ли вообще.

– Должны, – сказала Мила.

* * *

– Похоже, ты за нас уже все решил. – Чистый был мрачен.

– Так ты против? – удивился Полуяров.

– Конечно. Игрушки все это. Клады, пираты, Плевако, жулик какой-то из прошлого века.

– Из позапрошлого, – вскинулся Козлов. – И Кудриянов был не жулик!

– А мне по барабану. Захотелось в казаки-разбойники поиграть – ваше дело, но мы-то тут при чем?

– Постой, – теперь уже вскинулся Федор. – Мы же одна команда!

– С чего ты взял? – Чистый скрестил руки на груди, что на языке жестов означает «плотная защита». – Мы что, клады искать подряжались? Нет. Только лодку перегнать. Да ты понимаешь, что это противозаконно? Кому эти острова принадлежат? Португалии. А мы куда идем? В Касабланку. Вот нас португальцы и спросят: а что это вы, любезные, на наших островах делаете? Шли в Марокко, а оказались у нас.

– Острова необитаемы, – вклинился с уточнением Козлов. – Это заповедник.

– Тем более! В заповедник лезть – еще один закон нарушать. До кучи. Нет, ребята, я в тюрьму не хочу. Пусть даже самого высокого европейского уровня, а не хочу. И Джон не хочет, так ведь?

Чистый явно надеялся на немедленную и безоговорочную поддержку, но Джон не торопился с ответом. А когда заговорил, сказал не совсем то, что ожидал от него Костя.

– Вообще-то, дело это стремное. Можно нарваться на крупные неприятности. Но ежели соломку подстелить и по уму провернуть, может и выгореть.

– Андрей, а ты что думаешь? – взглянул на меня Чистый. Половинчатость ответа шкипера привела его в бешенство, и он прилагал огромные усилия, чтобы держать себя в руках.

– Мне насчет соломки понравилось, – сказал я. – А еще мне представляется, что о ней уже позаботились. Ну-ка, Федор, выкладывай, что у тебя там… с сеновалом.

– Да есть кое-что, – заулыбался Полуяров. – Моя вина. Просчитался. Надо было сначала растолковать в подробностях, что мы с Петькой придумали, а уже потом вас в неудобное положение ставить. Короче, так. О кладе капитана Кидда мне Петя рассказал еще в Москве. Как услышал, что я яхту покупаю и с Карибского моря ее в Касабланку погоню, так и выложил. И про карту все объяснил, ну, как она к нему попала. Знаешь, Костян, когда Петя напоследок сказал: «Вот бы выкопать!» – у меня реакция была в точности, как у тебя. Я его на смех поднял. Было такое?

– Было, – подтвердил Козлов.

– То-то и оно. Однако идейка в голове застряла, и чем больше я ее так и сяк вертел, тем больше она мне нравилась. Чем, спросите? Своей осуществимостью! Ведь все на самом деле просто, как мычание. Острова Селваженш действительно необитаемы. И почти по курсу. Что мы к ним направляемся, определить можно только по GPS. Так ведь навигатор и отключить можно! Тихонько подходим, тихонько высаживаемся и быстренько копаем, благо место нам известно.

– А дальше что? – спросил Чистый.

– Два варианта. Первый: клада нет. Мы возвращаемся на яхту и спокойно отправляемся своей дорогой. Милях в двадцати включаем приборы, появляемся на экранах, а на возможные вопросы отвечаем, что были небольшие неполадки со связью, но, слава Богу, все исправили. Второй: клад есть. Мы включаем приборы и запускаем в эфир MAYDAY. Когда появляются спасатели, мы предстаем перед ними в роли потерпевших кораблекрушение – яхту придется немного покалечить, без этого не обойтись, – и с кладом капитана Кидда у ног. Мол, случайно нашли, и что нам за это будет? А будет по португальским законам немало, я выяснял. Столько, что и тебе, Андрюша, на яхту хватит. И Джон сможет свое дело открыть. Всем перепадет. Но Козлову и мне поболе, чем другим, как идейным вдохновителям, это справедливо. Согласны?

– С чем? – спросила Шелестова.

– Для начала, с такой дележкой.

Все промолчали.

– Молчание – знак согласия. А теперь, друзья, согласны ли вы предпринять некую авантюрную вылазку, ничем особо не рискуя, однако, имея шанс весьма и весьма пополнить свои банковские счета?

– У кого они есть, – буркнул я. – В общем, так. Что бы ты ни говорил, Федя, а Джон прав – дело скользкое. Но я согласен. Только уговор: если найдем, действительно вызываем спасателей, а не вывозим клад втихую. Как бы ни хотелось. Насчет тюрьмы Костя верно говорит: я тоже туда не хочу.

– Я – «за», – сказала Мила.

– Я тоже, – присоединился к нам Джон, стараясь не встречаться взглядом с Чистым. Выглядело это странно, точно шкипер, прежде чем ответить, должен был у Кости разрешения спросить. А не спросил Дудникофф потому, что догадывался: разрешения не будет.

– Остался ты, Костя. – Полуяров продолжал улыбаться, уверенный в своей победе. – Что скажешь?

Отступать Чистому не хотелось, но, очевидно, остаться в одиночестве – «А Баба-Яга против!» – ему не хотелось еще больше. Он уже не держал руки, защищаясь, скрещенными на груди. Но пока не знал, куда их деть. В подвешенной к бортику кокпита сумке лежала ручка от лебедки=»мельницы», ее Костя и достал. Повертел, словно гадая, что это штукенция делает на борту яхты, все лебедки которой работают от гидравлики. А чего тут гадать: для страховки она, чтобы в случае чего крутить вручную. Повертел, сунул обратно в сумку и сказал:

– Уговорили, я тоже согласен.

– Ура! – подвел черту Федор. – Меняем курс!

Козлов пропел дребезжащим козлетоном:

– Белый парус надежды!..

Тут уж я не выдержал – оборвал:

– Петь, хочешь – пой, но, умоляю, что-нибудь другое. Хотя бы «Пятнадцать человек на сундук мертвеца».

– Йо-хо-хо, и бутылка рома! – радостно заорал Козлов.

Все рассмеялись.