ГЛАВА 2. Древняя башня

Древняя Башня состояла из четырех высоких ярусов. В самом низу хранился большой запас дров, стояли бочки с водой. У дальней стены стоял длинный и широкий стол. На нем лежала мудреная рыбацкая и охотничья снасть: мелкие сети, остроги для рыбы, верши, корзины для ловли раков. Отдельно – силки на птиц, ловушки на мелкого зверя.

На стенах висели рыбацкие сети, бредни. Тут рыбак Веденя Водяной держал свое хозяйство – река рядом, ничего не надо тащить издалека. Неизвестно, что понадобится завтра. Отдельно хранилось боевое оружие: в ряд стояли мощные рогатины, легкие копья-сулицы, рядом висели круглые щиты.

Второй ярус, не такой высокий как первый, отведен под съестной припас. Всюду стояли плотно закупоренные бочки с зерном, мочеными ягодами, грибами и соленой рыбой. Стояли маленькие бочонки с медами, вином и хлебной водкой. На потолочных балках висели связки прокопченной и вяленой рыбы, куски сушеного мяса, густо пересыпанные травами копченые окорока. На стенах, заполняя все помещение терпким приятным запахом, висели связки сушеных грибов, чеснока, лука и каких-то лесных трав и корешков.

На третьем, уже жилом ярусе, в дальнем углу за занавесями стояли широкие лавки. На лавках, покрытых ворохом выделанных шкур, безмолвно лежали так внезапно захворавшие дружинники. Лежали молча – ни стона, ни вздоха. Полузакрытые глаза людей подернулись мутной пленкой, веки дрожали, дыхание неуловимо.

Посреди просторного помещения стоял большой стол, вдоль него длинные скамьи. У стены, неизвестный печник-умелец пристроил большую печь. На стенах полки с кухонной утварью.

Над третьим ярусом уже шла увенчанная зубцами крыша – покрытая каменными плитами площадка. Ее тоже считали ярусом – четвертым, последним и самым важным. Ведь на крыше хранились смоленые дрова и висел сигнальный колокол.

Помещения сообщались между собой широкими каменными лестницами. К люку, ведущему на верхнюю площадку башни, всход сделали простой, сколоченный из плашек мореного дуба. Каменная лестница обвалилась в незапамятные времена, и восстанавливать ее почему-то на стали. Дуб тоже хорош, да и не так скользит под сапогами, как гладкий камень.

Велислав скинул плащ и повесил его на вбитый в стену крюк. Рядом уже висели плащи воинская утварь других дружинников: тяжело тускневшие кольчуги, щиты, оружие.

– Всё, ребята! Располагайтесь! Здесь напасть переждем, раз так случилось. Не вышло на бережку ночь посидеть, ушицы отведать.

Велислав тяжело опустился на лавку, подпер подбородок кулаком. Несколько мгновений сидел, закрыв глаза, расслабился. Тяжелая складка пересекла лоб – сказались события, напряжение последнего часа. Слишком оно велико, даже для такого бывалого человека как Велислав.

– Сегодня никуда не двинемся, друзья захворали. Что за лихоманка их одолела, не знаю. Ясно лишь то, что все с проклятой Гнилой Топи пошло: и вал этот, и болезнь. Ответ там… Но я его не знаю, вы тоже. Хочу ночью понаблюдать за болотом. Надо узнать, что это по нам так вдарило, может получится… За этими стенами нас никакая нечисть не достанет. Такие у меня мысли. Что скажешь, Любомысл? – Велислав бросил взгляд на занавесь, которой отгородили больных дружинников. – Серьезно их прихватило?

– Плохо дело, Велислав. Я о таком поветрии не слышал. Все сразу и непонятно с чего. Они сюда еле поднялись, спотыкались. Ослабели… Будто не воины, а годовалые детишки. У всех носом кровь пошла. А потом свалились в беспамятстве. Я думаю, нам уже ничего не грозит. Если б нас поветрие зацепило, то рядом с ними сейчас бы валялись… Может быть.

Велислав встал, в сопровождении Любомысла прошел за занавеску к больным. Потрогал лбы.

– Не знаю, может и отойдут: жара-то нет. Дыхание ровное. Пусть лежат, что-нибудь придумаем… – Любомыслу же шепнул: – Думай, старик! Ты же весь мир видел.

Любомысл пожал плечами, потом твердо кивнул: «Придумаю, Велислав!»

Выйдя из-за занавеси, Велислав постарался выглядеть спокойно. Оглядел воинов, улыбнулся: – Ребята, а вы чего сидите? Хозяйствуйте, ночь впереди!

– Я печь растоплю! – вскочил Борко. – Князь Добромил, давай, помогай мне.

Мальчик готовностью достал из своей сумы кремень и кресало. Бросился к печи.

– Вот, Борко! Только, чур я запалю! Уж я-то сумею!

Добромил черкнул по кремню, вылетели искры.

Борко, а вслед за ним и Милован заухмылялись:

– Молодец княжич! Настоящий дружинник должен уметь все! Даже огонь из ничего добыть! Из дощечек, к примеру, которые друг о друга усердно тереть надо.

– Видела бы тебя твоя челядь и мамки. А еще б лучше княжеский истопник! Вот загрустил бы дедок! Оказывается, никому он уже и не нужен – князь сам печки топит, тепло в палаты пускает! Только, прежде чем искры высекать, ты бы княжич, сначала печь проверил – ровно ли дрова уложены. А то ведь задохнемся.

– Тихо! Тихо! Развеселились… – прервал их Велислав. – Вы ж знаете – виннетский князь не такой, как другие князья. Князь Молнезар никому из нас ни в чем не уступит: ни в походе воинском, ни в хозяйстве мирном! И хочет он, чтоб и его наследник тоже все мог и умел! Для чего Добромил с нами? А? Как думаете? Вам, молодым, еще самим многому чему поучиться надобно. Нечего над другими зубоскалить! Княжич Добромил не виноват, что позже вас родился, да моложе немного! Не обращай на отроков внимания, княжич Добромил, делай, что хотел, – подмигнул Велислав мальчику.

Борко и Милован насупились. Поняли, что хотел сказать Велислав. Отроки! Ну да, они недавно в дружине, это так. Но никакие они не отроки! Они дружинники!

Добромил сверкнул глазами в сторону развеселившихся дружинников:

– Зря смеетесь! Борко! Милован! Я много чего умею! Скажи им Любомысл. – Княжич повернулся к старику. – Ведь умею?! Да?! И еще научусь обязательно. Не чета вам буду! Над младшими зубоскалить вы горазды! Помогли бы просто. А княжеская челядь – она меня не касается. Еще чего! Пусть гостей обхаживают – для того их отец и держит. Сами понимаете – князю самому ничего делать нельзя. Особенно при других, иначе уважение потеряет. Вот! Князю почет оказывать надо. Это же понимать надо! Как мол так – князь, а сам себе обед стряпает! Мой отец не такой, и я таким не буду!

Тут уже развеселился Велислав:

– Ну, ты княжич, тоже сказал – обед стряпает! Где ж это видано! Хотя – ты прав. Твой отец, князь Молнезар, умеет и ведает многое! Он воин, а будь он по рождению вендом – все б считали его прирожденным охотником. Он душу леса чувствует! Я-то его знаю! Но вот на людях, а особенно при тех, кто властью обличен, он должен себя по-другому вести. Я на других владык предостаточно насмотрелся. Было как-то… Иные властители – ох как чванливы! Не подступись! Показывают всё, какие они особенные. Хотя, сними с них спесь – станут люди как люди. Вот и ему – нашему князю Молнезару – приходиться вид делать, что он тоже как они. Мол, тоже – уважение нужно. А князь Молнезар другой. Это все венды знают!

Велислав стал серьезным. Ему и самому невдомек, отчего люди – все от рождения равные – меняются, стоит только власть получить.

– Вот вы все видели иноземного правителя, который о прошлом годе в Виннету приезжал, – скривился в пренебрежительной усмешке Велислав. – Мужчина здоровенный, как кабан-секач! А его слуги под руки ведут, да с бережением немалым – будто он сам уже ходить не может. Спесивый… Этот правитель нашему князю, да честному люду показывал, какой он великий да уважаемый. В его стране так принято, и в других землях тоже. Иноземье – не Альтида! Так что радуйтесь, ребята, что и князь Молнезар не такой, и не принято это в нашей земле! А то, как раз, – вы, молодые, под руки бы его и водили. Самое занятие для вас, отроков, – улыбнулся Велислав. – Много чему бы научились, да нужного познали, около князя-то ходя. Князь Молнезар сына своего нам доверил, для того, чтобы Добромил настоящим воином и мужчиной стал. Он учится, и вы тоже каждый день новому учитесь.

Милован и Борко молчали. Возразить нечего. Да и не стали бы они возражать Велиславу. Он предводитель – они не скоро станут таким как Велислав. Молодцы встали, и пошли к печи, помогать Добромилу. Любомысл и Прозор ухмылялись. Улыбнулся и Велислав. Надо гнать печаль, жизнь продолжается.

– Так Любомысл? – добродушно спросил Велислав старика. – Что скажешь? Ты ведь не только сказки рассказывать умеешь, но и мечом – да и иным оружием – владеешь не хуже иных витязей.

Велислав глянул на усердно дувшего в печное устье Борко. Лицо перемазано сажей, старается.

– Кто его каждое утро на деревянных мечах уделывает? Да и его тоже? – он кивнул на Милована. – Молодцев уделываешь, с иным воином совладаешь. Но ведь и стряпаешь ты замечательно! Не каждый княжеский кухарь с тобой в стряпне сравнится! Ведь верно? И где только научился, Любомысл?

– Так-так, Велислав! – согласился польщенный старик. – Не только сказки, да байки разные могу, но умею корабль привести, куда укажут. Да и от разбойников морских, да сухопутных не раз отбивался. Ратное дело знакомо. Что есть – то есть. А то, что стряпать умею – так в разных странах много чего насмотришься, да научишься. Иной раз такую гадость в свое нутро класть доводилось, что до сей поры в толк взять не могу – почему еще жив? Князь Молнезар это знает, недаром он меня, сироту, воспитателем да защитником к Добромилу определил. Хотя, чего я мелю? Все мы защитники нашего княжича, все воспитатели!

Любомысл весело подмигнул княжичу, суетившемуся у печи, и с любопытством прислушивавшемуся к разговору.

– А ты их не слушай, княжич! Борко да Милован еще молодые, неразумные. Разжигай огонь, дитятко, разжигай.

Добромил снова насупился. Потом расплылся в неудержимой. Понял, что его наставник как всегда шутит.

– Я не дитятко! – притворно-грозно воскликнул мальчик. – Хватит уж, Любомысл, меня обижать!

– Да знаю я! Знаю, что ты не дитятко!– как бы в испуге замахал руками Любомысл. – Это я так сказал, по старческому скудоумию. Не дуйся, княжич, не надо! Прости уж меня!

– Ну, Любомысл! – с веселой досадой воскликнул мальчик. – Тебя не переговоришь!

– А и не надо меня переговаривать, княжич. Это я тебя вразумлять должен. Для того к тебе и приставлен, чтобы ты от меня ума-разума набирался! По выучке умельца знают, княжич.

Княжеский наставник за словом в карман не лез. Любомысл знал несчетное число историй, баек. Вдобавок казалось, что старик набит разными поговорками – только от зубов отскакивают! На любой случай у него всегда есть готовый ответ.

Тем временем усилия Борко увенчались успехом: огонь в печи разгорелся, повеяло теплом.

– Спасибо, матушка, – поблагодарил Борко печь, – спасибо за тепло и ласку.

Так принято у вендов: печь, очаг – это жилище бога Земного Огня. Ему тоже дадут положенную жертву, без этого нельзя. Огонь священен…

– Я утром кабанчика подстрелил, – сообщил Борко. – Выпотрошил сразу, он внизу лежит. Нести?

– Тащи, Борко! Скорее тащи! – обрадовался Милован. – Уха-то ушла! Небось водяной ее сейчас уминает! Сейчас мы кабанчика запечем, да не просто так: а с чесноком, с перцем! Луком пересыплем. Не хуже чем на костре получится.

Милован, ровесник Борко, еще по весне ходивший с ним в отроках, постоянно испытывал легкий голод. Конечно, под их помещением кладовая, и под нее отведен аж целый ярус, там всего полно, год можно безбедно жить – никуда не выходя, но… Там ведь все про запас приготовлено, яства хоть и вкусные, но холодные. А Миловану хотелось чтоб с пылу, с жару! Он еще на берегу, перед мороком, у котла с ухой вертелся, чуть не приплясывал. Милован в нетерпении вскочил.

– Где кабанчик? Я щас мигом сбегаю!

Борко прикрыл устье печи заслонкой. Чтоб бог земного огня Агуня, войдя в силу, не швырял головешки, не гневался, что еще не получил положенную требу.

– К моему седлу кожаный мешок приторочен. Там кабанчик, в холстину укутан. Да погоди, Милован, я сам схожу. Жеребцов заодно гляну. Ну что, други! Готовим кабанчика? А, Любомысл? Поможешь?

Любомысл одобрительно кивнул.

– Тащи толстомясого! Я вас научу, как кабанчика в глине запекать, без всяких вертелов.

– Да он еще худенький, весенний. Сала не нагулял, какое там мясо. – Поднявшись, Борко скоро направился к спуску.

– Ничего, и такого съедим, – залучился морщинами Любомысл. – Тащи, хлеб за брюхом не ходит. Да, Борко! Глянь, что там в кадках да бочонках. Поищи хлебного вина. Больным дадим, да и сами в меру попользуем. Не помешает.

Тем временем, Велислав уже обдумал, что делать дальше. Тронул за плечо Прозора.

– Прозор, давай наверх сходим. Глянем, что на белом свете, да на Гнилой Топи творится. С твоими глазами все увидим.

Польщенный Прозор вскочил. Простодушному богатырю нравилось, когда вспоминали о его чудесном даре: дело в том, что Прозор видел в кромешной тьме так же ясно, как и при ярком свете.

– Пошли! Что бы вы без моих-то глаз делали? Вижу я, конечно, ой-ей-ей! Сейчас все увидим!

– Ребята! – настойчиво-твердо сказал Велислав. – Пока мы наверху высматривать будем, вы прикройте все бойницы ставнями. Чую я, что это еще не конец.

Велислав наполовину вытащил из ножен и с шелестом вогнал обратно меч. Через левое плечо накинул тул со стрелами. Вытащил из налучья лук, щипнул тетиву. Прозор тоже проверил оружие. Оно подстать богатырю: меч длиннее, лук на локоть выше, чем у других дружинников, шестопер тяжелее. На левые руки дружинники надели защитные щитки: все-таки лук – это основное оружие. Лучше вендов из лука никто не бьет. Щиток сбережет руку.

Воины, поднявшись по скрипучей пологой лестнице, выставили пол-створки просмоленного дубового люка. Весь люк открывать ни к чему – не дружина наверх выскакивает. Неуловимыми тенями венды выскочили на каменную площадку, створку за собой опускать не стали – это путь для отхода. По помещению прошла волна ночной сырости.

На крыше дружинники преобразились. Куда девались два, вроде бы спокойных, неторопливых человека. Сразу же обострились все чувства: уши улавливали малейший шорох, дальний плеск речных волн; глаза ловили отсвет луны над деревьями – не мелькнет ли где неясная тень. Тела напряжены – готовы вжаться в камень, ноги чуть согнуты – готовы к прыжку. Лесные звери на охоте, и только! Венды, охотники!

Дружинники огляделись: на крыше и округ башни пока все спокойно. Велислав пошел к каменному зубчатому ограждению, Прозор на другой край крыши. Надо все осмотреть.

Прозор безоговорочно доверял своему другу. Вот и сейчас он знал – Велислав что-нибудь придумает! Найдет ответ, разъяснит, что произошло на отмели. По-другому и быть не может! Не впервой Велиславу отводить беду от их страны – Альтиды, от родных вендских лесов. Счастлива и спокойна страна, у которой есть такие защитники. Не страшен ей неведомый враг.

На вид Велиславу немногим за тридцать. Но, несмотря на не столь уж почтенный – по меркам старожилов – возраст, дружинник, вот уже как десять лет, носил средь соплеменников почтительное прозвание – Старой.

Старой… Велислав Старой – это имя одно, другого нет. Оно почитаемо по суровым вендским лесам, по вендскому пограничью, по полуночной части обширной страны – Альтиды. А сама Альтида, состоящая из десятков княжеств, сотен вольных городов, несчетного числа деревень, простиралась от ледяной бескрайней пустыни-тундры на полуночи, до истекающих зноем ковыльных степей на полудне.

В полночной тундре день длится полгода, а остальные полгода стоит безмолвная звездная ночь, изредка озаряемая трескучими радужными сполохами. На севере почти ничего не растет, лишь изредка встречаются низкорослые деревца, а летом тундра покрыта мхом. За тундрой идет холодный серый океан.

И юг бесплоден – полуденные степи изнывают от жары, переходят в песок. В степях деревья растут отдельными рощицами, у воды. А кругом них короткое весеннее разноцветье трав, от которых к началу лета остается лишь сухой пожухлый ковыль. А вот те земли, что лежат меж севером и югом, благодатны. Они изрезаны сотнями рек, на них тысячи озер. Эти земли необъятны – и это Альтида.

И имя Велислава Старого ведомо и в самой Альтиде, и даже в некоторых ближних и отдаленных – за морями – странах.

Там оно внушало почтительное уважение и было овеяно обширным ореолом сказаний, что доставляло Велиславу немало веселья, когда очередное предание или песня – сочиненная досужими былинщиками доходила до его ушей. В них Велислав выглядел чуть ли не сказочным великаном-волотом, или наоборот – дурнеем-богатырем, голыми руками сокрушающим невиданную тьму дикарей-бруктеров. А на самом деле – все не так. Совсем не так… Все гораздо проще, чем рассказывают. Свое грозное и почетное прозвание, добавленное людьми к его имени, он заслужил не потому, что он славный воин. Он и воином-то тогда не был, и в дружину виннетского князя Молнезара попал только после победы над ордами дикарей, что шли на Альтиду. И произошло это почти что десять лет тому назад. Но Велислав не любил об этом вспоминать.