Сон третий
Борис Варзобов, 36 лет, начальник станции техобслуживания автомобилей,
Ставропольский край

Страшно – не то слово. Этого не объяснить и не рассказать, можно только заснять на видео и показывать, чтобы люди представляли, что такое ломки. Мне повезло, я во сне обломался, а вот сосед по палате не выдержал, выбил окно и выпрыгнул со второго этажа, побежал искать дозу. Ну не смог человек, не вынес.

Когда меня начало крутить и ломать, от меня врачи двое суток не отходили. Я приехал в Москву уже на ломках, дома укололся последний раз – и в путь. Поезд пришел вечером, пока добрался, пока нашел, а мне тут говорят: без разрешения заведующего не можем положить. Я кричу им: да вы что, да я с ума сойду, меня уже ломает всего. Начали искать заведующего по телефону, нашли у знакомых, слава богу, он разрешил. Начали меня колоть разными лекарствами, а ничего не помогает, рука уже распухла от иглы. Дурняк начался, крыша могла поехать, или просто бы не проснулся, сердце бы не выдержало. То есть их лекарства, американская методика – и то не могла снять ломок. Я думаю, что у меня был свой опиум, отборный, особо сильный, а у них – слабей. Крепости нет, а доза большая, вот и провел я двое суток на краю. Хорошо еще, без сознания был, то есть во сне.

А потом, когда проснулся, когда переломался во сне, – тоже надо выдержать. Ломок нет, но начинается отходняк, психоз. Самый опасный момент. В этом состоянии все случается. И вены режут, и из окна выпрыгивают. Не для того даже, чтобы убиться, покончить с собой, а вроде бы из себя выпрыгнуть, сотворить с собою что-нибудь. Послушать истории, какие в лечебнице и вообще с наркоманами, так у самого здорового человека крыша поедет. Уже после того, как ломки сняли, ходят невменяемые, сознание спутанное. Кто мак собирает, кто мышей отлавливает, кто мух. Мальчик Сережа был, двадцать лет, из хорошей, приличной семьи, к нему все время теща приезжала, видная такая, солидная женщина. А сам он рисовал очень хорошо, прямо как волшебник, ей-богу. Так вот, он в психозе закрылся в туалете и вскрыл себе вены. Лена была, девочка, на вид лет двенадцать, прямо куколка. Увидела мужчину, который пришел к ней на свидание, и – головой в окно. Говорят, он был главарь их, увидела и испугалась…

Я на иглу сел по стечению обстоятельств. Конечно, по молодости покуривал, но потом бросил: и по должности вверх пошел, стал человеком солидным, и вообще… Но попал в аварию, произошло ущемление позвонков, стала рука сохнуть, неметь, ныть. Криком кричал – такие иногда боли накатывали. Стал потихоньку колоться, снимал боль. Конечно, втянулся, уже не мог без этого. А ведь я – человек на виду, да еще в маленьком городе. Сами понимаете, что такое начальник станции техобслуживания автомобилей в наши времена. Мне надо держаться, у меня работа. Какая работа, когда только об одном думаешь: как бы приготовить и уколоться. Уколешься – тем более не до работы.

Конечно, многие видели, что со мной неладно, но я отговаривался тем, что рука сохнет, болит, вроде бы врачи прописали. Счастье мое, что я на такой должности – деньги есть, возможности есть. Я садился в свою машину и ехал на Украину, там у меня были постоянные поставщики опиумного мака, скупал его мешками. Стоил он тогда дешево, а сейчас уже деньги бешеные.

Раньше мне одного стакана хватало, а в последнее время – дошел до двух стаканов. Причем лучшего, отборного мака, не какой-нибудь воды. Короче говоря, ни в нашем городе, ни в наших краях обо мне почти ничего не знали: я не покупал, в компании, где хором на игле сидят, не ходил. Так, подозревали слегка, но в общем я репутацию держал.

Однако, держи не держи, а это все равно не жизнь. Кайфа уже нет, доза постоянно растет, организм перенасыщается. Опиумный мак действует как снотворное, постоянно ходишь сонный, апатичный. Ты сам для себя уже не человек, а какая-то обуза, самого себя тяжело и противно тащить по жизни. Вот примерно такое чувство испытывает каждый наркоман.

Я не говорю о безденежных, пропащих мальчишках и девчонках. Там вообще полный беспредел, их за дозу можно заставить… не буду говорить… все можно заставить. Я говорю, как живут солидные люди, при должностях. То ли по глупости, то ли по недоразумению сели на иглу – и все, не могут сойти. Тот же мой друг, хозяин центрального гастронома в нашем городе. Все есть, недавно женился на молоденькой девушке – живи да живи! А какая у него жизнь? Такая же, как была у меня. Плачет при встрече, зубами скрипит, говорит: сам себя в тюрьму посадил, и не могу выйти! Вот в этом и кошмар жизни моих знакомых, да вообще это человеку тяжело, когда хочешь, а не можешь. Чувствуешь себя как последний червяк.

Но мы ладно, мы люди богатые, благополучные, мы позволяем себе чистый кайф, можно сказать. А пацаны-то не могут покупать опиумный мак. И делают, варят себе всякую дрянь из химии, первитин придумали. Этот первитин – чистая смерть. Я часто езжу по городам Северного Кавказа и вижу: косяками вымирают пацаны двадцати – двадцати пяти лет. Кварталами. Полгода не был в городе, приезжаешь – а там уже целого квартала нет, как метлой вымело.

Корни

Даже медицина не знает, в чем они, корни наркомании. Не как общественного зла, а как чисто физиологического явления. А раз нет однозначного ответа, то открывается большой простор для суждений. Одна поэтесса мне говорила, что наркомания послана нам как механизм самоуничтожения человечества. Правда, она питает большую склонность к мистическим учениям. Вспомнил я ее теорию, потому что природа болезни загадочна, и гипотез-то особых нет: ни социальных, ни естественнонаучных.

У нас в советские времена считалось, что наркомания – болезнь сытых, богатых обществ. Мол, с жиру бесятся. Но мы-то далеко не богатые. А начали «беситься» в последние годы советской власти. Да еще как.

Тогда бросились в другую крайность: болезнь бедных, нищих. Но опять-таки мы не самые обездоленные.

Значит, суть в другом. Когда советские спортсмены получили возможность играть за рубежом, что более всего непривычно им было в тамошних условиях? Ответственность. Ответственность за себя. Сам режим соблюдай, отвечай за себя сам. Если напился и не в форме, то тебя не будут воспитывать, а просто выгонят. Или оштрафуют. Это шокировало. Да мало того, и в коллективе не найдешь понимания. На лицах товарищей написано: дурак, свою карьеру губит. То ли дело было здесь, при советской-то родимой власти! Загулял с друзьями вкрутую, в команде скандал, зато он – «герой, парень что надо, ему все по фигу!»

Да что там здоровье, спортивная форма? Жизнь – по фигу! Когда в автомашинах ввели ремни безопасности, что делал каждый второй водитель, проезжая мимо постового? Накидывал ремень безопасности. Не пристегивал, а накидывал, создавал видимость. Да кого ты обманывал? Самого ж себя! Ты же разобьешься, ты!

По фигу… Зато милиционера обманул. Кстати, наказание за непристегнутые ремни однажды отменяли. И правильно: если самим жизнь не дорога, то следить бесполезно. Но потом восстановили – таких людей, как мы, надо заставлять себя беречь. Слава богу, сейчас поняли.

Это феномен. Откуда он возник?

Оттуда, из образа жизни. А образ жизни у нас был только и единственно – государственный. Вначале – крепостное право, потом – коммунистическое государство. Уже в утробе матери наш человек не принадлежал сам себе. За него уже все было решено: где учить, чему учить, что читать, кого любить, кого ненавидеть, во что веровать, с кем воевать, где работать, сколько зарабатывать. И, наконец, где и по какому разряду спать вечным сном и что о тебе напишут после смерти, если сочтут нужным, что надо что-то написать. Все предопределено.

При такой системе огосударствления человека вначале исчезала свобода как таковая, затем ответственность за себя, затем понятие ценности человеческой личности и, наконец, ценности самой жизни.

И сформировался феномен советского человека, который сам себе не дорог, который сам о себе не думает. Да что о себе! О детях же не думали! Так, одеть, обуть, накормить, а там его, чадо наше, возьмет государство, оно и обучит, оно и пристроит, и работать заставит… Никакой ответственности.

Такая насильственная селекция через несколько поколений закономерно привела советского человека как социальный и биологический тип к определенной деградации. Умственной, физической, духовной. Как иначе охарактеризовать организм, который не оберегает, не защищает сам себя?

Так, может, наркомания – это болезнь безответственных людских сообществ?

Чуйская долина
Виктор Драйд, заместитель начальника районного угрозыска, г. Сокулук, Кыргызстан

Местные стали главными поставщиками, заготовителями марихуаны. Местные – это все: кыргызы, русские, украинцы, казахи, немцы, корейцы… В основном, конечно, молодежь занимается. Но и старики не чураются. Что ему, чабану, например, трудно взять косу да скосить верхушки конопли во время цветения? Просушил, набил в мешки, отвез в укромные местечки, спрятал. Пришло время, приехали его постоянные клиенты из России, из Сибири. Обработали массу, вытащили палочки, всякий разный мусор – и вот она, готова марихуана, по-местному – шала. Если есть время и возможность, ее проколачивают, протирают через сетчатую ткань, добывают мелкую-мелкую пыльцу. Это уже гашиш – ценнейший товар, во много раз дороже, чем марихуана. Но и шала тоже немалых денег стоит. Практически все взрослое население занимается заготовкой шалы. Вот, например, поступила к нам информация, что приехали из Омска на большегрузном «КамАЗе»-трейлере, по всему району рыщут, хотят купить большую партию. У нас часто бывают такие машины со всех концов, особенно из Сибири. Лук везут туда, фрукты, овощи. Ну, фруктами загрузились, теперь начали промышлять марихуану.

Мы следим за ними. Направились они в село Чалдыбар: грузовой «КамАЗ» и «жигуленок» без номеров. «КамАЗ» остановился на околице, а «жигуленок» вертится по селу. В каждый двор (!) они заходили, подряд, не пропуская, и из каждого (!) двора выносили по мешку. Когда мы их взяли, они набрали уже двести килограммов шалы.

Эти попались, потому что на машине – большой груз хотели взять. А одиночный человек из России, из Москвы, из Сибири, приезжает сюда просто с «дипломатом», набитым деньгами, и с пустыми чемоданами. Отдает деньги своему постоянному заготовщику из местных, набивает чемоданы марихуаной и так же солидно отбывает на поезде. Поди проверь всех на железной дороге. Самолетами они не пользуются, там же досмотр.

Раньше, еще в восьмидесятые годы, как было? Приезжали чужие. Сами жили в зарослях, разбивали табор, сами промышляли – коноплю срезали-высушивали. Это описано еще в романе Чингиза Айтматова «Плаха». Они были врагами и для нас, и для местного населения, потому что машины и мотоциклы угоняли. У нас тут в разгар заготовок настоящие боевые действия происходят, с пальбой и погонями, мой «уазик» в нескольких местах бандитскими пулями пробит.

Но с тех пор времена сильно изменились. Заготовками занимаются местные. А люди из России приезжают с деньгами. И берут уже готовый товар.

Есть у нас цыгане, которые занимаются только перепродажей. Едут в глубинку, в глухие аулы и села Чуйской долины, скупают там марихуану мешками и перевозят ближе к доступным местам, к цивилизации, к дорогам. В тот же наш Сокулук: и городок немалый, двадцать тысяч населения, легко затеряться, и стоит на скрещении автомобильной и железной дорог. И здесь уже перепродают гонцам из России.

Молодежь из городов и поселков выезжает в долину как на работу. Тучей. Это и есть их работа. Называется – выехать на планЫ. Марихуану ведь у нас всегда называли план, планчик. Со старых времен, с пятидесятых годов еще, а может и раньше, была такая блатная песня:

 
Под планом родился.
Под планом крестился,
Под планом пошел воровать.
Под планом поймали,
Под планом судили —
Без плана пришлось отбывать.
 

Так вот – о молодежи. У всех ведь сейчас машины, мотоциклы. Загрузили удочки, едут через полицейский кордон и смеются: «Да вы что, отцы родные, мы же рыбаки!» Есть среди них «профессионалы» высокого класса, по их понятиям. Эти не просто проколачивают шалу и делают из нее гашиш. Они оставшиеся семена засевают, рассеивают. На следующий год снимают урожай не просто марихуаны, а марихуаны высшего сорта: особо ценится и особыми наркотическими свойствами обладает урожай первого года.

Попалась нам однажды такая умелица, что мы диву давались. Нагрянули к ней в дом с обыском, точно знали: заготавливает и продает прямо на дому. Но ничего не можем найти. Все обыскали, каждую щель в полу исследовали – нет. Ну не может такого быть! Мы же точно знаем.

Весь двор перерыли, всю траву в огороде проверили. Если тайный погреб сверху дерном прикрыт, то все равно трава там будет более жухлая, чем на живой земле. И на огороде проверили – ничего нет. Только пес под деревом на нас лает. Раз я на него цыкнул, два, а потом что-то у меня в голове зашевелилось, какой-то вопросик. Почему собака привязана в огороде, а не во дворе? Значит, она здесь что-то охраняет? Может, что-то под деревом зарыто? Велю убрать собаку, подхожу к дереву – мама родная! Да это же не просто дерево, а – конопляное дерево!

Конопля – трава. Высокая, больше человека ростом, крепкая. Но эта женщина, используя удобрения, вырастила на огороде самое настоящее дерево! Мы с него три мешка шалы срезали. Вот как бывает.

Несколько лет назад в наших краях орудовала банда налетчиков. Черные маски, стволы и прочее. Работали по четким наводкам. Врывались ночью в богатый дом, сгоняли всех в одну комнату, под дула. Брали одного из семьи, как правило, ребенка, оголяли электропровод и пытали: где золото, где ценности, где деньги? В общем, нелюди.