Действие 18
Лес для мёртвых

Лето. Дремучий лес. Ближе к вечеру.

Вековые деревья умерли, их тела торчат из земли, как столпы смерти, напоминая о былом величии праздника жизни. Тёмная земля давно уже не плодородна, она не даёт жизни даже траве, что колышется бледным прахом. В этом лесу распространён запах плесени и, может, чуток гнили – естественный аромат смерти. Сырым и затхлым воздухом тяжело дышать, постоянно кружится голова, будто дурман повсюду. То ли вечер уже наступил, то ли в этом чуждом лесу время теряет свой основной смысл из-за постоянно повисшего сумрака.

Вдали, средь стволов деревьев, образовалась тонкая нить тумана. Она режет сумрак леса по корням деревьев, неся в себе некую пугающую таинственность. Туман неспешно стелется по мёртвым корням, огибая стволы деревьев, как медленная вода, оставляя позади заводь. Кажется, его переваливающиеся потоки слышно, будто шипят, тихо крадутся, цепляясь пальцами за выступы, и подбираются всё ближе. Мул снова брыкнул, как холодный туман погладил его копыта, но тут же замер. Густой, как дым, туман заполнил лес вокруг, скрыв под собой все неровности корневой системы, преобразовав её своей идеальностью. Поднимаясь всё выше, он наполнял собой лес. Видимость теряется в его таинственности, буквально два метра – и всё, густой стеной он отделил всех друг от друга.

– Спина к спине, – чётко прозвучал голос Табриса, и Люциан тут же схватил юнца за плечо и потянул за собой. Он встал к спине друга, прикрывая его с тыла, а юнца прижал сбоку к ногам. – Сейчас начнётся, – шёпотом промолвил эрелим, – главное, Люциан, не отходи от меня.

– Ты тоже, друг мой, держись ближе, – слегка усмехнулся тот в ответ и надел глухой шлем.

– Простите меня, люди, я подорвал доверие… – Стригой даже сейчас не о жизни своей думает, а о чести.

– С тобой мы разберёмся после, сейчас будь храбр, но не до безумия. На нас охотятся… – Табрис надел свой шлем, а в руку взял щит со спины. Его доспехи блеснули остатками света, устремив последний блик по острию гладиуса в пугающий туман. Всё вокруг разом стихло и исчезло, туман накрыл их с головой.

Слабые силуэты стволов деревьев замерли, даже мула не видно, что в стороне не двигается, оцепенев от страха. Во всей этой затаившейся тишине вдруг что-то заскрипело, да так близко и резко, что, кажется, дерево переломилось надвое, и тут же вновь затихло, следом – опять где-то в стороне, и опять затихло. В этих пугающих тресках ощущается присутствие чего-то неживого и до озноба холодного. Неожиданно хруст промчался волной вокруг и послышался звук резкого удара, как будто сухое дерево упало в стороне. Мул тут же заржал, и его голос затих уже вдалеке, а туман только клубами пошёл по сторонам, как густая пена.

– Создатель, – силясь духом, Люциан позвал его вслух. Сжав рукоять пернача двумя руками, он выставил его перед собой, как знамя паладинов. – Пусть рука моя верой тебе служит, пусть не остановит её нечисть, что не достойна даже взгляда Твоего. Пусть буду я карой твоей праведной, – он склонил голову, и в перначе почувствовалась дрожь. Рукоять задрожала, будто набираясь силы, и оголовье его раскалилось синим светом. – Мой путь праведный, и ступаю тропой веры к Тебе. – Люциан произнёс клятву, и его глаза вспыхнули неистовой синевой в непроглядном тумане. Он вскинул пернач над собой, что как факел залил синим сиянием оголовья поле грядущей битвы. Люциан со всей мощью обрушил его оземь, и удар прогремел громом, разогнав собой туман. Бледная вспышка разошлась растущей сферой света, и всё в миг затихло, погрузив лес в глухую тишину. Стало так тихо, лишь оголовье пернача перед ногами Люциана шипит в сырой земле. В воздухе повис запах грозы, пропитанный искрами, будто кристаллизуя напряжение материи. Порыв ветра оголил чащу, оставив всё те же сухие стволы, что бросаются в глаза в первую очередь, но вторая очередь, хоть и сразу не хочется верить, но наступает неизбежно следом. Полчища нечисти открылись взору конвоиров. Злые гнилые тела мёртвых эльфов стоят и белыми глазами пронизывают воздух. Только что их скрывал туман, теперь же они вышли на свет и от этого замерли, обозначив, что не деревья хрустели в тумане, хрустели кости этих мертвецов.

– Их здесь сотня, а может, и две, – Люциан вскинул вновь пернач на плечо и огляделся вокруг. Он не чувствует страха, а только предвкушает неизбежность боя, его мышцы сжались, как пружины, ожидая первого удара.

– Я не верил, что такое может быть… – шёпотом произнёс Табрис, теряясь в выборе первой цели для гладиуса из необъятной армии мертвецов. – Мёртвые встали.

Все как один гнилые, в лохмотьях одежды. У кого глаза белы, а у кого их нет: сгнили и вытекли, оставив следы, будто от слёз. Может, они и могут двигаться, но так и не поймёшь, стоят, не шелохнутся, вросли, как деревья.

– А почему они не нападают? – Люциан выставил вперёд пернач, устремив его оголовье в разложившееся лицо ближайшего эльфа, но тот никак не отреагировал, будто действительно мёртв.

– Мне кажется, они нас не видят, – так же тихо произнёс свою догадку Стригой.

– Ты это нашему мулу скажи, его они тоже не видели? – Табрис чуть повысил голос от напряжения перед ожидаемой битвой.

– Думаю, всё дело в тумане, – Люциан огляделся: как стена выстроились мёртвые эльфы вокруг, взяв в кольцо конвоиров.

– Тогда нужно уходить, пока туман не вернулся… – сделал заключение Стригой, потирая нос.

– Нет, мой юный друг, – Люциан усмехнулся и посмотрел сначала на Табриса, а затем на Стригоя. Ни у кого в глазах нет страха и уж тем более отчаяния, каждый готов биться. – Пока туман не вернулся, лучше их перебить.

– Поддерживаю, – Табрис только сказал, и Люциан с разворота перначом снёс двум мертвецам головы.

Сухие черепушки с гниющими мозгами разлетелись, как перезрелые помидоры. Тела их осыпались в тот же миг с каким-то бурлящим звуком из оставшейся шеи. Люциан сделал резкий разворот и обрушил оголовье в лоб следующему мертвецу, что разом рухнул под ним с расколотой головой. Следующий удар с подъёма через себя пришёлся мёртвому эльфу повыше, что тут же стал маленьким, в полгнома.

– Три удара, а четверых мертвецов уже нет, – Люциан опять усмехнулся, оглядывая Табриса, что так и стоит в ожидании боя. – Это не бой, а забава, Табрис. Бей их, представь, что это тренировка…

– Как жаль, что сегодня смажу гладиус не кровью врага, а только его гноем, – и тут же наотмашь срубил мертвецу голову. По блестящему лезвию волною полилась чёрная слизь вместо крови, и брызги её полукругом прошлись по остальным мертвецам. Мёртвый смрад поднялся вокруг. Так завоняло, что глаза режет, и тошнит, если неудачно вздохнуть. – Как же воняет от них, хуже ничего не чувствовал…

– Возьми, юнец, – Люциан поднял меч, что остался от павшего под перначом мёртвого эльфа, и протянул ему, – и присоединяйся, только не пей их кровь – живот болеть будет. Руби их, Стригой, туман вернётся – они тебя жалеть не будут, – орк принял меч из рук человека, и его глаза вновь блеснули волчьей лютостью. Рукоять легла как родная в крепкую руку юнца, и он, не теряясь, с размаху полоснул ближайшего мертвеца. Пусть бой с ними для него – как рубить трухлявое дерево без толку, но довольный оскал всё-таки расчертил ему лицо.

Удар за ударом, только и слышен хруст черепов под оголовьем пернача, падают мёртвые эльфы без сопротивления под ударами Люциана. Что ни удар, то новое тело с размозжённой головой осыпается на землю. Рядом с ним струи слизи из гниющих тел пускает Табрис, что, как ветер, машет гладиусом. Удар слева, удар справа, он косит одного за одним. Даже юный Стригой через раз валит на землю и режет головы, как скоту, этим мёртвым эльфам с какой-то извращённой радостью.

– Об этом слагать легенду будут, – вдруг возгласил юный орк в азарте бойни, – как мы втроём две сотни эльфов зарубили, – его глаза горят от переполняющей его радости, он чувствует себя героем.

– А кто слагать-то будет, Стригой, ты, что ли? – Табрис рассмеялся, щитом прикрываясь от брызг гнили в лицо.

– Я расскажу всем своим братьям о вашей славе в этой битве, – Стригой отрезал очередному эльфу голову и за волосы поднял её, показывая Табрису трофей.

– Ты, юный орк, считай, что нам троим крупно повезло, – Люциан остановился, сбившись со счёта, скольких положил. – Сомневаюсь, что в тумане у нас был бы хоть шанс с ними справиться…

– Пусть даже так, – Стригой откинул голову мёртвого эльфа и выпрямился. – Славная смерть, что принята в бою.

– Славная? – Люциан возмутился и подошёл к юнцу. – Да о твоей смерти никто бы не узнал, а если бы и узнал, то всего лишь пожалели бы очередного бедолагу, что в лесу бесцельно слёг, – он вдруг на миг опешил, ведь в своих словах услышал отца.

– Люциан, ты чего? – Табрис заметил его помутнение и окрикнул друга, тот слегка усмехнулся мимолётному просветлению и вновь пошёл бить мёртвых эльфов.

Ноги вязнут в гниющем болоте, что вытекает из обезглавленных мертвецов, от каждого удара под ногами их тел становится только больше. Люциан не пробивает себе дорогу из окружения, он истребляет их. Табрис также, срубая головы, зачищает всё вокруг, чтобы не пропустить никого. Они бьют так, чтобы наверняка, чтобы не поднялся никто, да и без головы не поднимется. Стригой то и дело глядит на этих двоих, восхищаясь силой людей. Пусть враг не сопротивляется, но какие удары у этих двоих – точные и сильные. Они бьют и не устают вовсе, уже сотня легла этих гниющих эльфов, а они будто только начали бить.

Вдруг где-то в стороне один мертвец выронил оружие сам по себе и продолжил стоять, но это привлекло внимание всех. Шумно оно рухнуло на землю, но сам мертвец будто продолжал смотреть в пустоту. Следом выронил оружие ещё один и сразу ещё, как волна пошло внезапное разоружение мертвецов.

– Они сдаются? – Табрис отступил от фронта бойни.

– Сомневаюсь, друг мой, – Люциан устремил взгляд за мёртвую изгородь. Своим синим светом глаз там он заметил подозрительную тень, что, как облако, неосязаемо, но из неё чувствуется чужой взгляд в ответ. – Там кто-то есть. – Он вытянул пернач и указал сквозь стену мертвецов, что безоружно теперь перегородили путь.

– Я никого не вижу, Люциан, – Табрис всмотрелся в лес – и ничего, там ему видны только сухие деревья с мертвецами.

– Достаточно того, что его вижу я, – Люциан направился напролом к этой тени, но мертвецы тут же разом посмотрели на него, и тот остановился. – Он тоже видит нас…

– Зачем они тогда бросили оружие? – Табрис расслабленно вскинул руками, будто обиделся на них.

– Не знаю, зачем, но знаю, что нам нужно добраться до него, – Люциан сжал рукоять с хрустом кожаной оплётки. – Правда теперь это будет гораздо сложнее…

– То есть, всё это время они позволяли истреблять себя, а теперь, когда их осталось половина, они решили дать отпор?

– Почти, – усмехнулся Люциан, а в глазах напряжение. – Думаю, это был отвлекающий момент перед основным ударом, – он оглянулся на Табриса и следом на юного орка. – Временить нельзя, туман возвращается…

– Чувствую, – Стригой прорычал позади. – Среди всей этой вони мертвечины влажность в воздухе, чувствую, растёт…

– А чувствуешь ли ты, кто там за нами наблюдает? – Люциан ещё раз махнул оружием в глубь леса.

– Нет, – потирая нос, ответил тот. – Трупная вонь все запахи перебивает…

– Ты нас сюда завёл? – Табрис вновь поднял гладиус и выровнял его по горизонту, а щит установил в защитную стойку.

– Завёл и я не горжусь этим, – ответил тот, продолжая потирать нос. Возможно, из-за трупной вони, ведь орки ближе к животным, и обоняние у них острее.

– Сейчас ты можешь искупить свою вину, – Табрис посмотрел на Люциана, поравнявшись с ним.

– И как же, я на всё согласен, – глаза Стригоя вспыхнули лютой радостью, он искренне был готов искупить свою вину.

– Тянуть нельзя, или мы сейчас, или нас в тумане сразу. Я первым натиском пойду на них, а ты… – Табрис кивнул на Люциана, – швырни юнца так сильно, чтоб долетел до этой тени.

– Держись, юнец, сейчас ты полетишь, – Люциан улыбнулся Стригою и сразу схватил его за грудки. Мышцы рук сжались, кровь пульсирует, синий свет глаз паладина через обзорную щель шлема встретился с волчьими зрачками юного орка, который, скаля клыки, кивнул в ответ.

– За Императора! – воскликнул Табрис и щитом вперёд рванул на стену мертвецов. Каждый шаг сотрясает под ним землю и приближает к сопротивлению, но сдержать его уже ничто не может. С рёвом на устах он ворвался в толпу мертвецов, расчистив конусом разбег для Люциана, который не упустил момента и, разбежавшись, следом через голову швырнул юнца.

Погрязнув в массе мёртвых тел, Табрис рубит им головы на раз, а следом Люциан сокрушает их ударом. Удар, ещё удар, теперь мертвецы сопротивляются им, всё же не бьют, а хватают. Гнилые руки то тянут, то в ноги бросаются, всё схватить намереваются. Вдруг навалились волной на паладина и повалили массой в гниющее болото смрадных тел, оставшихся от предыдущей рубки. Табрис крутанулся и срубил головы тем, что сдерживают Люциана, но не успел тот встать, как вторая волна навалилась со спины и уже двоих завалила в болото. Мертвяки хрустят и вдавливают в землю. Они хватают их, сковывая движения. Люциану разорвали домино, Табрис лишился плаща. Уже в рукопашную Люциан сворачивает им головы, всё сильнее погружаясь под груду тел. Схватили и зажали как в тиски, так, что паладин не может пошевелиться.

– Табрис! – кричит он из-под гниющих тел. – Убей их, Табрис, убей их всех! – но Табриса самого завалили с головой, он скалится, из последних сил пытаясь вырваться из мёртвых уз, но тщетно. Вырвав руку из объятий одного мертвяка, её сразу хватает другой. Всей трупной массой они его распяли и держат перед Люцианом, что не останавливается, ревёт как зверь. – Бей их, Табрис, бей! – только он вырвет руку из мертвецкой хватки, и сразу чья-то голова слетает с плеч, но следом за одним наваливает дюжина таких же. Всё безнадёжно, их слишком много…