Чуйская долина
Александр Зеличенко, полковник, куратор
программы ООН «Ошский узел», Кыргызстан

История давняя. Напомню о ней, чтобы вернуть некоторых людей к реальной картине советских лет. А то думают, что наркомания и наркомафия начались только сейчас, а в Советском Союзе, мол, ничего такого не было. Конечно, тогда было жестче, крепче власть. Но, тем не менее, тогда все и начиналось.

В прессе это не нашло отражения, но наша республика весной 1992 года буквально потрясла и заставила трепетать ведущие державы мира. Переполох в международном сообществе был.

Суть в том, что в Кыргызстане в начале 90-х решили возобновить посевы опийного мака. До 1974 года мы возделывали в районах Прииссыккулья от двух до семи тысяч гектаров плантаций, обеспечивали сырьем всю фармацевтическую промышленность Советского Союза. Работали самым примитивным способом, практически без охраны, воровали все, кому не лень. Киргизия была главным поставщиком нелегального опия и уже тогда приобретала все черты криминального края.

И все это время руководители Киргизии умоляли Москву прекратить посевы опийного мака в республике. А им отвечали: в стране нет валюты для закупки морфия за границей!

Но в 1974 году посевы опийного мака в Киргизии все-таки закрыли.

И вот спустя семнадцать лет решено было их возобновить. Понятно, СССР распался, природные богатства республики скудные, источников валюты практически нет. А опий – ценнейшее сырье, на международном рынке за него можно получать миллионы долларов.

Но международное сообщество, Международная организация по борьбе с наркобизнесом, в которую входят двадцать четыре ведущие державы мира, заявили решительный протест. По их мнению, это стало бы трагедией для всей Европы. При полном распаде межгосударственных связей, при поднявшейся волне организованной преступности, при очевидной слабости правоохранительных органов поток наркотиков хлынет туда, на Запад, и мы быстро превратимся во вторую Колумбию.

Наши-то хозяйственники возликовали: «Ура! Вперед! Даешь валюту!» Размахнулись сразу на девять-десять тысяч гектаров!

Но протест международной ассоциации сильно остудил пыл.

Со своей стороны, резко выступило против и Министерство внутренних дел республики. Мы не возражали против посевов мака. Но разъясняли, как это надо делать, чтобы обеспечить гарантии безопасности своим гражданам и международному сообществу.

Основной поставщик опийного мака на международный рынок – Австралия. Австралийский резидент Международной службы по борьбе с наркотиками рассказывал мне, как там устроено производство.

Во-первых, плантации мака расположены на острове, что само по себе уже немалая изоляция. На Тасмании.

Во-вторых, там ведь супертехнология, ультразвук, на плантациях практически нет людей.

В-третьих, собственно производство закрытое. Рабочий входит на фабрику и выходит оттуда только через три месяца. Система охраны на всех этапах – как на золотодобывающих фабриках, как для транспортов с золотом. Унести, украсть ни практически, ни теоретически невозможно.

Мы предлагали нашим хозяйственникам: если уж выращивать мак, то давайте организуем производство по австралийскому типу. А они, как водится, сказали: на такое производство сейчас денег нет, вот когда разбогатеем, тогда… Словом, как обычно у нас.

Но самая большая опасность подстерегала нас со стороны наркомафии. Только вышел указ о производстве мака, как многие брошенные и неброшенные дома в районах Иссык-Куля скупили самые разные люди, прилетевшими сюда со всех концов, от Кавказа до Магадана. На самые последние развалюхи цены взлетели в пятьдесят раз, а уж приличные дома приобретались за целые состояния. Ничего не жалели, лишь бы обосноваться здесь официально, получить прописку, легализоваться. Вот какой капитал сюда направили! Вот как работают! Наркомафия СССР в несколько дней приготовилась к новому повороту в экономике Кыргызстана.

Поэтому мы предупредили: республика только-только открыла двери в международное сообщество, стали налаживаться контакты, уже капиталы западных и восточных стран инвестируются в нашу экономику – и всему этому сразу же придет конец, как только мы начнем сеять мак. Безалаберно, как и раньше, фактически помогая наркомафии. От нас же все отвернутся, цивилизованные страны прекратят с нами все отношения, кроме вынужденно официальных. Во всем мире на производство наркотиков смотрят совершенно однозначно.

Кстати, именно тогда в Кыргызстан приезжал государственный секретарь США. Предполагаю, что он-то и сказал самые резкие слова.

Взвесив все обстоятельства, президент республики отменил прежние решения о выращивании опийного мака.

Беспредел
Евгений Зенченко, врач-нарколог

Беспредел – норма нашей жизни, наш быт. Мы своими руками творим беспредел ежедневно и ежечасно.

Наркоманский беспредел 90-х во многом был порожден так называемой антиалкогольной кампанией 1985 года – этим партийно-административным беспределом ханжества, скудоумия и дуболомности. Творцы тех указов почиют на персональных пенсиях или отбыли в мир иной, а страна бьется в наркоманских корчах.

Этим «железным» коммунистам и неведома была, и ненавистна сама мысль, что человек – не винтик и не механический исполнитель их «предначертаний», что человек слаб и подвержен соблазнам, что соблазны и слабости входят в систему жизни человека как составная часть. Что стремление иногда изменить свое состояние – естественное, природное свойство. Что бутылка дешевого портвейна на трех подростков – это была некая отдушина, выход, удовлетворение возрастных потребностей, естественное стремление подростков к поискам полузапретных приключений. Все прошли через это – и слесаря, и президенты. Но как-то странно и непонятно забыли. А в голове осталось только одно: «Запретить! Уничтожить!»

Запретили. Уничтожили.

И получили то, что получили. Средний возраст зарегистрированных наркоманов – 13—14 лет.

Удар нанесен по здоровью нации, по генофонду, по будущему нации.

Я врач, по должности своей обязан быть гуманистом. Только вначале хорошо бы определить, в чем тут суть. Если в том, чтобы все развалить и равнодушно смотреть на гибель поколения, то я не гуманист и не демократ. Давайте вспомним, как власти демократической Литвы в свое время приняли драконовский закон о борьбе с наркоманией. Прямо заявили: пусть нас осудят, пусть обвинят, что нарушаем права человека, но мы не дадим обществу погибнуть от наркомании.

А у нас правительство и парламент заняты чем угодно, но только не этой надвигающейся опасностью. Истинные масштабы подростковой наркомании не известны никому, кроме самих подростков, которые точно могут сказать, сколько мальчишек и девчонок во дворе и сколько из них курят анашу или колются синтетическими наркотиками. Мы немало средств затратили, сил и энергии, чтобы создать эту больницу; американскую методику лечения наркомании освоили и успешно применяем, а койки пустуют. Улицы и дворы захлестнуты подростковой наркоманией, а у нас койки пустуют.

У нас до сих пор нет четкой правовой базы для лечения подростков. Милиция говорит: мы бессильны, надо соблюдать принцип добровольности. Со взрослыми наркоманами – понятно. Это их личное дело, их беда или вина. Но почему принцип добровольности распространяется и на подростков? Почему общество, заботясь о своем будущем, не имеет права на принудительное лечение несовершеннолетних?! Получается, мы ждем, когда они станут законченными наркоманами, совершат уголовные преступления, – и только тогда повернемся к ним всей мощью государства?

Подростки – неустойчивы во всех отношениях. Психически, физически, морально. У них еще нет четкой ориентации ни в чем. Организм и психика подростка разрушаются под воздействием наркотика моментально. И уже возможны любые патологии, любой физический и нравственный беспредел. По многим пациентам знаю: для них границ дозволенного и недозволенного, приличного и неприличного, стыдного и бесстыдного – нет. Они на глазах у всех способны сотворить такое, от чего любой человек содрогнется. И не потому, что они плохие – тут это слово неуместно, ибо неточно, – а потому, что все разрушено, личности нет, человека нет. Повторю: подростки – люди, не сложившиеся ни физически, ни нравственно. Во всех смыслах. Вплоть до того, о чем мы говорить и стесняемся, и боимся: у них еще нет, например, четкой сексуальной ориентации. И потому там, в притонах наркоманов, возможно все.

Наркоманы в 11 лет

Врач Евгений Зенченко предупреждал: «Средний возраст зарегистрированных наркоманов – 13—14 лет».

Было это еще в 90-е годы.

В 2011 году Дмитрий Медведев, тогда президент России, на заседании Госсовета обнародовал такие цифры:

«70 процентов наркоманов – молодежь до 30 лет. И, что особенно тяжело, буквально в последние пять лет нижняя планка возраста, с которого начинают пробовать наркотики, опустилась до катастрофического уровня: 11—12 лет! Это совсем дети».

Сон пятый
Ира Шулимова, 17 лет, Москва

Самое страшное в наркомании – психологическая сторона. Внутри у человека творится что-то ужасное. Как это передать… Я в дневниках писала: это чувство, будто человек попал в могилу. Вот он очнулся, видит, что он живой, у него есть еще силы, а нет никакой возможности выбраться. Ты живой, но ты уже труп – примерно так. Когда крыша едет, тебе кажется, что за тобой, пятнадцатилетней девчонкой, ФСБ следит, крысы выпрыгивают из-под ног, пауки висят гроздьями – все это в тебе, внутри, но в то же время как бы и внешне. Внутри-то ты все понимаешь… Ну как объяснить… Вот сумасшедшие не знают, что они сумасшедшие, они считают себя нормальными людьми. А наркоман – все понимает. Я, по крайней мере, понимала. Когда крыша едет – ты на себя как бы со стороны смотришь и видишь. Но остановиться не можешь. Представьте, что вы, такой приличный, солидный человек, начинаете на площади раздеваться догола, выкрикиваете какие-то глупости, кроете всех матом, хватаете проходящих женщин и пытаетесь их насиловать… Вы понимаете, что делаете что-то страшное, несовместимое со своими понятиями, несовместимое и невозможное с вами, вы этого не хотите, но вы это делаете.

Вот что такое психоз, вот что такое состояние наркомана. Вся психика, мозг, душа, весь человек раздирается на части, идет на разрыв. Можно ли это выдержать?

Все наркоманы, кого я знаю, хотят бросить, остановиться. И – не могут. Можно снять ломки, но отвратить от кайфа – не знаю… Человек попадает в страшную, не понятную никому психологическую зависимость. Это непонятная, темная власть. Можно бы сказать – черная, но черная – как-то знакомо. А темная – совсем другое. Это как дым, или туман, он внутри клубится, в животе, и в глазах, в мозгу, и в то же время его вроде не видно. Я не могу точно объяснить, просто знаю – темная власть.

Тут начинается перетягивание каната: что окажется сильнее, зависимость от наркотика или желание бросить, избавиться. Если желание свободы, стремление избавиться от рабской зависимости пересилит, тогда человек может подняться. Главное – не обманывать себя, четко сказать себе, что зависимость от кайфа – это прежде всего зависимость от людей, которые могут тебе дать денег, а могут не дать, могут дать тебе дозу, а могут не дать, потребуют от тебя за эту дозу выполнения любых своих прихотей, то есть могут сделать с тобой все, что им захочется. Когда это говоришь себе без обмана, то появляется крепость, у меня лично – протест, бешенство, ну характер у меня бешеный, но он меня и спас, а то бы я здесь не сидела с вами, а валялась бы под забором со всеми, кому не лень.

Все только и говорят: дворовые компании – это плохо. Наверно. Но у меня как было: отец развелся с мамой, потом мама заболела раком крови, умирала на моих глазах – страшная болезнь. После ее смерти попала к маминым родственникам, а там у них один разговор: деньги, деньги, деньги… Ну скажите, какой интерес одиннадцатилетней девчонке в разговоре о деньгах? На улице же, во дворе, тебя понимают, с тобой разговаривают о том, что тебе интересно. Другое дело, что там научат еще и тому, что… В общем, в двенадцать лет я начала курить, в тринадцать лет курила анашу, а на иглу села, когда не было пятнадцати лет.

Уже за анашу надо платить немалые деньги. Где их взять тринадцатилетней девчонке? Тут появляется подруга, а у нее есть еще подруга, которая постарше, а у той – крутые друзья, блатные чуваки, и так далее. Стали мы с подружкой подсадными утками. Например, подходим на рынке к приезжим торговцам, заигрываем: на молоденьких, развязных они сразу клюют. Везем их на квартиру, они вино-водку закупают, продукты, мы стол накрываем, выпиваем, музыку включаем, на колени садимся, в общем – готовы к употреблению… Но тут входят в квартиру наши ребята: «Так-так, значит, совращением малолетних занимаетесь?.. Что делать будем, уважаемые? Полицию вызывать?..»

Обычная разводка на бабки.

Или клофелина в вино подмешаешь, еще какой-нибудь дури, в общем, «обували клиентов» и немалые деньги имели. Конечно, ты не одна, за тобой – уголовная банда. Вначале я работала в компании с дагестанцами, потом – с чеченской бандой, а в последнее время с нашими, русскими, с ними легче, потому что они как бы более свои.

В общем, попали мы с подружкой в чисто уголовную среду: воры, проститутки, бандерши. Когда ищешь, то находишь. Самым младшим двадцать пять-тридцать лет, старшим – сорок-пятьдесят.