Глава вторая
Автор, Сэм Дюшан, размышляет о Прошлом и открывает новые Горизонты

Автор этой истории – в дальнейшем мы будем называть его Брат – осевший в Нью-Йорке писатель индийского происхождения, создавший к этому моменту под псевдонимом Сэм Дюшан уже восемь умеренно (не)успешных у читателей шпионских романов. И вот теперь он решился на кардинальные перемены, поскольку его захватила идея написать историю об утратившем связь с реальностью Кишоте и его безумной любовной гонке за сердцем несравненной мисс Салмы Р., создать книгу, совершенно непохожую на все, что он пытался делать до этого. Не успел он окончательно решиться на это, как им овладел страх. Он не мог понять, как ему в голову мог прийти такой до крайности странный замысел и почему эта история так неотвратимо хочет быть написанной, что не оставляет ему выбора, заставляет взяться за перо. Со временем он стал догадываться, что в каком-то все еще не до конца понятном ему смысле Кишот – алчущий любви безумец, неудачник, уверенный, что непременно завоюет сердце королевы, – его герой Кишот был рядом с ним всю его жизнь, был его тенью, тайным “я”, присутствие которого он порой замечал краем глаза, но никогда не решался на него взглянуть. Вместо этого он кропал свои ничем не выдающиеся романы о жизни тайного мира, спрятавшись за чужим именем. Теперь он видел, что это было лишь способом убежать от истории, отражение которой он каждый день, как в зеркале, видел в себе самом, пусть и краешком глаза.

Его следующая мысль была еще более тревожной. Чтобы нелепый персонаж и закат его жизни, хроникером которых ему выпало стать, обрели убедительность, ему придется писать Кишота с самого себя, ведь автора и его героя связывают общее происхождение, национальность, поколение, место, время и прочие обстоятельства. Быть может, странная история Кишота – метаморфоза, парафраз его собственной жизни. И сам Кишот, узнай он о существовании Брата (что, естественно, решительно невозможно), посчитал бы написанную им историю альтернативным изложением собственной судьбы, а не наоборот, и думал бы, что его “придуманную” историю писатель наложил на две их подлинные судьбы.

Короче говоря, они оба были американцами индийского происхождения, один реальным, другой вымышленным, оба давным-давно родились в городе, называвшемся тогда Бомбеем, и жили в соседних – реальных – кварталах. Их семьи с большой вероятностью могли быть знакомы (естественно, если бы одна из них не была вымышленной) и могли вместе играть в гольф или бадминтон в спортивном клубе “Виллингдон” или тянуть коктейли в Бомбейском клубе (то есть в обоих случаях встречаться в реальных местах). Они оба достигли того возраста, в котором все мы неизбежно оказываемся сиротами, а их поколение, предварительно успев ввергнуть планету в полный хаос, стремительно уходило со сцены. Оба жаловались на здоровье: Брат горбил спину, Кишот приволакивал ногу. Оба с возрастающей регулярностью натыкались на имена друзей (реальных и вымышленных) и знакомых (вымышленных и реальных) в колонке с некрологами. Оба были готовы, что это будет случаться еще чаще.

Существовали и более глубинные параллели. Ведь если Кишот лишился рассудка, потому что по-настоящему любил людей по ту сторону телевизионного экрана и хотел стать одним из них, то Брат не меньше пострадал от другой мнимой реальности, где ничему нельзя было верить, отовсюду можно было ждать подвоха, любой мог оказаться кем угодно, где демократия оборачивалась коррупцией, тебя окружали двуликие двойные и трехликие тройные агенты, а любить кого-то означало ставить его под удар, где нельзя было доверять незнакомцам и любые сведения могли с одинаковой вероятностью быть достоверными или оказаться фальшивкой, а патриотизм был добродетелью, за которую тебя не наградят и не похвалят.

Довольно многое в жизни беспокоило Брата. Как у Кишота, у него сейчас не было ни жены, ни детей, но при этом когда-то был сын. Уже давно он исчез, как призрак, и сейчас был бы уже взрослым, но Брат продолжал вспоминать его каждый день с неиссякающей тоской. Довольно давно от него ушла и жена, а финансовое положение не отличалось стабильностью. И – это самое главное по сравнению с прочими частностями – с какого-то момента Брат начал чувствовать, что за ним кто-то следит, на это указывали припаркованные на углу возле его дома машины с тонированными стеклами и работающим двигателем; шаги за спиной, которые затихали, стоило ему остановиться, но возобновлялись, стоило ему сдвинуться с места; щелчки в телефоне и странные ошибки, которые выдавал его компьютер; скрытые угрозы в банальных на первый взгляд рекламных рассылках и комментариях в твиттере и сдержанных письмах из издательства, в которых его вместе с целым рядом других авторов-середнячков оповещали, что в будущем у них могут возникнуть сложности с публикацией своих произведений. Что-то постоянно случалось с его кредитными карточками, да и его страницы в социальных сетях взламывали слишком уж часто, чтобы счесть это случайностью. Однажды, придя домой поздним вечером, он ясно понял, что в его квартире кто-то побывал, хотя все выглядело ровно так, как прежде. Если признать, что нашим миром движет одно из двух, паранойя (вера в то, что все в мире имеет смысл, но лишь на некоем тайном, несовместимом с реальностью уровне, и что этот скрытый абсурд есть не что иное, как ты сам) или энтропия (вера в то, что ничто в мире не имеет смысла, и тепловая смерть Вселенной неизбежна), Брат бесспорно был законченным параноиком.

Если безумие заставляло Кишота сломя голову бежать навстречу собственной судьбе, мнительность то и дело подсказывала Брату свернуть с выбранной дороги. Он хотел убежать, но не знал, куда и как, и со все возрастающим ужасом понимал, что в своих шпионских романах уже ответил на свой вопрос. Убежать можно, спрятаться – нет.

Быть может, работа над историей Кишота была его попыткой убежать от этой горькой истины.

Ему было трудно говорить с другими людьми о личном из-за врожденной скрытности. С детства его отличала любовь к секретности. Еще ребенком он нацеплял на нос отцовские солнечные очки, чтобы его глаза не рассказали о нем лишнего. Он прятал вещи и развлекался, наблюдая, как родители разыскивают кошельки, зубные щетки и ключи от машин. Друзья не боялись делиться с ним секретами, зная, что он будет молчать, как фараон в пирамиде, они доверяли ему невинные и не столь невинные секреты. Невинные: какая девочка без ума от какого мальчика, какой мальчик втюрился в какую девочку, пьянство и постоянные ссоры родителей, открытие радости мастурбации. Не столь невинные: о том, как они насмерть отравили соседскую кошку, как воровали комиксы из книжного магазина “Читательский рай” и чем занимались с теми самыми втюрившимися девочками или мальчиками. Его молчание, точно вакуум, обволакивало чужие секреты, гарантировало, что, сорвавшись с чужих губ, тайна попадет исключительно в его ухо. Он никогда не использовал чужие секреты в собственных целях. Ему было достаточно того, что он единственный, кто их знает.

Свои секреты он хранил так же твердо. Родители смотрели на него со смесью непонимания и беспокойства.

– Кто ты? – прямо спросила его как-то мать с обидой в голосе. – Неужели ты на самом деле мой родной сын? Иногда мне кажется, что ты инопланетянин, которого прислали на Землю наблюдать за людьми и собирать информацию, и когда их корабль заберет тебя обратно, твои маленькие зеленые сородичи узнают о нас все.

Такой уж была его мать: она умела быть эмоционально жестокой и не могла промолчать, если ей в голову приходила какая-то на ее взгляд удачная мысль; ее не заботило, насколько глубокие раны оставляют ее слова. Отец выражался более деликатно, но думал так же.

– Посмотри на свою младшую сестру, – посоветовал он как-то, – и постарайся вести себя, как она. Рот у нее просто не закрывается. Она открытая книга.

Родительские увещевания так ни к чему и не привели, он остался таким же скрытным и при любом удобном случае собирал все слухи и сплетни о других. Что до открытых книг, подростком он открывал почти одни детективы. В детстве Секретная семерка нравилась ему куда больше Великолепной пятерки, а Таинственный сад привлекал гораздо сильнее Волшебной страны. Когда он подрос, то предпочитал Эллери, Эрла и Агату, истории о Сэме Спейде и Филипе Марлоу, “злые улицы” и заговоры молчания. С годами его тайные миры множились. “Тайный агент” и “Человек, который был Четвергом”, истории шпионских заговоров и тайных обществ были его учебниками. В подростковые годы он начал изучать руководства по черной магии и картам таро – его влечение ко всему таинственному, тайным знаниям о большом и малом было непреодолимо – и научился гипнотизировать друзей, хотя главный объект его стараний, красивая девчонка, чью благосклонность он надеялся таким способом обрести, осталась к нему равнодушна даже под действием гипноза. Он рос с мечтой разгадать секретный ингредиент кока-колы, знал тайные ипостаси всех супергероев и даже знал, в чем же на самом деле состоит “Секрет Виктории”. Интересно? Просто во времена этой самой Виктории дамы носили белье откровенно низкого качества, ясно? Он всегда выбирал одну из трех аббревиатур SIS, ISI, OSS или CIA – Секретная разведывательная служба Великобритании, Межведомственная разведка Пакистана, Управление стратегических служб США или Центральное разведывательное управление.

Так постепенно он пришел к тому, что и сам, под псевдонимом, начал писать шпионские романы. Они не принесли ему широкой известности, как, очевидно, не принесет и задуманная им книга о Кишоте, если ему, конечно, удастся дописать и издать ее. Сэм Дюшан, автор нескольких романов о деятельности международного альянса спецслужб “5 глаз”, НЕвостребованный, НЕизвестный, НЕбогатый; когда в магазине люди спрашивали его книги, то обычно неправильно произносили его псевдоним как “Сэм де Шам”, словно он был “мутным хулиганом”, солистом группы “Сэм зе Шам и фараоны”, который ездит на свои концерты на катафалке. Это казалось Брату немного оскорбительным.

Да, имя на обложках его книг скрывало этническую принадлежность, как сценическое имя Фредди Меркьюри скрывало парса индийских кровей Фарруха Булсару. Не то чтобы солист “Квин” стеснялся собственного происхождения, он не хотел, чтобы его творчество поместили в ячейку “этническая музыка”, окружив всем тем, что белые ожидают от музыки цветных. Брат чувствовал то же самое. Помимо прочего, мы живем в век придуманных имен. Социальные сети – лучшее тому доказательство. Каждый из нас нынче он сам и кто-то другой.

В мире литературы псевдонимы используются довольно широко, так было всегда. Женщины особенно часто скрываются за ними. Брат верил (конечно же он не ставил свой скромный талант в один ряд с их гениями), что сестры Бронте, они же Каррер, Эллис и Эктон Беллы, Джордж Элиот и даже Джоан Роулинг (предпочитающая менее гендерно окрашенное Д.К. или Дж. Роулинг) прекрасно поняли бы его.

История общины темнокожих выходцев из Южной Азии в США полна противоречий. Еще в начале XX века (не вымышленному) легендарному общему предку Кишота и доктора Р. К. Смайла, который первым из их семьи перебрался в Америку, где жил и работал до самой смерти, отказали в гражданстве США на основании закона о натурализации аж 1790 года, гласившего, что на гражданство могут претендовать исключительно “свободные белые люди”. А когда в 1917 году в силу вступил новый закон о натурализации, появился отдельный запрет на иммиграцию в США для хинду, как обозначали всех выходцев из Южной Азии. В 1923 году во время процесса “Бхагат Сингх Тхинд против Соединенных Штатов Америки” представители Верховного суда заявили, что расовые отличия между белой расой и индийцами настолько велики, что “большая часть американцев” не приемлет саму возможность ассимиляции с ними. Двадцать три года спустя был принят Закон Люса – Селлера, позволивший индийцам в количестве не более ста человек в год приезжать в Америку и получать гражданство США (премного благодарны). И только в 1965 году Закон Харта – Селлера по-настоящему открыл дверь в США для индийцев. И тут произошла неожиданность. Выяснилось, что хинду больше не были главной мишенью американских расистов. Теперь этой чести оказались удостоены представители афроамериканской общины США, а выходцы из Индии, многие из которых имели богатый опыт расовых преследований со стороны белых людей – британского национализма в Южной и Восточной Африке, Индии и, конечно же, в самой Великобритании, – внезапно оказались прощены; они буквально растерялись, когда поняли, что во многих частях США больше не подвергаются ни преследованиям, ни нападениям, что их реабилитировали, признали достойными кандидатами в образцовых американских граждан.

Прощены, да не совсем. Уже в 1987 году банда дотбастеров, “точканенавистников”, чьими жертвами в первую очередь становились индийские женщины, традиционно наносившие себе на лоб точку-бинди, превратила в ад жизнь индо-американцев в Джерси-Сити. Местная газета “Джерси джорнал” опубликовала письмо с угрозами дотбастеров: “Мы пойдем на самые крайние меры, чтобы индийцы убрались из Джерси-Сити. Если я встречу хинду на улице и обстановка позволит – я изобью его, мужчина он или женщина! Мы готовим ряд жестоких нападений, будем бить окна в их домах и машинах, врываться на их семейные сборища и крушить все вокруг”. Угрозы были претворены в жизнь. Один из подвергшихся нападению индийцев умер через четыре дня после случившегося. Еще один впал в кому. Произошла целая серия ночных атак и ограблений.

А потом случилось 11 сентября 2001 года; после теракта молодые индийцы надевали футболки с надписью “Я хинду, я ни при чем!”, сикхи, которых часто принимали за мусульман из-за тюрбанов на голове, становились жертвами нападений, а водители такси родом из Южной Азии украшали свои автомобили наклейками с американским флагом и девизом “Боже, храни Америку!”, и тогда Брат внезапно осознал, что ему ни в коем случае не стоит сбрасывать маску и отказываться от псевдонима. Слишком уж много пристальных враждебных взглядов было устремлено на таких, как он. Лучше уж мутный хулиган Сэм де Шам. В лучших шпионских традициях.

Разведывательный альянс “Пять глаз” (FVEY) был создан разведслужбами Австралии, Канады, Новой Зеландии, Великобритании и США сразу после Второй мировой войны для обмена данными, полученными глобальной системой наблюдения и разведки ЭШЕЛОН и ее аналогами, а позже и результатами мониторинга информации в сети Интернет. Главной темой, вокруг которой Сэм Дюшан выстраивал свои романы, был разлад среди пяти союзников, их тотальное недоверие друг к другу. Никто не верит американцам, потому что они не умеют хранить секретную информацию и тем самым подставляют под удар главное достояние альянса, тайных агентов на местах. Никто не верит британцам, потому что несмотря на то, что они лучшие спецы по “кротам” и перебежчикам, и Секретная разведывательная служба не раз доказывала это в своих операциях в России, Иране и арабском мире, она сама кишит внедренными в нее перебежчиками и “кротами”. Никто не верит канадцам, потому что свою песню “Благочестиво-лицемерный” “Металлика” явно посвятила их стилю работы. Никто не верит австралийцам просто потому, что они австралийцы. Никто не верит новозеландцам, потому что за все время они не предложили ни одной толковой идеи в части наблюдения и разведки. (Все последовавшие за ЭШЕЛОНом программы компьютерного слежения – PRISM, XKeyscore, Tempora, MUSCULAR или STATEROOM – координировались либо Центром правительственной связи Великобритании (GCHQ), либо Агентством национальной безопасности США (NSA) при определенной поддержке со стороны Канады и Австралии.) Совсем недавно этот альянс не доверяющих друг другу союзников показал себя в невольной поддержке сепаратистского движения “Малая Англия” в Британии и травле популистов в США, что бесспорно сыграло на руку всем врагам, особенно России. Брат всегда гордился тем, как достоверно выглядит на страницах его романов придуманный им шпионский мир, но теперь он стал бояться этого правдоподобия. Возможно, он был слишком близок к нелицеприятной правде. Возможно, главными читателями книг о работе “Пяти глаз” были сотрудники “Пяти глаз”. Возможно, они решат навеки закрыть слишком пристально наблюдающий за ними шестой глаз.